– Надеюсь, – сказал он, – ты понимаешь, что Суп сможет хлопать тебя по спине?

– Да, наверное…

– Хорошо, твое дело. Но если он думает, что я введу его в «Трутни», он глубоко ошибается.

Тони немного поразмыслил.

– Ты прав, – признал он. – Ему там не место. Ты лучше скажи насчет меня. Повезло мне, верно?

Фредди смотрел на него с нежной жалостью.

– Врать или не врать?

– Не ври.

– Значит, говорить правду?

– Вот именно.

– Тогда, надеюсь, ты понял, что тебя подцепили?

– Подцепили?

– Разыграли все как по нотам.

– Какая чушь!

– Ничего подобного.

– Зачем я такой девушке?

– Зачем мышка мышеловке?

– Да я еще вчера и не думал…

– Ничего, она думала.

– И все-то ты знаешь!

– Да, Антони Клод Уилбрэм Брюс, – твердо отвечал Фредди, – я знаю все и никогда не ошибаюсь.

– Слушать противно!

– А ты не горюй. Значит, ты ценишься на рынке. В общем, поздравляю. Ты будешь очень счастлив… наверное.

– Почему «наверное»?

– Да так, к слову пришлось.

Ответ, трепетавший на устах Тони, нам неизвестен. Беседу прервал молодой человек с отвратительными усиками.

– Пардон, – сказал незнакомец. – Я думал, тут никого нету. Здрасьте, милорд.

Тони с трудом переключил мысли с неприятного разговора на неприятного посетителя.

– А, Сид! – добродушно сказал он. – Не сразу вас узнал. Это Сид Прайс, – напомнил он брату.

– Как жизнь, мистер Фредерик?

– Ф-ф-фуф, – сурово ответил Фредди.

– Мама здорова? – спросил Тони.

– Да не очень, милорд. Опять на нее нашло. Как говорится, приступ.

– Какая жалость! Она что-нибудь приняла?

– Бутылку, не меньше, милорд.

– У няни больное сердце, – объяснил Тони брату.

– Да? – холодно откликнулся тот.

– Что ж, – сказал Тони, – я рад, что она приехала. Где она, в людской?

– Да, милорд. Как говорится, немного не в себе. – Фредди заморгал от боли.

– Жаль, – сказал Тони. – Наверное, она хочет меня видеть?

– Хочет-то хочет, а увидит две штуки, ха-ха-ха!

– Господи! Ей так плохо?

– Понимаете, милорд, при этих самых припадках надо пить бренди. А вот вы не рассердитесь, если я скажу?

– Пожалуйста, Сид, говорите.

– Волос у вас плохой.

– Голос?

– Волос. Стригут плохо. Да что с них взять, с деревенщины? Вот у нас в Лондоне…

– Ах, эти столичные жители!

– Ну! – сказал Сид. – Уж кто-кто, а мы-то столичные. Чья лавочка была? Наша. Отца, значит, деда, прадеда, прапрадеда. У меня бритвы есть, набор, так они прапрапрадеда. Во-от такие, прям ножи!

– Да? – откликнулся Фредди.

– А то! Хотите, покажу?

– Буду ждать с нетерпением, – холодно пообещал младший брат, направляясь к двери.

– Ты уходишь? – огорчился старший.

– Да. Мне нехорошо. Видимо, приступ.

Сид мрачно глядел ему вслед.

– Вот из-за них, – сообщил он, – бывают революции.

Добрый Тони поспешил смягчить обиду:

– У него манера такая.

– Манера? А вот из-за такой манеры кровь потечет по мостовым.

– Как неприятно! – поежился Тони. – И скользко… Не сердитесь на Фредди, Сид. Может, он и высокомерен, но служит вашим интересам. Помните, вы мне дали лосьон? Фредерик пытается его пристроить. Вспомните об этом, когда дойдет до гильотины. Кстати, когда вы ждете эту вашу революцию?

– Со дня на день.

– Ну, тогда я еще успею съездить за батарейкой. А вы тут посидите, отдохните. Можно картины посмотреть. Вы их любите?

– Мне вот эта нравится, – отвечал Сид.

Беседуя, он ходил по комнате и сейчас остановился перед портретом мужчины в латах с воинственным подбородком, который держал руку на эфесе длинного и, вероятно, острого меча.

– Ктой-то? – с уважением спросил Сид.

– Один мой предок, – отвечал Тони. – Ричард Длинный Меч. Король Шотландии назвал его лжецом, а он дернул короля за нос. Посадили, естественно.

