Когда же пришла и села на кровать, раздражение улетучилось, словно утренний туман под натиском ветра, и я успокоилась. А потом меня накрыло волной беспокойства.

Ни разу еще за девять лет ведьма не исчезала так – быстро и без предупреждения.

Да, она практически никогда не объясняла мне, зачем собирается в деревню или город. Но никогда еще не уходила, не сказав ни слова о своем намерении отлучиться.

В таких случаях, она заранее начинала разговор о том, что мне нужно сделать за то время, пока ее не будет. И неизменно возвращалась точно в срок, что отмеряла себе на дорогу.

И я всегда знала, сколько времени буду одна. А сейчас понятия не имею, сколько мне жить в одиночестве! А я терпеть не могу неопределенность. Вернее, до жути ее боюсь! Потому что живу в неизвестности уже столько лет. И ничего не могу с этим поделать…

Вновь моим вниманием завладели громоздкие связки ключей, лежащие на кровати рядом, которые я в сердцах швырнула, войдя в комнату. Неожиданно вспомнился один из рассказов Мира. Печальная сказка, в которой он передавал мне, маленькой еще совсем девчонке, давнюю тайну, как в местах, где гибли ведьмы или колдуны, люди находили потом разного рода ключи – их души. Если ворожеи или чародеи обладали большой силой – ключи были внушительных размеров, увесистые и также соответствовали возрасту умерших. То есть, чем старше ведьма, тем ржавее и нелепее был ключ. А, если с жизнью расставался совсем еще молодой кудесник или даже ребенок, то и ключик появлялся крохотный.

От внезапно накатившей пронизывающим холодом догадки, по всему телу волной пробежали мурашки.

“А что, если и это правда? Тогда получалось, что Бежана могла быть той ведьмой, что собирала несчастные души и отправляла их в Болимир, – размышляла я. – Так, как делала старая Вежея в сказке брата…”

“Да нет, не может быть. У Бежаны вон сколько ключей, а по словам Мира, Вежея помогала душам перебраться в Болимир и бросала потом их ключи в реку. А у Бежаны… Бежана…” – печально вздохнула я.

“А что, если она не вернется? Как буду жить здесь одна? Что буду без нее делать? А Семен? Он еще придет? Интересно, у них есть какая-нибудь связь? Может он знает, куда направилась бабка? А если знает и поэтому больше не придет?” – от беспокойства за старуху я перешла к страху за себя. Страху остаться одной.

Мысли стремительным хороводом кружились в голове, наступая друг другу на пятки и спотыкаясь. От отчаянья соленые капли покатились по щекам и губам, оставляя за собой мокрые дорожки. Я вытирала их то левой, то правой ладонью.

Когда же глазам уже стало больно от слез, я разозлилась на себя за жалость, которой позволила пустить в себе корни.

“Я больше не маленькая девочка! Я взрослая и должна принимать обстоятельства, как зрелый человек. Спокойно и вдумчиво, а не как истеричный ребенок, заходящийся в рыданиях, как только остается один. – собрала я волю в кулак. – Я ведь тоже ведьма! Так сказала Бежана. А ведьмы не плачут. Они ведают. Они знают. И я узнаю…”

***

Я растерянно стояла перед распахнутой настежь дверью. Вокруг никого не было ни видно, ни слышно. Длинные языки губительного пламени лихорадочно гуляли по всей комнате. Потолок, стены, занавески на окнах, пол – все было охвачено смертоносным огнем, властвующим сейчас повсюду. Это зрелище завораживало и приводило меня в ужас одновременно.

Я нерешительно оглянулась назад. Только не это – и дверной проем, и сама дверь окрасились ярким красным, уничтожающим всех и вся заревом. От мгновенно сразившего страха, я резко отшатнулась назад. Снова оглянулась на окно – бесполезно – огонь огульно заполнил комнату! Стало нестерпимо жарко и горло начало беспощадно печь, будто я проглотила целую ложку жгучего перца.

Захотелось поднять крик, взмолиться о помощи, но мой язык словно намертво прирос к небу. У меня не получалось даже пошевелиться. Нисколько. Даже совсем чуть–чуть. А губительный огонь подступил уже так близко, что я почувствовала, как он начинал обвивать меня снизу своими желто–красными убийственными путами.

