Однако если Яссин умрет и ребенок будет единственным, что останется от него в этом мире, она должна сохранить его.

Яссин

Впервые она заговорила с ним на демонстрации против национализации массмедиа. Студент факультета политической истории Яссин Шиллер был, как выяснилось, одним из организаторов. В следующем семестре она собиралась записаться на курс компьютерной лингвистики и отказаться от городского планирования, но его интересовало именно проектирование городов. «Ты ведь можешь повлиять на будущее – почему ты хочешь бросить?»

Фактически она пришла на демонстрацию только из-за него. Ее подруга Симона непременно хотела попасть туда, посмотреть на манифестацию и заключительные публичные дискуссии. Лина не имела ни малейшего желания идти, но потом узнала, что там будет Яссин. Симона увлеклась дебатами с другими участниками демонстрации, а Лина как бы невзначай постаралась оказаться рядом с ним.

Она получила то, что хотела: ночь они провели вместе, следующие дни и ночи тоже. Она не собиралась всерьез влюбляться. Обычно она сохраняла дистанцию, держала все в некоторой неопределенности, но в этот раз не ощущала потребности оставить больше времени для себя, наоборот. И так как он отвечал взаимностью, она больше ни минуты не сомневалась.

Это была его идея поручить Лине выступать со злободневными репортажами на станции университетского радиовещания. Он был убежден, что ее сильная сторона – умение вывести людей на разговор и установить взаимосвязи. Университетское радио было вовсе не юношеским каналом для развлечения ожидающих вечеринки студентов, а довольно влиятельным в политическом отношении инструментом студенческого комитета вуза с шестизначной дальностью связи в сети и релевантностью для других каналов. В конце концов, Франкфуртский университет был самым большим в Европе. В то время Яссин уже подружился с Эзлем, и они как раз намеревались основать «Галлус».

– Мы должны сделать это сейчас. Кто знает, как скоро независимая журналистика окажется вне закона, – говорила Эзлем.

По мнению Лины, общественно-правовые учреждения так давно были запуганы правительством, что преобразование их в каналы государственного вещания было не более чем формальностью. Что может изменить агентство, которое предъявляет факты? Интерес к фактам умер. Но она ввязалась в это. Потому что Яссин верил в нее. Впервые в жизни у нее было впечатление, что она занимается тем, что ей по душе.

Ради Яссина она говорила с руководителями предприятий и больниц, строителями и тюремными врачами, в зависимости от того, что они расследовали. Она добывала факты и данные, вела тайную фото- и видеосъемку, а Яссин, опираясь на этот материал, готовил публикации, которые со временем вызывали все больший резонанс. Агентство «Галлус» приобрело определенный вес на журналистской арене и получило достаточно спонсорской поддержки в стране и за рубежом, чтобы постоянно расти и расширять свои возможности. Лине пришлось признать, что ее первоначальная точка зрения, очевидно, была слишком пессимистичной: все-таки можно достучаться до людей и чего-то достичь.

А потом она получила известие, что больна.

Сначала она не знала, как сказать ему. Яссин любил ее, и она его любила. У них не было определенных планов, но Лина знала, чего он хочет: целиком и полностью отдаться работе, чтобы хоть что-то изменить, надежное партнерство, детей.

Еще несколько часов назад Лина думала, что она и есть его настоящий партнер. Она знала, что, если потребуется, он все бросит, только бы она была рядом. В этом она ни секунду не сомневалась. Но мысль, что из-за нее он откажется от устремлений, была ей невыносима.

Лина знала, что есть только одно достойное решение: позволить ему идти своим путем.

Они сидели в Ребштокпарке. Хотя жилье в том квартале получали главным образом молодые семьи и пенсионеры, благодаря хорошим связям его матери с местными политиками, у него была квартира поблизости. Они смотрели на пруд с лебедями и утками, огромная стая зеленых попугаев перелетала с криками на другой берег, и Лина сказала, что это конец. Дай мне время, мне надо о себе позаботиться, нет, ты все делал правильно, мне нужно больше личного пространства. Она не сказала ничего, с чем можно было бы смириться, но она не смогла сказать ему правду. Она оставила его дрожащим, со слезами на глазах, села в трамвай и уехала домой. На протяжении нескольких недель он пытался поговорить с ней. И до сих пор она не может понять, почему однажды он сдался.