– От это да!

– Приговорили к казни, а дочь принесла этот меч в тюрьму. Ну, он и убежал.

– Да, люди были…

– Смотрите-ка! – воскликнул Тони.

– А что, милорд?

– Странно… Вы на него похожи.

– Эт я?

– Да, похожи.

Сид захихикал.

– Ни сном ни духом, милорд! Мои предки с вашими не знались. Только вот мамаша, но она – женщина приличная.

Тони засмеялся.

– Да что вы, Сид, я просто так. Ну, пока. Хотите закурить – сигареты вот здесь.

– Спасибо, милорд.

Тони вышел в сад, а Сид, хотя был не прочь закурить, не сразу направился к столику. Он постоял перед портретом и даже принял похожую позу, вздернув подбородок и сжав невидимую рукоять.

– Дела-а… – вымолвил он.

Пока он говорил, дверь открылась, и вошел Слингсби. Его величавые черты затуманила забота. Сид очнулся и сказал:

– Ку-ку, дядя Тед!

– Где мамаша? – спросил дворецкий.

– А кто ее знает? Может, у вас?

– Нет, не у меня. Бродит по дому. Это нехорошо.

– Да ладно, чего она сделает! Любит старые места… Все ж целых два года прожила, когда его милость нянчила.

– Мало ли что она любит! Ее место – среди слуг. И тебе тут торчать нечего.

Сид Прайс решил, что самое время осадить наглого дядю.

– Да? – сказал он. – А мне его милость разрешил. Мало того, я сейчас закурю.

– Еще чего!

– Его милость предложил, – гордо сказал Сид. – Съели, а?

Дворецкий застыл на месте.

– Да как ты…

Сид сжал правый кулак.

– Молчи, смерд! – вскричал он. – А то рассеку надвое!

– Ты что, сбрендил?

– Шутка, дядя Тед. Его милость сказал, что я похож на этого типа.

– Вот как?

– Да-да, сказал. И верно, похож. Одно лицо. – Он всмотрелся в картину. – Дэ! Из меня-то граф получше бы вышел, чем из этих самых. Подумаешь, аристократы!

– Да ты что? – возмутился Слингсби, хотя такой величавый человек не может это полностью выразить. – Завел, понимаешь, в моем доме эти свои разговорчики!

– В чьем, в чьем? – грубо фыркнул Сид. – Шляпы долой перед графом Слингсби! Чего там, перед целым герцогом!

Дворецкий гневно смотрел на племянника, жалея примерно в сотый раз, что не он его воспитывал. Судьба современной молодежи нередко тревожила Слингсби, а в Сиде Ланселоте Прайсе были все ее худшие черты.

– Ух, высек бы я тебя!.. – сказал он, отдуваясь. – Жаль, руки не доходят.

Сид не зря ходил на дебаты в рабочем предместье.

– И не дойдут, – парировал он. – Куда вам!

Последовала перебранка. Дворецкий старался как мог, но Сид превосходил его в искусстве спора, и спасся он лишь потому, что в комнату вошла женщина.

Она была немолода и не очень опрятна. Готовясь к визиту, миссис Прайс надела черное шелковое платье и напомадила волосы чем-то из запасов сына, но особым блеском не отличалась. Лицо у нее было багровое, глаза остекленели, и взгляд вряд ли мог сосредоточиться.

Однако, немного поморгав, она худо-бедно узнала участников ссоры и обратилась к ним с должной суровостью:

– Ай-я-я-яй! Чего ругаетесь?

Слингсби перекинулся на нее, радуясь новому антагонисту. Достойным дворецким не подобает препираться с сосунками; к тому же племянник оказался необычайно вертким. Каждое ваше слово он метал обратно как бумеранг, видимо – поднаторел среди большевичков. Словом, брат осуждающе взглянул на сестру.

– Явилась! – промолвил он. – Пьянчуга старая!

Схватившись для верности за кресло, мамаша Прайс охотно приняла бой.

– Это кто у тебя пьян… ик!

– Привет, мамань! – сказал Сид. – Лыко вяжешь?

– А то! – с достоинством отвечала она. – Ну, выпила капельку, а кто… ик! – виноват? Другой пожалел бы… я женщина хворая.

– Ничего, выдюжишь.

– Оно конечно, только сердце все скачет. Чего вы тут не поделили?

– Дядя Тед не верит, что из меня вышел бы какой-нибудь граф.

– Много он понимает!

– И вообще, – вступил в беседу Слингсби, – нечего ему тут делать.