И действительно, на гравюре была изображена чья-то голова, похожая на размытое темное пятно у самого края рамки; непонятно только, мужская или женская, и к тому же плотно во что-то завернутая; спина человека была обращена к зрителю, а сам человек повернут в сторону дома.

Прежде Уильямс ее не заметил.

— И все же, — сказал он, — хотя манера исполнения действительно лучше, чем мне показалось поначалу, две гинеи музейных денег я за такое творение, пожалуй, платить не стану.

У профессора Бинкса были какие-то еще дела, так что вскоре он ушел, тогда как мистер Уильямс продолжил попытки — доселе тщетные — установить, что именно было изображено на гравюре. Если бы хоть одна гласная буква перед «нг» осталась, то все оказалось бы гораздо проще, подумал он. А так — название может быть какое угодно: от Гэстингли до Лэнгли. Да и вообще с таким окончанием можно припомнить бесчисленное количество названий. А в этой чертовой книге даже нет алфавитного индекса.

На семь часов у мистера Уильямса было назначено заседание в колледже. Едва ли есть особая необходимость описывать происходившие там события, тем более пересказывать содержание его разговоров с коллегами, с которыми он не далее как сегодня же играл в гольф, или их фразы и замечания, которыми они свободно обменивались за столом.

После обеда все потратили около часа на непродолжительный отдых в так называемой «общей комнате» колледжа, а затем, ближе к вечеру, несколько друзей навестили квартиру мистера Уильямса, намереваясь в непринужденной обстановке покурить и поиграть в карты. Как бы между делом мистер Уильямс взял гравюру со стола, даже не взглянув на нее, и протянул ее одному из гостей, который проявлял умеренный интерес к произведениям живописи, сказав при этом, откуда у него она, и сообщив другие подробности, которые нам уже известны.

Джентльмен небрежно взял гравюру, посмотрел на нее, а затем проговорил с некоторой заинтересованностью в голосе:

— А знаете, Уильямс, довольно милая работа. В ней даже чувствуется налет периода романтизма. А как восхитительно подан свет, вы не находите? Или взять хотя бы эту фигуру — возможно, слишком гротескную, но все же достаточно впечатляющую.

— В самом деле? — удивился мистер Уильямс, который тем временем обносил гостей бокалами с виски и содовой и не имел возможности немедленно подойти к говорившему, чтобы в очередной раз взглянуть на гравюру.

Время уже было довольно позднее, так что гости собирались расходиться. После их ухода мистеру Уильямсу надо было написать пару писем и подчистить кое-какие мелкие дела. Наконец, где-то вскоре за полночь он решил выключить лампу, сменив ее на зажженную в спальне свечу.

Гравюра лежала на столе изображением кверху, куда ее положил последний из гостей, и он, прикручивая фитиль лампы, машинально бросил на нее взгляд. То, что предстало взору мистера Уильямса, едва не заставило его уронить свечу на пол и, как он заявляет сейчас, если бы он в тот момент оказался в полной темноте, то наверняка свалился бы в обморок. Однако, поскольку этого не случилось, он нашел в себе силы поставить свечу на стол и внимательнее всмотрелся в гравюру.

Вне всякого сомнения, такого просто не могло быть — и все же это было. В самом центре лужайки, раскинувшейся перед фасадом незнакомого ему дома, сейчас находилась фигура, хотя еще в пять часов вечера никакой фигуры там не было. Она стояла на четвереньках и определенно приближалась к дому; существо было укутано в какую-то странную черную одежду с белым крестом на спине.

Я не знаю, какие именно действия можно было бы в идеале предпринять в подобной ситуации, а потому скажу лишь, что сделал мистер Уильямс. Он взял картину за уголок рамы и отнес ее через коридор в соседние комнаты, которые также временно принадлежали ему. Там он положил ее в гардероб и запер двери, после чего вернулся в постель, однако прежде он подробно записал — и подписался внизу, — какие именно неожиданные изменения произошли в гравюре с тех пор, как она оказалась в его руках.

