Ясмина обходит меня и касается ладонью щеки, заставляя посмотреть на нее.

– Яр, отношения строятся на доверии, верно? А доверие – это быть повернутым друг к другу лицом, даже если ваши лица не очень веселые. Думаешь, я не заметила твоего настроения? Ты снова пытаешься что-то там просчитать. Снова хочешь разработать план. До сегодняшнего дня ты отлично справлялся, не спорю. И я понимаю, почему ты все это делал. Ты даже не представляешь, что это для меня значит, но теперь… нас двое. Я тоже в строю. Больше никаких боев в одиночку.

Смотрю на нее, во рту сухо. Все, что она говорит, правильно, но… как я могу признаться ей в слабости? Зачем я ей такой? Проблемных бросают. Проблемных никто не любит. А может, дело не совсем в этом? С нелюбимыми прощаются, а любимых прощают. Мы еще в самом начале, но незнакомцами назвать нас уже нельзя. И если уж пытаться построить что-то новое, так пусть она узнает меня обычного, настоящего. У меня и правда не так много жизненного опыта, я могу бояться и ошибаться. Могу злиться или наоборот – впадать в апатию. Я не идеальный, но с ней, для нее, для нас обоих мне бы хотелось стать тем самым нужным.

Ясмина все ждет ответа, а мой обиженный малец умоляет пустить его к ней.

– Мне страшно. – Я едва могу шевелить губами.

– Что именно тебя пугает? – ласково спрашивает она.

– Что ты разочаруешься во мне. Что я сделаю что-то не так и в какой-то момент ты поймешь – это не то. Я не тот.

Склоняю голову, прижимаясь щекой к ее руке. Шумный ветер пролетает по двору, шелестя листьями, а кухня наполнена смиренным молчанием.

– И я тоже, – вдруг произносит Яся. – Я тоже этого боюсь. Что не подойду тебе, что время изменит нас. Это и правда страшно, Яр. Проснуться однажды утром и понять – жизнь, которую ты выбрал, больше тебе не нравится, как и человек, которого ты когда-то любил. И знаешь, будь мы с тобой чуть более глупыми, то снова пообещали бы друг другу никогда не меняться и ничего не менять. Да вот только мы оба понимаем, что это чушь. Так не бывает. Но перемены ведь не всегда говорят о плохом, они могут быть и хорошими. Верно? Они ведут нас к чему-то новому. Так давай посмотрим, куда приведет нас.

Тихонько киваю, подписываясь под каждым ее словом.

– Я хочу быть с тобой, – продолжает она, и малец вдруг замолкает, уставившись на нее огромными глазами, все еще полными слез, но горящими какой-то безумной надеждой. – И хочу пообещать тебе, что буду очень стараться делать тебя счастливым столько, сколько получится, если и ты пообещаешь…

– Обещаю.

– Я еще не закончила, – усмехается она.

– Извини. Продолжай.

Ясмина безмятежно улыбается и говорит чарующе искренне:

– Давай просто попробуем. В открытую. Без надрыва и нарочитой идеальности. Почему нет, Яр? По-моему, мы отлично справляемся. Если быть уж совсем честными, то мы с тобой уже месяц как в отношениях. Разве не так?

– Наверное…

– Значит, пообещай мне, что не станешь больше прятаться за масками и доспехами. У всех нас бывают плохие дни, полные переживаний. У всех есть проблемы и тревоги. И я хочу знать о твоих. Не в том смысле, что мне нужен ежедневный отчет, а в том, что… я… ну-у-у… я тоже хочу быть для тебя опорой и поддержкой. В этом ведь и суть отношений, семьи…

– Я понял, – твердо киваю, заметив, что она слишком уж пыжится, пытаясь подобрать нужные слова. – Обещаю, что рядом с тобой буду снимать доспехи.

– Вот и хорошо. Голым ты нравишься мне даже больше. – Яся вытягивает вторую руку и обнимает меня, зашептав: – Тебе не нужно сражаться за меня. Я уверена в своих чувствах сейчас на все сто, поэтому расслабься уже. Ладно? Уходи с арены, возвращайся домой.

Эти средневековые аллегории кажутся до жути глупыми, но отлично отражают суть. Вернуться домой, значит? Как бы я этого хотел. Тихий скулеж мальца напоминает о том, что дом нашей души скоро примет к себе новую семью, а дом детства, который мы ненавидим, теперь принадлежит только нам, но большой радости это не приносит.

