Некоторые ставят в укор царю, что он первым делом подумал о личном спасении, а не об опасности, грозившей его родственникам. Но винить его за бегство – значит не помнить предшествовавшие события жизни Петра. Или просто не обладать даром эмпатии, сочувствия. Петр, верхами ускользающий от опасности, – всего лишь пятнадцатилетний подросток. Как бы ни окреп он к тому времени физически, как бы ни желал власти и что бы ни думал о своих способностях править страной, а всего пять лет назад он, десятилетним ребенком, пережил уже один Стрелецкий бунт, и в памяти его накрепко засели ужасы дворцового переворота, когда убиты были близкие ему люди, дядья по матери. Могли растерзать и самого царевича. Через кровь родных, увы, добрался Петр до того самого сдвоенного трона с окошечком в спинке, проделанном, чтобы сестрица или ее люди могли подсказывать соправителям, что им говорить и делать. Считалось, что и нервный тик, и припадки раздражения, буйства, не покидавшие Петра всю его жизнь, вызваны были нервным потрясением 1682 года. Только представь себя, современник, на мгновение мальчиком-третьеклассником (и даже не школьником, привыкшим жить в коллективе и выстраивать в нем отношения, а просто домашним балованным дитятком), перед которым разворачивается дикая сцена: толпа мужиков в сбитых на бок шапках, с раззявленными в злобном вопле черными провалами ртов в обрамлении взлохматившихся бород, топот ног, стук бердышей, звон и лязг клинков, крики и стоны умирающих жертв… Вряд ли это стало бы для тебя приятно волнующим воспоминанием о забавном приключении. Ощущение, что смерть вернулась за ним вместе с «янычарами», погнало юношу из Москвы, готовой, как ему казалось, снова захлебнуться кровью.

Но были, наверное, и те, кто чувства молодого человека понимал. И готов был разделить с ним опасность. В весьма правдоподобном изложении Алексея Толстого, автора романа «Петр Первый», ставшего классикой русской литературы и устойчивой частью канона общественного восприятия первого российского императора, Александр Меншиков все это тревожное время неотступно был при царе. Якобы именно он, бросившись на другом коне вслед государю, с одеждой Петра в руках, первым нагнал его и успокоил.

В историческом исследовании уже упоминавшегося выше Александра Брикнера нет подтверждения этого факта. Более того, историк полагает, что исключительное доверие к Меншикову со стороны царя сложилось позже, при взятии Нотебурга, и возвышение «пирожника» началось именно тогда.

11 октября 1702 года, в ходе Северной войны, под натиском русской артиллерии шведский гарнизон крепости, построенной новгородцами, но отобранной некогда у русских, капитулировал. Комендант крепости вручил Петру символический ключ от города, который укрепили на западной башне крепости как аллегорию того, что отныне отворены врата в землю неприятеля, и она снова стала русской. Город был переименован царем-победителем в Шлиссельбург, в переводе на русский – ключ-город. Петр придавал большое значение этому событию и, если бывал в Петербурге 11 октября, каждый раз отправлялся в Шлиссельбург, чтобы на Ореховом острове торжественно отметить свою викторию. Комендантом-губернатором Шлиссельбурга Петр назначил бомбардира-поручика Преображенского полка Меншикова. К слову, в этом же чине участвовал в осаде Нотебурга и сам царь.

Нет, кажется нелогичным заключение А. Брикнера о том, что Александр Данилович Меншиков начал свое стремительное возвышение только после взятия Орешка. Совершенно очевидно, что к моменту этой знаковой для русских победы Меншиков уже был одной из ключевых фигур в окружении царя Петра. Ведь еще за пять лет до этого в одном из известных эпизодов, связанных с Великим посольством, Меншиков уже входил в узкий круг, образованный всего десятком молодых людей, обучавшихся корабельному делу на Саардамских верфях вместе с самим Петром. И уже тогда выполнял функции денщика и личного казначея царя.

