Естественно, и в истории с шакалом нет ни слова правды. Лина недоумевает, почему шеф не поручил это скучное дело кому-нибудь другому, менее опытному. Очевидно, он хочет убрать ее с дороги. Или проучить. Повиновение никогда не было ее сильной стороной.
Она возвращается той же дорогой, чтобы не наткнуться на новые препятствия или не угодить в выбоину. Ей нравится скользить сквозь солнечные лучи, пробивающиеся между деревьев. Только на подъезде к Пренцлау лес снова начинает редеть, как бывает рядом с крупными поселениями. Сначала показываются солнечные батареи и ветряки, потом теплицы, поля и животноводческие фермы.
На вокзале Лина сдает электромобиль в службу проката. Жара сегодня утомляет ее больше, чем обычно. У нее немного кружится голова, и она ищет тень. Зайдя в магазин, наполняет бутылку водой, затем идет в городской парк, садится у подножия Канатной башни и медленно опустошает всю емкость. Опирается о стену и закрывает глаза. Пять минут покоя, больше сейчас ей ничего не надо.
Потом она встает и снова превращается в Карин, зоолога, который хочет знать, почему шакал может напасть на человека. Она направляется в медицинский центр, где практикует доктор Ортлепп, производившая освидетельствование трупа.
Приемная пуста. Служащий сообщает, что придется подождать, доктор Ортлепп проводит удаленную консультацию.
Лина располагается так, чтобы из открытого окна видеть озеро Уккер. Посреди комнаты стоит вентилятор, кондиционеры давно уже запрещены, они сохранились лишь в ее детских воспоминаниях. Стол перед ней оснащен дисплеем. Он транслирует информацию о прививках, питании и пищевых добавках, предохранении и прерывании беременности, о медицинском чипе и почему его следует имплантировать. Кроме всего прочего, можно загрузить в свой смарткейс информацию о способах оказания первой помощи. На другом столе кувшин с водой, рядом – чистые стаканы. Лина берет один. Медработник мельком смотрит на нее, улыбается, как бы говоря: пить полезно, особенно в жару. Она рада, что он не произносит это вслух. Ему немного за пятьдесят, выглядит, однако, значительно моложе и здоровее тех трех парней на скамейке у кладбища. К тому же интеллигентнее и дружелюбнее. Лина кивает ему, залпом выпивает воду и записывает в блокнот: проверить лоббистов оружия? Стирает запись. Эта история ей не интересна. Это вообще не история. Но тут же чувствует угрызения совести и восстанавливает заметку.
Ее снова одолевает усталость. Она на миг засыпает, внезапно вздрагивает и смущенно пытается понять, где находится. Смотрит на медработника, который, кажется, не обращает на нее внимания. Лина приободряется, достает смарткейс и просматривает видео разговора с Игорем, которое сняла камерой, вмонтированной в солнечные очки. Качество безупречно, все трое хорошо узнаваемы. Как решительно Игорь указывает на лису: лучшего и пожелать нельзя. Лина снимает поднятые на лоб очки и прикрепляет к топу.
Она концентрируется на роли. Ей надо изобразить Карин, иначе никто не станет с ней разговаривать. Кого заставишь добровольно беседовать с «фанатиками» из «правдивой прессы»? Это вызывает лишь раздражение. Государственные информационные агентства господствуют в медиапространстве, независимая журналистика при каждом удобном случае дискредитируется официальными источниками, как и все независимое, с упреком, что финансирование возможно лишь благодаря личным пожертвованиям и частично поступает из-за границы. Конечно, никто не платит за новости. Большинство людей, похоже, не интересует, правдиво ли то, что им сообщают. Так или иначе, все врут. Мы все равно ничего не в силах изменить. Зачем копаться в грязи? И так хорошо.
В любом случае, человек верит только в то, во что хочет верить.
Медработник вызывает ее и показывает дорогу в кабинет врача.
– Доктор Мюллер, – приветствует Лину врач и слегка привстает.
Лина кивает, улыбается и протягивает руку:
– Карин Мюллер, – говорит она, опуская слово «доктор», как бы намекая, что между коллегами звания в некотором роде излишни. – Очень рада, благодарю, что нашли время.
