Лифт!
Бесконечный подъем наверх!
Двадцать второй этаж!
Тот самый номер!
Мой лоб на полотне двери и закрытые, словно в полудреме, уставшие глаза.
Гладко вылизанный люкс!
Великолепное освещение!
Гудящий город, как на раскрытой ладони!
Сигареты!
И две мои руки на панорамном окне, широко расставленные по сторонам.
Видимо, задумался! Так сильно и самозабвенно, что даже не услышал, когда она вошла.
— Гриша, — трогает за плечо и туда же шепчет, — я уже пришла! Привет! Привет!
— Как твои дела, Черепашка? — хриплю ей в качестве приветствия.
— Все хорошо. А у тебя? Где ты был?
— Ты ожила, Наташка? — пытаюсь повернуться, чтобы посмотреть на нее и сверить визуально ощущение.
— Все хорошо. Я у врача была. Мне разрешили… Разрешили все… Гриша-а-а-а?
Господи! Нам не о чем с Наташей поговорить, кроме как о женских делах — циклах, месячных и миссионерских позах!
— Идем со мной, Наташа, — поворачиваюсь, вытягиваю сигарету и беру ее за руку.
Помню просьбу:
«Не сжимай!».
Еле прикасаюсь, но все же пальцем провожу по тканевой обивке фиксатора кисти.
— Куда? — заглядывает мне в глаза. — В спальню?
— Нет, Черепашка. Поедем покатаемся.
— Нет-нет, — начинает упираться и тормозит нас. — Не хочется сегодня. Давай в номере останемся. Прошу!
— Тебе понравится, Наташка. Там звезды ночью, как на экране телевизора видны.
— М-м-м, пожалуйста. Я думала…
— В нашей паре думать буду я, Наташа. А тебе придется полагаться на меня, — спокойно, как ребенку, объясняю и стараюсь не повышать голос на нее. На Шевцову повышенные тона, по-видимому, совсем не действует, у нее другая кнопка для манипулятивной игры…
— Куда мы, Гриша?
— Есть одно место, — пропускаю ее перед собой и мягко закрываю дверь, — в лесу.
— В лесу? Я не могу…
— Тшш, там тихо, хорошо, никого нет и нам никто не помешает, будет заниматься любовью без остановки. Ты забеременеешь, Наташка… Обещаю!
Твою мать! Что я с ней творю???
Глава 6
Он в ней
Выходим из спонтанно ставшей конспиративной гостиницы и семеним нога в ногу с Наташей по многочисленным ступеням вниз. Определенно я ощущаю ее неуверенность и странный трепет тела. Она ведь инициатор этого вертепа, тогда чего дрожит, как агнец на заклании. Ее рука об этом очень красочно сигнализирует сейчас. Шевцова то и дело пытается перехватить инициативу и сжать мои пальцы. Ни хрена у нее не выйдет! Я на это точно не пойду. Не хватало еще чтобы женщина вела меня, как пацаненка, за ручку по широкой магистрали. Вероятно, этот тот самый мачизм или «самодурь» периодически в мозги мои накатывает. Не пойму. Но вести себя, как навьюченного проблемами осла, не позволю никому.
— Я думала…
Не даю ей договорить и практически закидываю женское тело на переднее сидение в своей машине.
— Гриша…
— Помолчи немного, ладно? Потом. Все будет после. Наташа, хорошо?
Она неуверенно кивает и сводит вместе ноги. Укладывает по-детски руки на колени, а затем с опаской оглядывается по сторонам. Она боится, что ли? У нее безумный темный взгляд и вращающаяся, как у одержимой дьяволом, во все стороны голова.
— Я ведь не похищаю тебя. Заканчивай дергаться, Черепашка. Твои нервы нам точно ни к чему. Женщина, готовящаяся к деторождению, должна быть непрошибаемой, как танк. У тебя истерика, что ли? Что-то не устраивает? Что не так?
— Нет. Просто ты немного странный…
Я все сказал! Закончим. Хватит.
Захлопываю дверь и монотонным шагом обхожу свою машину спереди. Возможно, я не прав, немного груб и нетерпим с нею, но обстоятельства сложились так. Не нужно было мне во все это влезать, а я засунул нос по самую линию роста своих волос. Обмазался в ее меду, который она старательно разложила в качестве приманки для таких инициативных дуралеев, как недоразвитый озабоченный молокосос. Мне бы хоть один дельный совет или организованную миссию по моему спасению из состояния:
«Делай то, что хочешь, парень, глядишь, куда-нибудь прибудем! Не переживай, разрулим, все пучком!».
