«Случилось ему проходить мимо дворца знаменитого и сильного в то время Лефорта; увидев забавного мальчика, Лефорт позвал его к себе в комнату и спросил: “Что возьмёшь за всю свою коробку с пирогами?” – “Пироги извольте купить, а коробки без позволения хозяина я продать не смею”, – отвечал Александр – так звали уличного мальчика. “Хочешь у меня служить?” – спросил его Лефорт. “Очень рад, – отвечал тот, – только надобно отойти от хозяина”. Лефорт купил у него все пирожки и сказал: “Когда отойдёшь от пирожника, тотчас приходи ко мне”. С неохотой отпустил пирожник мальчика и сделал это только потому, что важный господин брал его в свою прислугу. Меншиков поступил к Лефорту и надел его ливрею».

Как уже говорилось, и диплом Священной Римской империи (на латыни), и жалованная грамота Петра I князю Меншикову (на русском языке) утверждали, что князь происходил из литовских дворян: «оная провинция есть отчизна твоя». Напоминаем, что в те времена Литвой называлась вся восточная территория Речи Посполитой, которая непосредственно Польшей не являлась. В нее входили территории современной Западной Украины, Белоруссии и Литвы.

Того же мнения придерживался и Александр Сергеевич Пушкин: «…Меншиков происходил из дворян белорусских… Он отыскивал около Орши своё родовое имение. Никогда не был он лакеем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину».

Мальчик Алексашка Меншиков торгует пирогами у дворца

Это мнение напрямую смыкается с достаточно правдоподобной гипотезой о шляхетской родословной Александра – о том, что его отец (или дед?) был взят в плен во время русско-польских войн Алексея Михайловича и принадлежал, как уже говорилось, к рыцарскому роду Менжик герба Венява либо герба Вадвич.

Что, кстати, отнюдь не противоречит сообщениям других источников о том, что Александр родился в семье придворного конюха. Наоборот, оно делает вполне закономерным его появление в «потешных войсках» молодого царя Петра. Польские шляхтичи (а точнее, белорусско-литовские паны) в ту эпоху были лучшими наездниками и фехтовальщиками, нежели московские дворяне, поэтому принятие захваченного в плен удальца на царскую службу, а затем и его приближение ко двору, вполне правдоподобны. Более того, как мы уже говорили, зачисление самого Александра Даниловича на службу в потешный полк Петра выглядит весьма логичным. Ввести в ближний круг юного царя правильнее было людей, никак не замеченных в связях с прежними боярскими, княжескими и даже дворянскими родами. А в те годы практически второй русской Смуты, стрелецких бунтов, хованщины, противостояния Нарышкиных и Милославских, темных манипуляций и интриг царевны Софьи быть полностью уверенным нельзя было ни в одном из коренных семейств Московского царства. В этой ситуации отпрыск одного из пришлых родов (причем явившихся в Россию совсем недавно) идеально подходил для роли поверенного, денщика и адъютанта.

На наш взгляд, догадку о западном происхождении нашего героя подтверждает и этимология фамилии Меншиков. Если бы она принадлежала исконно русскому роду, ее происхождение можно было возвести к прозваниям Меньший, Меньшой, Малой, Малец, Малый. Но тогда фамилия героя звучала бы как Меньшов, Малов, Мальцев. Определения-прозвища Меньшик или Меншик в русском языке отсутствуют. Зато они весьма характерны для западных славян – поляков, чехов, сербов и хорватов. Словцо Mężyk, с носовым «н» перед «ж», переводится как озорное присловье «муженёк», «дружочек» или не менее забавное определение своего ближнего – «тот человек».

