– Ой!

Сэр Герберт вскочил, раздраженно бросив:

– Что там еще?

Мамаша твердо взглянула на него. Теперь она знала, что напутала с этой кошкой… Да, конечно, знак свыше – но для чего? Чтобы не подписывать. Иначе в тот самый миг, когда она склонилась над бумагой, не появилось бы такое знамение, яснее которого не сыщешь.

– Не подпишу, – сказала она.

– Что?!

– Не буду, и все тут.

– В чем дело? – крикнула леди Лидия. Мамаша Прайс воздела руку, указывая на окно.

– Вот!

На кусте сидела сорока.

Когда в большой гостиной одновременно кричат: «Что за чушь!», «Она с ума сошла», «Черт побери!» и «Да вы сами посмотрите!», какофония может испугать внезапного пришельца.

И впрямь, Сид испугался. Шум как раз достиг апогея, и ему почудилось, что он попал в клуб, на дебаты. Это его огорчило. Казалось бы, поступил как граф, разрешил этим гадам собраться в его собственном доме, а они интриги разводят, мало того – скандалы.

– Ти-ихо! – взвыл он.

Шум угас, и он холодно оглядел присутствующих.

– Да уж! – горестно вымолвил он. – Совещаньице, ничего себе. А по мне, попугаи в клетке, один к одному.

Сэра Герберта глубоко огорчило его появление.

– Уходите!

Сид на него взглянул.

– Не ори, змей.

Тут он заметил мамашу Прайс и очень удивился.

– А ты чего явилась?

Мамаша волновалась.

– Ой, Сид! – закричала она. – В самое время увидела!

– Кого это?

– Да сороку. Это верный знак. А то я уж стала подписывать.

– Подписывать? – Сид понял ее. – Ну, я скажу, голубчики! Опять за свое! Нет, такого змея… – обратился он к сэру Герберту. – Только отойди, только их оставь, а они… Ума с ними решишься! Эй, вы! – Он тыкнул в юриста. – Чего с ними связались? Напишу лорду-канцлеру, мигом из сутяг погонят.

Решив, что все это не по плечу слабой женщине, леди Лидия воззвала к сильному полу:

– Неужели вы не можете выгнать этого субъекта?

– Куда им! – отвечал Сид. – Сперва я тут кой-чего сделаю.

Он повернулся к дверям, как Веллингтон к воинам под Ватерлоо, и скомандовал:

– Лестницу!

И лакей Чарльз внес стремянку, на которую растерянно воззрился сэр Герберт.

– Это еще что? – спросил он.

Сид показал на портрет Длинного Меча.

– Принимаем меры, – объяснил он. – Оставишь его тут, вы ему лицо перерисуете.

Он поднял другой конец стремянки и направился к камину. Чарльз, ничего не понимая, покорно шел за ним. Молодые лакеи рады семейным сценам, да еще таким бурным. А вот пожилые дворецкие им не рады. К тому же им трудно смотреть, как в гостиную вносят стремянки. Слингсби буквально кипел; лишь почтение к знатному роду удерживало его от действий. Обычно он не говорил, пока к нему не обращались, но всему есть пределы.

– Вы велели снять портрет, сэр Герберт? – осведомился он.

– Ни в коем случае! – вскричала хозяйка.

– Конечно, нет, – прогудел ее муж. – Уберите лестницу!

Юрист молчал, но смотрел на Сида таким зловещим, судейским взглядом, словно напоминал, что прецедент, дело Рекса против Уинтерботтема, Гуча, Симмса и Мерриуэзера, кончился провалом.

Однако ни крики, ни взоры Сида не испугали. Он знал свои права.

– Покажу-ка я его суду, – обещал он. – Больша-ая будет польза.

Мамаша, как и Чарльз, не все понимала, но думала, что в нужный момент стоит вставить словечко.

– Ой, Сид! – сказала она. – И чего ты торопишься?

Сид властно повел рукой.

– Не твое дело. Эй, вы! – заорал он, поскольку Слингсби, перейдя от слов к делу, вырвал у него конец стремянки. Теперь они с ликующим Чарльзом подняли ее вверх.

– Что ж мне, под лестницей идти? – перепугался Сид. – Перед самым судом? Нет уж, увольте!

Ощутив, что и невидимый мир восстал против него, он схватил Слингсби за фалды, и начался бой. От тех, кто его созерцал, трудно было ждать блестящих реплик. Уэзерби цокал языком, выражая крайнее недовольство. Мамаша Прайс голосила: «Сыночек!». Слингсби рычал: «Пусти, болван!» Остальные молчали, если не считать пыхтения и единичных воплей.