И, если честно, некому что-то вразумительное и отрезвляющее подсказать. Рассчитывал, правда, на поддержку старой, не по возрасту конечно, и очень близкой психологической знакомой, а по факту получил лоботомию двух височных долей и копание в прошлом, о котором хотел бы напрочь забыть и не вспоминать.
— Пристегнись, — киваю на висящий без дела ее ремень безопасности. — Наташа, слышишь?
— Куда мы едем?
— Увидишь. Давай быстренько, я жду.
— Ты…
— Ремень, пожалуйста, — еще спокойнее и тише произношу. — Мы не тронемся с места, пока ты не пристегнешься.
— Помоги мне, пожалуйста, — она закидывает голову направо и пытается травмированной рукой снять карабин.
Она что, ремня никогда не видела? Деревянная, без растяжки, словно ледяная. Баба каменная! Как я вообще разложу ее под собой?
— Мне тяжело с этой рукой, неудобно. Гриша, пожалуйста, я прошу, — обращает ко мне слегка искривленное гримасой боли бледное лицо. — Не дотянуться и пальцы плохо слушаются.
Отлично! То есть поездка в лес ее нисколько не пугает, а угнетает только плачевное и очевидно непоправимое положение с ее правой рукой.
Перегибаюсь через нее и тянусь за эластичной лентой. Своей ладонью случайно задеваю впалую дрожащую то ли от испуга, то ли от предвкушения возможного экстаза, грудь, а щекой, естественно, прикладываюсь к чересчур горячим, просто обжигающим, но очень мягким губам.
— У тебя температура, что ли? — протягиваю ремень крест-накрест через худое тело и громко защелкиваю фиксирующий «крючок». — М? Шевцова? Тебя лихорадит или что?
— Нет-нет. Все хорошо. Просто…
Не ожидала, видимо, такого рвения со стороны мужского пола. Определенно складывается впечатление, что и по-настоящему замужем Наташа не была.
— Ты заведен? Злишься? Ты обижен? Гриша? Поговори со мной. А то это как-то… Возможно… Пожалуйста…
Да нет, как будто. Злюсь? Не особо, если честно. Обиделся ли? Мне ведь предстоит с этой женщиной страстная довольно продолжительная постель. Так на что тут злиться, обижаться и быть чем-то недовольным, тут только радоваться и придумывать нестандартные положения, в которые мечталось бы согнуть податливое «если гнущееся, конечно» тело. Но есть одна проблема! Объект той самой вынужденной страсти по заказу совсем не возбуждает, если совсем уж откровенно. Видимо, все-таки я устал и мне надо полноценно отдохнуть. Пока могу сказать «огромное спасибо» лишь за то, что сегодня Наташа выглядит по-человечески, искренне, сама собой, без адской красочной экипировки, без ярко расписных губищ и жирных стрелок до ушей. На этом вроде все, в остальном — пока без изменений. А чего-то страстного и заводного в ее поведении я, если честно, напрочь не замечаю, даже и не представляю, как с ней лечь в одну постель.
— Поехали? — осматриваюсь в зеркала и плавно запускаю двигатель.
— Подожди, — укладывая левую руку мне на кисть, шепотом произносит.
— Что еще, Шевцова? — шиплю.
— Скажи, пожалуйста, куда мы едем?
— Какая разница, Наташа, если там нам будет, — хмыкаю и улыбаюсь, — хорошо. По крайней мере, я на это уповаю. Потом, по окончании всего этого поделимся взаимными впечатлениями.
— Мне нужно знать, что это за место.
— Родителям отчитаться, что ли?
— Нет, конечно.
Ну, слава богу! Одной проблемой меньше. А то, как в школе или детском саду. Завтрак-обед-ужин — все по расписанию, потом дневной сон и игры с одноклассниками, а потом возможно группа продленного дня и обмен детскими впечатлениями с уставшими от чертовой службы задуренными родителями.
— Гриш…
— По дороге заедем в гипермаркет, соберем кое-что на ближайшее время. Я планирую остаться там на два-три дня. Ты согласна? Возражения? Просьбы? Пожелания?
— У меня нет сменной одежды, — спокойно отвечает.
Только это, видимо, Шевцову от грядущего разврата останавливает? Да уж! Так велико ее желание или все же это женская забубенная дурь?
