— Заедем в гипермаркет, я уже сказал об этом.

— Ты мне поможешь? — крутит пальцы и опускает взгляд.

— Выбрать трусы, Шевцова? — изображаю идиота и отворачиваюсь от нее.

— С ребенком, — шепчет, как недоразвитому объясняя. — Я очень хочу стать матерью. Понимаю, что такое тяжело представить, но… Я заслуживаю на это счастье, — еще тише добавляет, — как никто. Я через такое прошла…

— Не посвящай меня, пожалуйста, в ваши шалости с бывшим мужем и тонкости лечения от придуманного бесплодия. Мне, как абсолютно постороннему человеку, тем более мужчине, которому предстоит с тобой спать с одной лишь целью, не хотелось бы знать все нюансы зачатия. Ваши бабские «березки», проталкивания пальцем спермы, задержки дыхания и тому подобную херню.

— Я просто хочу ребенка! — вскидывает гордо подбородок, твердо и уверенно отвечает. — Считаю, что мое желание здраво и имеет место быть. Обещаю, что ты даже не узнаешь о моей беременности и рождении малютки. Мы не будем портить тебе жизнь, Велихов. Такого нет в моих намерениях и дальнейших планах…

А вот это дудки, стерва!

— Нет, Наташа. Я не только узнаю, но и буду принимать самое непосредственное участие в жизни малыша. Прежде чем мы начнем трахать другу друга до изнеможения, мы подпишем один небольшой, но очень важный контракт.

— Контракт? — таращит испуганные глазки.

А как же, детка! А что ты, маленькая, несмышлёная Черепашка, хотела? «Гриша» пену взбил — «Гриша» на хер отвалил?

Я все же выезжаю с парковки перед гостиницей и плавно останавливаюсь на развилке — перед капотом моей машины сейчас два возможных жизненных пути.

— Итак, Черепаха, направо или налево? — кручу головой из стороны в сторону. — Выбирай, Шевцова!

— То есть? — Наташа пялится с открытым ртом прямо, в лобовое, и, похоже, действительно не знает, что ей сказать. — Что это означает?

— Направо — мы делаем с тобой ребенка. Усиленно, долго, до разгоряченных мокрых тел, не по расписанию, конечно, хотя и установленный график тоже подойдет, выполняем все, что предстоит в дальнейшем и подписываем соглашение о том, что у крохи будут два полноценных или не совсем родителя, он не будет нуждаться в их внимании, в средствах, в ласке и участии. Он получит все: мою фамилию, отчество, станет полноценным правопреемником, моим наследником. Я буду гарантированно содержать его и помогать по жизни — финансово и по-отечески. А налево — там город, Черепашка, и теплый крепкий дом твоих родителей, там папа, мама, братья, а еще твои сомнительные свидания с уебками, которым ничего не нужно от тебя, кроме как подрочить на жалкий нулевой номер в охренительных, здесь каюсь — однозначно великолепных, кружевах, и глядя на твои, чего уж греха таить, напрочь отсутствующие женские переднезадние прелести, кончить рукоблудием с пошлым стоном «ох, е. ать!». Зато красивые голубые очень выразительные глаза — этого у тебя, Наташа, не отнять! Но… Там пустота, Черепашонок… Детей от меня там у тебя гарантировано не будет. А впрочем, возможно я не прав, и ты запросто залетишь от первого осмелившегося встречного. Только это, как ты там говорила, еще одно «упущенное» время и, вероятно, стойкое повышение ключевой ставки на живое изделие. Ты ведь не молодеешь, а инфляция не стоит на месте. Пятьдесят штук не сегодня завтра превратятся в пустую тыкву-баттернат, Наташка, а твои яйцеклетки скажут:

«Пока-пока, Шевцова! Надо было Велихова брать!».

— Ты ничего не знаешь об этом «лево». Это грубо! Ты унижаешь меня, а мы ведь даже… — вздрагивает и, по-моему, начинает заводиться.

— Я говорю так, как оно на самом деле есть. Там хрень и пустота, Наташа! — в ответ рычу и дергаю губами.

Забыл только добавить… И у тебя, и у меня! Сам на себя ведь злюсь. Пусть она простит меня и не принимает высказанную грубость на свой счет.