– Я сегодня ездил к матери, – произношу, сам не зная зачем. – Она уезжает из города. Вроде как насовсем.

– Правда? И куда? – встрепенувшись спрашивает Ясмина, но не отстраняется, продолжая меня обнимать.

– К сестре.

– И как… как все прошло?

– Не знаю. Как обычно, наверное. Она передала мне дарственную на дом и-и-и… и все.

– Больше ничего не сказала? – с сочувствием уточняет она, отчего малец внутри начинает болезненно дрожать. Он обижен. Я обижен. И это совсем не то, что должен показывать взрослый парень, но ровно то, что я на самом деле чувствую.

– Чтобы я берег себя, – выдавливаю хрипло.

– И у тебя есть те, кто этим займется. – Ее злобный шепот звучит громче крика. – Скатертью дорожка, она все равно тебя не заслуживает. Так даже лучше. Ты больше не обязан беспокоиться о ней, ни о ком из них. Пусть катятся! Они себе даже не представляют, сколько потеряли. Кого потеряли!

Обхватываю Ясмину обеими руками и целую ее волосы. Даже не припомню, восхищался ли кто-то мной так рьяно? Отстаивал ли мою ценность так смело? Тело обмякает, а в голове вместо мозга появляется сладкий воздушный рис. Мыслей нет. Никаких. Ни о будущем, ни о прошлом. Мне просто спокойно. И правда, как на пороге дома, но не того, где ты родился и вырос, а который только что приобрел. Я не знаю, сколько проживу в нем. Не знаю, сколько гроз и снегопадов он выдержит, но в моих силах укрепить его и набраться терпения, чтобы проверить. Ясмина хочет быть со мной. Она меня понимает. Мне не нужно больше лезть из кожи вон. По крайней мере сейчас. Неужто и правда можно отдохнуть?

Прикосновение ее губ к шее заставляет зажмуриться и с облегчением выдохнуть. Малец, кажется, успокаивается, получив порцию тепла и заботы, и сам закрывает дверь в свою комнатку.

– Идем в постель, – говорю я, забираясь руками под футболку Ясмины.

– Спать? – мурчит она.

– И спать тоже.

Возвращаемся в спальню и валимся на кровать. Поцелуи все такие же головокружительные, как и всегда. И я понимаю, что Ясмина верно подметила неотвратимость перемен с течением времени, но мне очень хочется верить, что именно это ощущение близости и тепла останется с нами подольше. Чтобы через много лет мы могли разделить друг с другом моменты уединения с той же пылкостью, нуждой в принятии и способностью отдавать частичку себя безвозмездно.

– Яр…

– Да?

– Так ты теперь парень с приданым? – хитро улыбается она, нависнув надо мной.

– А я все гадаю, когда ты об этом спросишь? Уже готова переехать ко мне? – одурманенно ухмыляюсь.

– Ну, мы не будем торопиться.

– Конечно нет.

– Подождем пару недель, – добавляет Яся. – И не обязательно переезжать туда. Здесь ведь тоже неплохо.

– Ты предлагаешь съехаться?

– Думаешь, это слишком?

– Я думал, тебе нравится жить одной, – произношу осторожно, помня все ее рассказы о бытовых стычках с Сережей.

– Мне нормально, но… когда ты рядом, нравится больше.

– Серьезно?

– А чего ты удивляешься? Если еще не готов, я не настаиваю. Просто как вариант.

– Эм-м-м… мне нужно помочь парням закончить ремонт…

– Ладно. Обсудим это после.

Ясмина коротко целует меня в губы и намеревается отодвинуться, но я хватаю ее за руки и меняю нас местами, нависая сверху.

– Что за побег? – спрашиваю серьезно.

– Ничего, я… – Она прячет глаза за опущенными ресницами. – Я перегибаю, да? Слушай, Яр, я ведь почти не помню, что значит просто встречаться. Ты меня тормози лучше, а то мы через месяц так и до загса дойдем.

– Я не против.

– Нет! Так же нельзя!

– Кто сказал?

– Не смешно! – воинственно рычит она.

– Да я и не шучу, – ухмыляюсь, потянувшись за поцелуем.

– Перестань! – брыкается Яся. – Я еще не готова брать новую фамилию! Да я еще и старую-то не вернула!

– Ничего. Я возьму твою, – продолжаю дурачиться.

– Ярослав Белый. Прям князь! Белый и мудрый. А хорошо звучит.