Легенда о торговле пирогами в этом случае кажется не столь убедительной. Хотя, с другой стороны, пока Петр был совсем мал и не набирал еще «потешного войска» (то есть не достиг 13 лет), бывшие верные слуги его отца вполне могли бедствовать. По крайней мере, большее количество верных слуг Алексея Михайловича из его колоссального царского подворья наверняка было вышвырнуто на обочину жизни. Уж, конечно, Софья не стала бы содержать на полном довольствии огромный штат ездовых, конюхов, телохранителей, псарей, сокольничих, загонщиков и т. п. своего отца. Во-первых, затратно, а во-вторых, велика вероятность, что они примут сторону не дочери, а сына покойного государя. Проще всех разогнать или хотя бы на время отдалить от царских особ, разослать по иным «городам и весям». Но, думается, прежнему двору не очень-то хотелось покидать Москву. У многих уже были собственные «добрые дворы», «хозяйства». Москва ведь жила полусельской жизнью. У каждого мало-мальски справного дворянина и даже мещанина был сад, огород, конюшня, хлев, ледник, курятник. У кого-то – мельница, у всех – пекарни. Таких из Москвы быстро не выкуришь.

Конечно, эти люди были готовы понести определенные «лишения» во время междуцарствия и, перетерпев лихие времена, дождаться заветного мгновения, когда снова понадобится их верная служба. Вот Петр подрастет…

В эти-то годы, когда челядь (и даже «служилые дворяне») с бывших царевых угодий сидели «без службы», они вполне могли чем угодно промышлять, лишь бы выжить. И выгонять каждый день сыновей со двора с лотками на ремнях через плечо.

И они дождались! Петр возмужал и, прислушавшись к мудрым советникам, набирал гвардейцев в свой первый «потешный полк» из отцовского ближнего окружения, выставленного Софьей за порог и пока сидящего без дела.

«Как скоро его светлость явился в эту роту, тотчас же был принят его величеством в число солдат (в октябре 1691 года), потому что он отличался красивой наружностью и счастливой физиономией и в своих речах, возражениях и ответах. Равно как и в своих приемах, обнаружил бойкий живой ум, здравый рассудок и добросердечие». Это свидетельтво мы читаем у историка С. М. Соловьева. Надо заметить, и в трудах больших ученых трудно отделить документальные свидетельства от фольклорных. Тем не менее описание – яркое и лестное.

Польша и Литва в XVII веке

Вот так, еще подростком, бойкий юноша Меншиков попадает в поле зрения царя и вскоре становится наперсником его игр, неотступно следует за ним в путешествиях, принимает участие во всех начинаниях, в первую очередь в создании знаменитых «потешных полков». Наперсник даже внешне – под стать помазаннику, который всю жизнь в буквальном смысле возвышался над своим окружением: в Меншикове росту – два аршина и двенадцать вершков, то есть всего на два вершка уступает царю-великану. Они практически неразлучны. В 1693 году царь-капитан назначает друга-Алексашку бомбардиром своего Преображенского полка.

В княжеском гербе Меншикова есть одна деталь, рассказать о которой самое место – здесь (не исключено, что украшала она и утерянный герб графский). На центральном щитке и над одним из рыцарских шлемов изображено коронованное сердце. Изображения коронованного или горящего сердца имелись и на керамических бело-синих плитках, которыми отделают интерьеры будущего дворца Меншикова в Санкт-Петербурге. Эта редкая в геральдическом «языке» – и единственная в русском гербовнике! – эмблема означала преданность «сердечного друга» своему сюзерену. Не мог не внедрить ее в свой герб тот, кого в юности царь называл «Herzenkind» – «дитя сердца», и кто письма царю подписывал – «от всего моего верного сердца». «Дружочек», словом, «друг сердечный».

…Судьба даровала царевне Софье семь лет у власти. Справедливости ради надо отметить, что общая направленность как внешнеполитической ее деятельности (Крымские походы), так и внутриполитической (переустройство страны на европейский лад) были вполне в духе будущих грандиозных петровских преобразований. Правда, фаворит царевны Софьи – Василий Голицын – был поклонником французского Просвещения, иезуитов и короля Людовика XIV, а Петр, напротив, французского влияния на себе практически не ощутил. Ему был ближе и интересней опыт иных европейских стран.