– Дай мне сигарету, – хрипит она, отстраняясь, и вытирает лицо слабыми пальцами.

– Разве ты куришь? – спрашиваю я, ныряя за пачкой в карман шорт.

– Иногда, – говорит Ясмина, но больше чем уверен, правдивый ответ звучал бы примерно так: «Только когда очень больно».

Киваю, решив не углубляться в это, и протягиваю ей раскрытую пачку. Ясмина вытаскивает сигарету, вертит ее в пальцах, а после подносит к губам, повернувшись ко мне лицом. Ее ресницы слиплись в треугольники, веки, нос и губы опухли, и все равно она выглядит до неприличия трогательной в этой секундной уязвимости. Открытой, ранимой, такой беззащитной. Как же сильно на нашу жизнь влияют другие люди. Те, кого мы подпустили, приняли, полюбили. Те, кто стал опорой, смыслом и частью… не всегда лучшей, правда, тут уж кому как повезло. Неудивительно, что многие в момент краха просто закрываются в себе, наращивают броню и надевают маску отрешенности. Предательство ранит глубоко, и после человек ищет только одного – безопасности. А что может быть безопаснее, чем одиночество?

Провожу большим пальцем по колесику зажигалки, вспыхивает огонек. Ясмина делает небольшую затяжку и выпускает серый дым, немного запрокинув голову.

– Что? Даже шутки про поцелуи с пепельницей не будет?

– А ты собралась с кем-то целоваться? – уточняю весело.

– Коля и Толя вроде ничего.

Улыбка вмиг исчезает с моего лица, и все-таки с ответом я нахожусь:

– Толя целуется лучше.

Ясмина округляет глаза, глядя на меня, и сдавленно смеется. За ее спиной мягко сияет вода, отражая закат, качаются ветви ивы, и я делаю глубокий вдох. У меня снова получилось рассмешить ее – хороший знак. Но я ощутимо напрягся, когда она назвала чужие имена, – и вот это уже знак не очень. Сейчас у меня совсем другая роль, не стоит отвлекаться.

– Если что, это не мой вердикт, – объясняю я.

– Да? – чуть более оживленно включается в разговор Яся. – А чей?

– Девушки, которая выбирала из них двоих.

– И кто победил?

– Они.

– Как это?

– Пока она раздумывала, они решили выбрать друг друга. Не в том смысле, – добавляю поспешно.

– Спокойно. Я тебе верю. – Ясмина делает еще одну затяжку, протяжно выдыхает и кривится, глядя на сигарету. – Какая же дрянь.

– Может, тогда не стоит?

– Может, и не стоит, – эхом повторяет она, стряхивая пепел.

– Ты это не для себя, да? Мстишь ему?

– Типа того.

– Он тебе запрещал?

– Ага. И я ему тоже. Но мы оба курили втихую и делали вид, что не знаем об этом. Глупо, да?

– Скорее неэффективно.

– Точно, неэффективно, – горько хмыкает Яся. – Хорошо сказано. Все, что я делала, было именно таким.

Она протягивает недокуренную сигарету мне и проводит пальцами по вискам, собирая волосы на затылке. Закручивает их в жгут и завязывает узлом, который тут же распускается, падая ей на спину. Наблюдаю, точно завороженный, и обхватываю губами фильтр, крепко затягиваясь. Как же ей трудно, неуютно в собственном теле. Я хорошо знаю эти ощущения, когда хочется сделать хоть что-то, но по факту ты не можешь ничего. Выпускаю дым тонкой струйкой, и Ясмина косится на мои губы, упираясь костяшками в свои. Пальцы правой руки сводит, и я только сейчас понимаю, что именно сделал. И вроде ерунда, но волнение бьет по нам обоим: учащает сердцебиение, затрудняется дыхание. Яся торопливо отводит взгляд, а я тушу сигарету, наклонившись к земле, и выбрасываю окурок во внушительную железную банку, стоящую позади скамейки. А дружить, похоже, нам будет непросто, но я все равно попробую.

– Хочешь поговорить о том, что случилось? – спрашиваю ненавязчиво, давая понять, что приму любой ответ.

– Мне… мне неловко об этом говорить, – сознается она, опустив нос, и все-таки это не отрицательный ответ.

– Могу поклясться, что ни с кем больше не стану это обсуждать. Если нужно, то даже на крови. У Риши наверняка есть с собой тесак на такой случай. Или топор. Тут уже зависит от того, как давно по-серьезному косячил Стас.

Вокруг глаз Ясмины появляются мелкие морщинки, губы растягиваются в улыбке, щеки округляются. Она почти беззвучно хихикает, мотая головой, а я расслабленно моргаю и улыбаюсь. Мне нравится веселить ее. Повезло, что у меня такие друзья, над которыми можно шутить почти бесконечно.