Бегство юного Петра в Троице-Сергиеву лавру, расторопный Меншиков нагоняет государя с одеждой в руках

В «Дневных записках» Ивана Афанасьевича Желябужского – московского чиновника и одного из первых русских мемуаристов – Александр Меншиков уже в 1698 году упоминается как сержант Преображенского полка. То есть он числился в главной из весьма немногочисленных еще частей новой регулярной армии. Звание, допустим, сравнительно невысокое, но заметное. При этом подозревать Желябужского в стремлении угодить Меншикову, подольститься к нему нет никаких оснований, поскольку Иван Афанасьевич умер задолго до восхождения Александра Даниловича к высотам власти и влияния. Таким образом, комендантом Шлиссельбурга, важнейшего стратегического объекта, в лице Меншикова стал опытный и пользовавшийся абсолютным доверием царя военный.

Другое дело, что в последующие годы Александр Данилович победоносно и стремительно продолжил свое восхождение, а это удавалось далеко не каждому. Известен не только случай Александра Кикина, чья карьера, долгое время шедшая вровень с меншиковской, а впоследствии и жизнь резко оборвались из-за взяточничества и интриг против царя. Ещё более показателен пример Сергея Леонтьевича Бухвостова, которому Петр Великий всегда благоволил, называл «первым российским солдатом» за то, что тот когда-то первым откликнулся на набор в потешное войско. Бухвостов верно и преданно служил Петру и России, в каждом из сражений Преображенского полка был среди храбрейших, неоднократно ранен. Однако, по всей видимости, никаких организационных талантов он не имел и поэтому закончил свою многолетнюю и честную службу всего лишь капитаном гвардии. За смелость и преданность он был достойно вознагражден, но одних этих качеств было мало для того, чтобы сделаться сподвижником Петра Великого, практически встать рядом со своим государем. Столь же сомнительным кажется предположение, что взлет Меншикова связан с кончиной Лефорта (дескать, если бы Франц оставался в живых, то не допустил бы такого возвышения своего «протеже»). Правильнее будет полагать, что личность такого масштаба, как Александр Данилович Меншиков, обязательно была бы оценена Петром по заслугам.

Со всей определенностью историки обозначают только дату и место рождения нашего героя: 16 ноября (по старому стилю 6 ноября) 1673 года в Москве.

Мы говорили на страницах этой книги о нескольких версиях происхождения Меншикова. Попробуем взглянуть на эту тайну здесь с другого ракурса. А именно кто поддерживал ту или иную версию происхождения нашего героя? Может быть, происхождение или сословные интересы апологета той или иной гипотезы прольют свет на причины, по которым он столь уверенно придерживался одного мнения и старался поскорей опровергнуть другое.

Итак, по наиболее распространенной версии, популяризированной Алексеем Толстым, Алексашка Меншиков – простолюдин, уличный торговец пирожками, замеченный другом Петра Францем Лефортом. Противники этой гипотезы полагают, что боярская верхушка придумала этот эпизод в целях уничижения выскочки.

Сторонником первого суждения выступал известный русский историк, публицист и общественный деятель Николай Иванович Костомаров. Кем же был он по происхождению сам? Оказывается, знаменитый историк по рождению являлся крепостным. Его отец, помещик Воронежской губернии Иван Петрович Костомаров, сторонник Просвещения, взял в жены крепостную крестьянку Татьяну Петровну Мельникову, которую присмотрел из дворовых девок. Просвещенный помещик отправил крепостную невесту в московский частный пансион. По стечению обстоятельств брак был заключен уже после рождения сына Николая, который становился в силу действовавшего тогда в России законодательства крепостным своего отца. К сожалению, Иван Петрович не успел оформить родительские права должным образом: внезапная трагическая смерть оборвала его жизнь. Может быть, в этом кроется причина того, что знаменитый историк так рьяно защищал легенду о простонародном происхождении выдающегося государственного деятеля. Николаю Ивановичу Костомарову в его «Русской истории в жизнеописаниях ее главных деятелей» юный Меншиков виделся остроумным и бойким мальчишкой, который балагурством подманивал покупателей к своим лоткам с пирогами.