– Ты шутишь?! – говорит Эзлем, заходя к Лине в палату.

– Спасибо за беспокойство, самочувствие нормальное, – отвечает Лина раздраженно.

Но по Эзлем не скажешь, что она собирается извиниться за свой тон:

– Почему ты мне ничего не сказала?

– Эзлем, мне кажется, я не обязана тебя информировать. – Лина еще выше натягивает одеяло, хотя ей и так жарко. Она лежит в постели полностью одетая, включая обувь.

– Я полагала, у нас доверительные отношения, – настойчиво говорит Эзлем. Потом осматривается и с уважением поднимает бровь. – Шикарная палата. И только для тебя одной.

– Я особая пациентка.

– Важная персона.

– Смешно, – Лина глубоко вздыхает. – Посмотрела записную книжку?

Эзлем кивает, подходит ближе и садится на стул для посетителей. Она придвигает к себе стол и кладет на него блокнот:

– Последняя запись, что-то насчет Яссина. Датирована вчерашним днем, стрелки и зачеркивания, и что-то еще с Армдт или Анндт – возможно, Арндт? И еще что-то неразборчиво. Пачкотня какая-то, можешь попробовать прочитать, – она бросает записную книжку Лине на кровать. – Тереза кипит яростью, сама понимаешь. Санитарам пришлось ее вывести, чтобы она не убила Яссина.

– Откуда она знает?

– Понятия не имею. Я не говорила. Я тебя предупреждала, она не дура.

Вплоть до этого момента Лина вытесняла из головы имя жены Яссина. Разумеется, она его знала, но спроси ее Эзлем, она не смогла бы сразу его вспомнить. Тереза, с которой он познакомился спустя три или четыре года после их разрыва, по иронии судьбы уже много лет работает архитектором в сфере городского планирования. Она немного старше Яссина, как и Лина, и, очевидно, олицетворяет то, что он хотел бы в ней видеть. В любом случае поначалу, теперь, пожалуй, нет. Она никогда его не спрашивала, почему у них нет детей.

– Арендт, – говорит Лина, показывая на заметку в блокноте.

Эзлем пожимает плечами.

– Арендт? – повторяет Лина. – Ну?

Она медлит, мотает головой:

– Министерство здравоохранения? Ты имеешь в виду?..

– Есть другие версии?

Эзлем задумывается. Она подходит к окну, оно расположено на южной стороне. Сквозь тонированные стекла солнце светит мягко. В больнице не чувствуется жары, царящей на улице. Здесь не действует запрет на кондиционеры.

– Мне он ничего не говорил. А тебе?

– Я и правда ничего не знаю, – Лина погружается в воспоминания. Разговор, который привел к их ссоре, беседы за несколько дней до этого. Заходила ли хоть раз речь о Министерстве здравоохранения? О министре Арендт?

Эзлем выдергивает ее обратно в реальность:

– Ну? О чем думаешь? Ты ведь что-то вспомнила.

– Минуточку, – она поднимает палец и продолжает напряженно размышлять.

Она пришла в его кабинет, он хотел поговорить. «Ну что, начнем?» – радостно спросила она. «Утром поедешь в Уккермарк, информацию я тебе прислал, тебе понадобится день на подготовку, а материал отправь Итану, он его опубликует, окей?» Она посмотрела в смарткейсе, о чем шла речь: шакалы, мертвая женщина, раненый мужчина. И повысила голос. Он стерпел это и деловым тоном, но так же громко объявил, что у него имеются мотивы. Скрытые и неясные, как все, что он говорил об этом прежде.

– Я знаю Арендт, – сказала Лина. – Я училась с ней в одном классе, в начальной школе. Она была моей подругой.

– Вот оно как. Я не знала.

– Мы больше десяти лет не общались. – Лина листает записную книжку, но больше не находит ничего, что указывало бы на Яссина или Симону Арендт. – Почему он не захотел подключить меня, если мы с ней знакомы?