– Яр… – как-то нервно произносит Ясмина, и ветер подбрасывает ее темные волосы, скрывая лицо.

– М-м?

– Спасибо, что уговорил меня остаться. И что… что побыл со мной, пока я тут… ну, ты понял.

– Не за что. Если тебе хоть немного легче, я только рад.

– Мне и правда легче. Не скажу, что все прошло и больше не болит, но я сижу тут с тобой, разговариваю, даже смеюсь. А могла бы просто валяться в постели и таращиться в потолок. Вы действительно классные ребята. И мне жаль, что я все-таки умудрилась подпортить…

– Даже не начинай, – говорю серьезно. – Вечер еще не окончен. Мы собирались играть в карты после ужина, поэтому слезы и истерики еще будут, поверь мне. Коля не умеет проигрывать, Леша и Кир любят дуться. Если выиграет Стас, Риша его прибьет, а если выиграет она, то Кир наверняка сговорится с остальными, чтобы выкинуть ее в реку. В общем, все веселье впереди.

– Ты так хорошо их знаешь. – Ясмина упирается локтем в колени и подпирает щеку кулаком, повернувшись ко мне. – Когда ты говорил о младших, имел в виду их?

– Да. Мы не кровные родственники, но считаем друг друга родней.

– И ты, получается, старший?

– Просто самый ответственный.

– И как тебе?

– Нормально. Кто-то же должен за ними приглядывать.

– А кто приглядывает за тобой?

Вопрос ставит в тупик, а Ясмина продолжает с любопытством вглядываться в мои глаза.

– Я-я-я… – тяну задумчиво, – я неплохо справляюсь и сам.

– Звучит как-то грустно.

Хлопаю ресницами, невольно отклонившись, точно от щелбана. Она что, жалеет меня? Это вообще-то моя работа. У уха вдруг слышится мерзкий писк, и я хлопаю себя по щеке, почувствовав влагу на пальцах.

– Кровососы вышли на охоту. Наверное, нам лучше вернуться и набрызгаться спреем от комаров. Да и мясо уже должно быть готово, если Белецкие Леху к нему не подпустили.

– Ты иди, – отвечает Ясмина, отворачиваясь. – Я посижу тут еще немного.

– Разве ты не проголодалась?

– Карина все поймет, как только меня увидит. Да и остальные будут чувствовать себя неловко.

Снова заботится о других больше, чем о себе? Похвально, но, опять же, неэффективно. Поднимаюсь, мысленно прикидывая варианты, и один из них отзывается приятным теплом в груди.

– У меня есть идея… – произношу, оглядываясь, – но тебе придется еще какое-то время провести в моем обществе.

– Что за идея? – хмурится Ясмина и с силой хлопает себя по ноге, произнося какие-то резкие непонятные слова.

– Это… грузинский? – удивленно предполагаю я.

– Армянский. Но я умею только матом ругаться, – отвечает она, расчесывая кожу.

– Научишь меня?

– Ты там что-то про план говорил. – Ясмина активно машет ладонью у уха.

– Так ты не против моего присутствия? Тебе в любом случае нужно алиби, иначе мы все начнем ходить к тебе по очереди.

Она стреляет в меня укоризненным взглядом:

– У вас что, запрет на одиночество?

– На грусть в одиночестве, – поправляю я. – Мы своих не бросаем.

– Я не часть вашей компании.

– Сейчас ты с нами. Часть команды, часть корабля.

Она пораженно усмехается, и я вижу за этим то, что растопило бы все льды в Арктике. Ей приятно внимание. Приятна забота. Все не зря.

– Это значит – ты согласна?

– В данный момент – да, – отвечает Ясмина с наигранным смирением.

– Сойдет, – довольно отзываюсь я и разворачиваюсь. – Скоро вернусь. Не дай им тебя сожрать!

За спиной раздается очередной хлопок и поток непонятных ругательств. Стоит поторопиться, пока она демонов не вызвала.

Почти бегом возвращаюсь к домику, взлетаю по ступеням и распахиваю дверь. Быстро прохожу в огромную гостиную с двумя старомодными диванами, беру из шкафа с резными дверцами пару тонких пледов и, забросив их на плечо, направляюсь на кухню. За приоткрытым окном звучат голоса друзей: Риша шутливо отчитывает Стаса и Влада за подгорелые корочки, Карина и Марина смеются, а остальные бубнят что-то нечленораздельное. По всей видимости, мясо все-таки удалось на славу, раз Кир и Леша не хнычут.