Граф благосклонно смотрел с портрета. Ему довелось побывать во многих битвах. Если он о чем жалел, то об отсутствии боевых топориков. А так все шло как надо, тем более что к бойцам присоединился сэр Герберт. Правда, пытаясь оттолкнуть стремянку, он оказался между ступеньками и метался в отчаянии.

– Стойте! – кричал он. – Я сейчас разорвусь! Вы меня раздавите! Стойте!

Послушный своему господину, дворецкий сумел сдернуть лестницу. На лету она сбила Сида, но сэр Герберт спасся и упал в кресло, держась за ногу.

– Палец! – плакался он. – Большой палец! Всё вы, – он метнул взгляд в Сида, – хулиган собачий.

Словесные удары Сида уже не трогали, эту фазу он прошел. Сейчас он держался за живот и беспокоился:

– Нет, они мне что-то сдвинули! Ну, всё туда же, суд разберется.

Сэр Герберт мрачно обернулся к Слингсби:

– Окажите любезность, выведите этого субъекта.

Лицо дворецкого озарила блаженная улыбка.

– Простите, сэр Герберт, не могли бы вы это повторить?

Леди Лидия не повторила, но дополнила речи мужа:

– Покажите ему дорогу к воротам в парк.

– С великой радостью, миледи. Благодарю вас, миледи.

Облизнувшись от счастья, дворецкий внимательно посмотрел на носок правой ноги и, нервно сжимая руки, направился к Сиду. Тот отступил к окну.

– По-прошу! – взвизгнул он. – Только без рук!

– Теодор! – вскричала мамаша. – Не смей его трогать!

– Белла, не мешай.

– Я предупредил, – продолжил Сид на ходу и вдруг рванул наружу, где и столкнулся с Тони, не задев его спутника и спутницу. Тони мягко швырнул его обратно, заметив при этом:

– Что-то мы рано начинаем футбольный сезон.

Он удивленно посмотрел на тяжело пыхтящего Слингсби, напоминающего вулкан, а потом на Сида, укрывшегося за тахтой и запасшегося на всякий случай тяжелой вазой.

– А что тут у вас такое?

Ответил ему сэр Герберт:

– Лорд Дройтвич доказывает свою родовитость потасовкой с дворецким.

– Да ладно, – проворчал Сид. – Очень уж я разозлился.

– Это заметно, – признал Фредди.

– Что ж, Дройтвичи ошибок не делали?

– Делали, – сказал сэр Герберт. – Если вы и правда Дройтвич, ошибку сделал ваш отец.

Сид обиделся.

– Слыхала? – спросил он мамашу Прайс. Я тут из кожи лезу, – сообщил он сэру Герберту, – а с вами и с тетушкой – как об стенку.

– Да что случилось? – настаивал Тони.

Сэр Герберт хрюкнул. Палец немного утих, но чувства, чувства!

– Он хотел снять Пурбу.

– Какую пурбу? – возмутился Сид. – Я картину брал.

– Ее написал художник Пурбу, – с холодным презрением сообщила леди Лидия.

– Дэ? – Сид подумал. – Ну ладно.

Тони все еще удивлялся.

– Зачем вам этот портрет?

– А чтоб чего не переменили, пока я его в суд не отвез. Мамань, – он поднял руку, – посмотри-ка, на кого он похож?

– Э…а…

– На меня, верно?

– На тебя, сынок, на тебя.

– Нет, конечно, той силы. Я буду покруче. А может, была, да ваш Бурбур изобразить не пожелал. Ладно, главное – чтобы сейчас чего не учудили.

Тони засмеялся.

– Не беспокойтесь. Я прослежу, чтобы с ним все было в порядке.

– От это я понимаю! – восхитился Сид. – Простой парикмахер, а какое сердце! И ведь если мамаша все подтвердит, ему ж ничего не останется!

– Скорее всего, – признал Тони. Сид несколько удивился.

– Вам что, выиграть не хочется? – спросил он.

– Честно говоря, – ответил Тони, – после того, что сообщил Фредди, я и сам не знаю. Выиграю – буду графом…

– Не будете, не будете.

– …а проиграю – миллионером.

– О чем ты говоришь? – спросил сэр Герберт.

– Скажи им, Фредди.

И достопочтенный Фредерик Чок-Маршалл вышел вперед с присущим ему изяществом.

Когда Фредди находился в обществе, казалось, что только он – взрослый среди недоразвитых детишек. Сейчас это было очень заметно. Оглядев отцовским взором небольшую группу, он как бы дал понять, что много вернее препоручить ему все дела.