Врач садится и указывает на место перед письменным столом. Она складывает руки, поднимает брови и вздыхает.
– Чем могу быть полезна? – Она выглядит изможденной. Так, будто больше всего ей хотелось бы отправиться домой. Возможно, причина в жаре. Даме под шестьдесят. У нее коротко стриженные волосы цвета красного дерева, очень яркие карие глаза. Очков нет, совсем немного макияжа на глазах. Практичная голубая блузка с короткими рукавами, практичные широкие, белые матерчатые брюки. На медработнике такая же комбинация цветов в одежде.
– Мы, разумеется, уже говорили. Я хотела бы задать несколько вопросов об укусах…
– О них я вам ничего не могу сообщить, – перебивает ее доктор Ортлепп.
Лина готова к отказу, она понимающе кивает:
– Я спрашиваю не о пациентке, меня интересует только, правда ли…
– Я вообще не занималась освидетельствованием той женщины. Поэтому ничего не могу вам сказать. Меня там не было.
– Да, но в нашей предварительной беседе…
– Вы спросили, можете ли вы заглянуть ко мне, потому что той ночью я оказывала экстренную помощь. Я ответила – да. Вы не спрашивали, освидетельствовала ли я ту женщину.
Лина старается держать себя в руках, следовать роли. Доктор Ортлепп что-то скрывает, говорит неправду, но Лина пока не понимает почему.
– А-а-а, – произносит Лина и кивает, размышляя, как ей действовать дальше.
Врач перехватывает инициативу и поучительным тоном говорит:
– Дежурство в сельской местности означает ответственность за огромное пространство, которую невозможно нести в одиночку. Конечно, для таких прецедентов есть персонал в разных населенных пунктах, но я – единственный врач. Бывает, что каждые несколько минут поступают сообщения. Многие нуждаются в помощи, если поблизости нет больницы или медицинского центра, или кто-то пропустил удаленную консультацию.
– Представляю, какая огромная нагрузка ложится на вас, – кивает Лина. Для начала врачу необходимо понимание. Немного сочувствия. Своего рода общественное признание. – Здорово, что вам это удается. И что это в принципе возможно – никого не обойти вниманием. А как именно происходят такого рода экстренные вызовы?
– Зачастую никакие они не экстренные. Некоторые держат связь со мной по телефону и показывают, что происходит. Я наблюдаю на мониторе и решаю, надо ли человеку приехать ко мне, или достаточно просто дать указания либо совет, или лучше вызвать кого-нибудь из ближайшей экстренной службы. Так все происходит в реальных чрезвычайных ситуациях. Два дня назад я привлекла санитара-добровольца из экстренной службы в Брюссове. Он должен был обеспечить оказание первой помощи и транспортировку сюда.
– Получается, что вы осмотрели эту женщину позже?
– Нет, когда прибыл санитар, она была уже мертва. Предполагаю, что ее сразу отправили в отделение судебной экспертизы. Я не имела к этому никакого отношения.
– Вы видели ее раны? Это действительно были следы от укусов?
Врач смотрит в окно:
– Было невозможно определить.
Лина разочарованно кивает:
– Могу ли я поговорить с санитаром? Или, может, вам известно имя погибшей?
Врач медлит. Лина взмахивает рукой:
– Ясно. Защита данных.
Доктор Ортлепп показывает на вырез ее топа:
– Как вы справляетесь?
На секунду Лине кажется, что ее раскусили. В сущности, объектив камеры в оправе очков совершенно незаметен. Он выглядит как украшение, но некоторые мнительные люди думают, что практически любой предмет можно приспособить для шпионажа. Что все разговоры втайне записываются. Эта дама очень недоверчива. Лина хватается за очки, ее пальцы скользят вдоль едва заметного шва между грудей. Очки достаточно сильно растянули вырез, так что видны несколько верхних миллиметров.
– Как вы себя чувствуете в такую жару?
– Нормально. Иногда, конечно, утомляет. Сегодня особенно.
– Как давно вы перенесли операцию? – врач проницательно смотрит на нее.