Сон пришел к нему довольно поздно, хотя ему было приятно осознавать, что поведение картины никоим образом не зависело от его прежнего и, как теперь выяснилось, совершенно безосновательного суждения о ней. Очевидно, тот человек, который рассматривал ее накануне вечером, заметил на ней нечто такое, что углядел сейчас и он сам, иначе оставалось лишь предположить, что с его глазами или рассудком происходит нечто весьма тревожное. К счастью, два дела, которые поджидали поутру мистера Уильямса, позволили ему рассеять подобные мрачные опасения. Он намеревался сделать так, чтобы при очередном осмотре картины обязательно присутствовали свидетели; кроме того, он принял твердое решение определить все же, что за дом был на ней изображен. Ему пришла в голову мысль пригласить на завтрак своего соседа Нисбета, после чего он мог бы провести утренние часы за чтением справочника географических названий.

Нисбет в то утро был свободен от дел и пришел к мистеру Уильямсу где-то около половины десятого. Даже в столь поздний час хозяин квартиры был не вполне одет, чем немало удивил гостя. За завтраком мистер Уильямс никоим образом не касался в разговоре гравюры, сказав лишь, что обзавелся новой картиной и ему очень хотелось бы услышать мнение Нисбета по поводу ее достоинств. Однако лица, знакомые с особенностями университетской жизни, могут без труда представить себе тот широкий и поистине упоительный диапазон тем, которых касалась их беседа; разумеется, гость с увлечением разговаривал о гольфе, теннисе, но при этом не мог не заметить, что мистер Уильямс все это время вел себя несколько смущенно, поскольку все его мысли были сосредоточены, конечно же, на странной гравюре. А та пока продолжала лежать изображением вниз в гардеробе, стоявшем в соседней комнате.

Наконец они закурили утренние трубки, и наступил тот момент, которого мистер Уильямс ждал с таким нетерпением. Очень осторожно, почти трепетно ступая по полу, он прошел в соседнюю комнату, открыл гардероб и извлек из нее картину, держа ее по-прежнему изображением вниз, после чего вернулся назад и протянул Нисбету.

— А сейчас, Нисбет, — проговорил он, — мне бы хотелось услышать от вас, что вы видите на этой гравюре. Опишите ее с максимальной скрупулезностью и точностью. Вплоть до мельчайших деталей. Потом я объясню вам смысл своей просьбы.

— Ну что ж, — продолжил Нисбет, — я здесь вижу деревенский дом — по-видимому английский, на который сверху падает лунный свет.

— Лунный свет? Вы в этом уверены?

— Ну конечно. Луна, возможно, находится на ущербе, если вас так интересуют детали, а на небе отчетливо видны облака.

— Так, хорошо, продолжайте, — кивнул мистер Уильямс, хотя, по правде сказать, когда впервые я увидел эту картину, луны на ней не было.

— Ну, я даже и не знаю, что тут особенно и говорить-то, продолжал Нисбет. — В доме имеется один — два — нет, три ряда окон, по пять окон в каждом ряду, если не считать первого этажа, где находится крыльцо, и…

— А что насчет человеческих фигур? — нетерпеливо спросил мистер Уильямс.

— Никаких фигур нет, — покачал головой Нисбет, — хотя…

— Что? Нет никакой фигуры на переднем плане?

— Ни малейшего намека.

— Вы готовы в этом поклясться?

— Разумеется. Но я подметил еще одно интересное обстоятельство.

— Какое?

— Видите ли, окно на первом этаже — слева от двери — оно открыто.

— Правда? Бог ты мой! Значит, оно пробралось внутрь, возбужденно проговорил мистер Уильямс. Он поспешил назад к дивану, на котором сидел Нисбет, и, выхватив гравюру у него из рук, лично убедился в справедливости слов гостя. Так оно и было. Фигура на гравюре отсутствовала, а одно из окон действительно было распахнуто настежь. Мистер Уильямс несколько секунд безмолвно и в явном изумлении глазел на гравюру, после чего прошел к письменному столу и принялся что-то быстро записывать. Затем он принес оба листа бумаги Нисбету и попросил его подписать один из них — это было его собственное описание гравюры, которое вы только что слышали, а затем прочитал другое, которое сделал сам мистер Уильямс накануне ночью.