Они жалили мне ноги, точно множество змей одновременно вонзали в них свои острые ядовитые зубы. А я в это время просто стояла и смотрела на все, что со мной происходило, на то, что творилось вокруг, на то, как горела, словно на костре. И молчала…

Удивительно, но я даже не пыталась закричать. Просто покорно принимала свою жестокую судьбу. Пронзительной боли в ногах уже не было. Она испарилась также неожиданно, как и началась. Я мучительно прикрыла глаза и мысленно стала прощаться со своей такой короткой жизнью.

Стремительный и неотвратимый конец предстоял мне в восемнадцать лет… Всего-навсего восемнадцать… Это несправедливо!Маме было тридцать, папе тридцать три, а Мару и Миру только лишь двенадцать.

Русоволосые близнецы с карими глазами, как у папы. Марий часто меня задирал, неохотно со мной возился и не любил, когда я бегала за ним к соседской детворе играть в догонялки. Казалось, его раздражало, что я, как хвостик, всюду пыталась следовать за братьями. Но, если меня ктонибудь обижал, обязательно заступался и колотил обидчика.

А вот Мир всегда с удовольствием проводил со мной время. Он защищал меня от Мара, охотно играл хоть в куклы, хоть в песочнице.

Практически каждый день он читал мне книжки и рассказывал сказки, которые придумывал сам. Сказания о лесных жителях, добрых ведьмах и людях, умеющих превращаться в животных. Чаще всего в медведей.

А еще про огромных драконов, парящих в небесах, злобных монсОгров и молодую могущественную ведьму, которая заступалась за угнетенный горный народ, помогала животным и стала властительницей трех миров – Ясномира, Другомира и Болимира. Я всегда удивлялась его фантазии.

Вдруг вспомнила, как в шестилетнем возрасте спросила братьев, кто такой умалишенный брехун? Мар изменился в лице и процедил: “Где ты это слышала?” Я ответила, что подслушала, как соседские мальчишки назвали так Мира.

Мар тогда яростно надавал им тумаков, а потом папа долго что– то ему наставительно говорил, а он хмурился. А после этого брат умолял Мира не говорить больше ни с кем о Другомире. Не все, мол, верят в сказки.

Я же просто обожала эти его сказки больше всего на свете.

Братья были так похожи внешне, и такие разные по характерам. Но оба были добрые, храбрые и всегда готовые прийти на помощь любому, кому она потребуется.

Также, как и папа… Папа – высокий, крепкий и красивый русоволосый мужчина с большими карими глазами. Я так тосковала по ним! И, возможно, именно сейчас я с ними встречусь…

Неожиданно в голове ниоткуда стал доноситься тембр папиного голоса. Я насторожилась. Звуки стали более отчетливыми, и я смогла различить слова. Слова папиной песни…

“Путь-дорожка ты лесная,

Дух, что сторожит в тени,

Сила врат переносная

Меня к дому поверни…” – услышала явственно.

Я растерянно огляделась по сторонам, но никого рядом не оказалось. Я по–прежнему была одна, в охваченной планеменем комнате. Смирившись со своим положением, затянула вслух, любимые с детства напевы:

“Гостем я к тебе пришла.

Отпусти ж домой меня.

Ночка силы все сожгла,

В путь-дороге в сон клоня…”

Внезапно родной мотив смолк. Бархатистый тембр папиного голоса сменился оглушающей тишиной. Я резко открыла глаза и не могла понять, почему неожиданно стало темно? Куда вдруг исчез огонь?

Немного поразмыслив, поняла, что лежала в своей кровати. А темно, потому что еще ночь на дворе.

Сон. Это был всего лишь сон. Впервые. За все то время, что я жила у Бежаны, ни разу не видела снов. А, может быть, я просто не помнила, что мне что–то снилось. Но это… Все было так реально.

Я стремительно вскочила с кровати и подбежала к окну. Там, на подоконнике стояла свеча. Я зажгла ее и поднесла к своим ногам. “Нет, так я ничего не смогу увидеть!” – подумала раздраженно.