Мамаша Прайс туманно смотрела на него.

– Эт кому, ему? Прям сейчас! Скажи про кого другого!

– Что ты плетешь?

– Да так… Я свое знаю.

– А я знаю свое, – сообщил дворецкий. – Тебе тут делать нечего. Иди в мою комнату.

Миссис Прайс отпустила кресло, чтобы гордо скрестить руки, но чуть не упала. Однако в голосе ее остался призвук гордо скрещенных рук.

– Ты тут не очень, Теодор! Знай, с кем говоришь. А то я тако-ое скажу…

– Ладно, только не здесь. Это тебе не вокзал какой-нибудь.

Сид был счастлив, словно достал лучшее место на матче века.

– Давай-давай! – подбодрил он родительницу. – Давай, не спускай.

Однако мамаша Прайс угасла. По ее щекам текли слезы.

– Кому я нужна? Никто меня не любит! Ой, я бедная, нес…

– Эй, выше нос!

– Меня родной брат обижает! Родной сы-ы-ын…

– А что я? Что я? Ты на себя погляди!

– Ой, Господигосподигосподи!

– Ладно, мамаша!

– Сам виноват, – мрачно сказал Слингсби. – Надо было смотреть.

– Так она просила! Припадок у нее!

– Что его милость подумает?

Слова эти навлекли страдалицу на новую мысль.

– А выпью-ка я за него вина!

– Чайку, – поправил ее брат. – И не здесь, у меня. Сил с тобой нету! Пошли, пошли, оба!

– Где Полли? – жалобно спросила мамаша Прайс.

– В парке, – отвечал Сид, – смотрит на кроликов. Никогда их не видела. То есть живых, надо понимать. К чаю вернется, как это, голубь в голубятню.

– Хорошая девушка, – сказала мамаша Прайс, – американка, да что поделаешь! Я всегда говорю, люди разные бывают. Кто-кто, а она никого не застрелила, хоть там у них и принято. Тихая такая, уважительная. А чтоб стрелять – да боже мой!

– Мамаша все в кино ходит, – пояснил Сид. – По ней, там одни гориллы да гангстеры.

– Ка-ак пальнет! – сердито сообщила гостья. – Я так понимаю, это надо запретить. А Полли прямо говорит, не скрывает, что оттуда, но чтобы кого застрелила… Тихая такая, воспитанная. И работница хорошая. Женись, сынок, женись, бывает и хуже. Никого не застрелила.

– Чего мне жениться, мать? – сурово сказал Сид. – Еле кручусь, работы много. Мне не до баб. Я в свои ножницы влюбленный.

– Меня бы кто любил! – взвыла мамаша.

– Хорошее дело. А то, может, чаю? Оп-ля, пошли!

– Где Тони… ик… его милость? Мы не обнимались!

– Обниметесь, обниметесь, – заверил Слингсби. – Идем! Нет, таких зануд…

Двери закрылись, в комнате воцарился мир.

Мир распростер свои мягкие крылья не только над гостиной. День достиг той точки, когда (если каким-то чудом погода стоит хорошая) все сущее озаряет поистине волшебный свет. Люди, звери, вещи словно заснули. Лужайку покрыла тень. В кустах щебетали птицы. Предвечерние ветерки обещали долгожданную прохладу.

Эту мирную тишину нарушили зловещие звуки. Сами по себе они вполне привычны в наше автомобильное время – гудки, скрип тормозов, сдавленный крик; но сейчас они просто поражали, как какая-нибудь сенсация.

Сменила их тишина, тоже довольно зловещая. Потом заскрипел гравий, и в дом, через окно до полу, вошел лорд Дройтвич без пиджака. Шел он осторожно, поскольку нес девушку. Завидев диван, он прислонил ее к подушкам, отошел немного, отер лоб и вгляделся получше, после чего сказал:

– Ой, господи!

Девушка лежала на спине, закрыв глаза. Ему она напомнила подбитую птичку, а так, сама по себе, была субтильной, даже хрупкой и очень хорошенькой. Несчастному пэру показалось, что губы у нее как раз такие, которые охотно улыбнутся, если вообще приоткроются.

– Ой, господи! – повторил он. – Ой, батюшки!

С отчаяния он взял неподвижную ручку и стал ее гладить изо всех сил. Казалось, что бьешь бабочку, но он не сдавался, и, наконец, девушка открыла глаза.

Они были приятные – большие, цвета старого хереса, но даже если бы они оказались рыбьими, он все равно бы обрадовался. Открыла – и на том спасибо.

– Привет! – сказала она.