— Ты мягко стелешь, Велихов, этим легким выбором. Организовал дилемму и, по всей видимости, доволен собой и очень рад. Наверное, есть там, в том контракте, что-то что лезвием заденет мои чувства. Так что там? М? Рабство, колонизация, домострой, жесткий патриархат. Мне нужен ребенок, а не полноценные отношения. Я не приемлю принуждения и чем больше на меня будут давить, тем сильнее возможная отдача расправившейся пружины. Поэтому…

— Значит, все-таки налево, — включаю поворотник и выкручиваю руль.

— Гриша-Гриша, — лепечет быстро-быстро и хватает меня за руку, тем самым останавливает мое однозначное намерение. — Пожалуйста, давай поговорим и все обсудим…

— Наташа, я не трахаю женщин просто потому, что могу. Не трахаю их, забывая об ответственности и живых последствиях. Ты равняешь мужчин под какое-то одно диковинное чмо, с которым, вероятно, ты имела то ли по своей глупости, то ли по халатной неосторожности, то ли по неопытности, дело. Мы, мужчины, точно так же заботимся о потомстве, которое появляется благодаря нашим поступательно-вколачивающим движениям. Ты превращаешь мужиков в каких-то бездушных тварей, нахрен обезличиваешь институт отца… Это очень мерзко и в то же время опрометчиво. У ребенка должны быть два родителя! Я не претендую на тебя, как на его мать. Слышишь?

— Да.

— Но от сына или дочери я не намерен открещиваться, как от сопутствующего недоразумения. Мой ребенок получит достойный уход, качественное медицинское обслуживание, современное образование. Он будет знать, как меня зовут, как я выгляжу, кто я и чем по жизни занимаюсь, а самое главное, он узнает, почему, казалось бы, внезапно появился на свет. Не из-за твоей блядской прихоти и заскока на материнстве, а потому что его ждали, он был нужен, его хотели два человека, а не не долеченная психически, по всей видимости, баба, в качестве отместки за то, что с ней сотворили там в хваленном «за бугром». Я ясно изложил свою позицию?

— Меня не интересует замужество, Велихов. Я больше никогда не выйду замуж. Справлюсь сама. Обещаю! — гордо вскидывает подбородок, словно говорит, смотри, подонок, да я крута, я очень сильная малышка.

— Я ведь этого и не предлагаю, Наташа. В мои планы брак с тобой, да и вообще с кем-либо, не входит.

— Ты…

— Говорю, как есть. Извини, если раню. Ты фактически сделала мне очень заманчивое предложение — стать отцом в мои стремительно наступающие сорок лет. У меня скоро юбилей, Наташа. Тяжелая цифра, но подарок я все же заслуживаю. Пожалуй, я воспользуюсь твоим любезным предложением и получу презент, который сам же и сделаю. Я получу то, чего у меня нет. В остальном вроде не нуждаюсь. Другое больше не интересует.

— Это очень пошло и цинично, Велихов, — кривит губы и, по-моему, собирается пустить слегка слезу. — Ребенок — человек, и уж тем более, не подарок, не вещь. А ты говоришь, словно приобретаешь в постоянное пользование живую маленькую, но с растущими амбициями, игрушку.

Я тяжело вздыхаю и прикрываю охренительно уставшие глаза:

— Так направо или налево, Наташа? Мы тянем драгоценное время пустыми разговорами, хотя могли бы уже кувыркаться под звездами. Ты бы стонала и умоляла не останавливаться, а я бы с нахальной улыбкой раскачивал тебя.

— Звучит очень самоуверенно, Гриша. Ты слишком самонадеян. Думаешь, я начну стонать, ныть, скулить, мычать и выпрашивать добавки? Не дождешься, Велихов. Пять минут и твой дергающийся член во мне, а затем разбежались по сторонам. Меня не интересует оргазм. У меня их было море…

— Как скажешь, Наташенька! — обрываю ее плотскую нахлынувшую, словно по указке, ностальгию. Похоже, меня немного злит то, что кто-то ее до исступления все же доводил. Возможно неумело, топорно, долго, до усрачки скучно, но такой мужчина у нее, по-видимому, был, или она лихо бравирует, специально выводя меня на ненужные сейчас сильные эмоции и вовлекая в дебильные пацанячьи соревнования, кто заставит быстрее кончить ледяную бабу — на такое зрелище я бы, если честно, с удовольствием посмотрел. — Не хочешь ласки, значит, получишь лихую скачку однозначно. Как на коне! Побудешь сверху, так уж и быть. Покомандуешь, если подчиняться не умеешь.