Голос тоже был приятный – мелодичный, низкий, но Тони плохо разбирался и в голосах. Он молча вытирал лоб. Девушка огляделась и, видимо, что-то вспомнила.

– Знаете, – сказал Тони, с облегчением и даже почтением глядя на нее, – я в жизни не видел такой замечательной девушки.

Она улыбнулась. Да, он был прав. Улыбалась она при малейшей возможности.

– Это вы про меня? Почему?

– Во-первых, – отвечал Тони, – потому что вы улыбаетесь, хотя я вас переехал. Во-вторых, потому что вы не спросили: «Где я?»

– Я и так знаю.

Тони глотнул воздуху.

– Я знаю, где должен быть я, – сказал он. – В суде. Судья надевает шапочку и говорит: «Подсудимый!..»

– Да вы же не виноваты! Я выскочила из кустов прямо под колеса.

– Выскочили?

– Еще как! Надо быть осторожней.

– И мне тоже. Скажите, вы часто сидите в кустах?

– Там была белка. Я хотела ее рассмотреть. Вы их любите?

– Мы редко встречались.

– А я их много видела, в Центральном парке, но издалека.

– В Центральном парке? Это в нью-йоркском?

– Да.

– Значит, вы оттуда?

– Да. Жила там всю жизнь, пока сюда не приехала.

– Почему вы приехали?

– Очень хотела увидеть разные страны. А с Англии начала, потому что язык один.

– Ага, понятно!

– Подкопила денег, и пожалуйста!

– Какая вы смелая!

– Получилось очень хорошо. У меня прекрасная работа.

– А где?

– У мистера Прайса.

– Вон что! Вы у Сида служите?

– Да. Я маникюрша. А вы его знаете?

– Очень давно.

– Ну да, вы же здесь работаете. Наверное, он тут часто бывает.

– Часто. Его мать была здесь няней.

– Да-да. Смешно, правда? Он рос вместе с лордом Дройтвичем. То есть, когда они были совсем маленькие. Наверное, их иногда путали. А теперь мистер Прайс – парикмахер, у лорда Дройтвича – такой замок… Ой, послушайте! Вам не влетит, что вы меня сюда принесли?

– Конечно, нет!

– Что ж, вам виднее. Вообще-то я думала…

– Да, кстати! Как это я не спросил? Вы не ранены?

Она подумала.

– Не знаю. Странное такое чувство.

Тони поднял и опустил ее руку.

– Больно?

– Н-нет, – неуверенно сказала она. – А вот колено побаливает.

– Можно, я посмотрю? Теперь их не закрывают.

– Да, это верно. Осторожней, пожалуйста!

Она спустила чулок. Он тщательно осмотрел ногу.

– Ссадины есть. Пойду намочу платок.

Он отошел к чайному столу, вернулся с очень мокрым платком и осторожно приложил его к колену.

– Если надо, кричите, – предложил он.

– Да что вы, совсем не больно. – Она огляделась. – Какая красота! Наверное, хорошо тут работать. Говорят, лорд Дройтвич очень добрый.

– Кто говорит?

– Миссис Прайс. Она его обожает. Ее послушать, он был ужасно красивым младенцем. У нее есть фотография, он в раковине, совсем голый.

– Гадость какая!

– Ну, что вы! Очень хорошенький. Добрый такой. Он женат?

– Вроде бы собирается.

– Конечно, уж кто-нибудь его подцепил.

Тони это не понравилось.

– Что с вами? – спросила девушка.

– Да так, ничего. – Он положил мокрый платок в карман. Она натянула чулок, пошевелила коленом и сообщила:

– Гораздо легче.

Тони стоял, немного нахмурив лоб. Ему казалось, что помолвка должна бы вызвать более теплые чувства. То Фредди, а теперь эта барышня с какими-то странными глазами…

– Подцепил? – проверил он.

– Ну, конечно. Из-за титула.

Тони вымученно улыбнулся. Да, как-то все странно.

– А вам не приходило в голову, – осведомился он, – что лорда Дройтвича можно полюбить?

Она покачала головой, и так резко, что каштановые волосы упали на глаза.

– Нет. Светских девушек я знаю. Я им делаю маникюр.

– Они вам что-то рассказывают?

– Они разговаривают друг с другом, словно меня и нет. Да, я-то их знаю. Щучки, вот они кто.

Тони стало еще хуже.

– А как они… подцепляют мужчин?

– Ну, льстят им… воркуют… Много есть способов. Притворяются, что влюблены. Кокетничают с кем-нибудь, чтобы вызвать ревность…