– Не видела.
– Тогда пока иди за водой, а я пойду будить Леонида. В конце концов, если все в доме работают, почему один должен спать? Пусть он граф, но здесь имеются люди и познатнее.
Комната у Леонида была одна из лучших. Чище, больше. Окнами выходила в сад. Даже кровать ему досталась большая, с балдахином. Соня подумала, что кто больше всех бурчит и жалуется, тот все и получает. У нее самой в комнате до сих пор не было портьер, а Леониду Кирилловичу их повесили первым делом.
Соня остановилась у его кровати. Разумовский спал на спине, прижав левую руку к груди, а правую сжав в кулак. Что-то ему снилось не слишком хорошее, отчего по лицу спящего пробегали будто судороги.
Перенесенные мытарства наложили отпечаток на его лицо. У рта появились скорбные морщины, на висках – первая седина.
Вчера он побрился, и теперь на его лице проступала лишь легкая небритость, а роскошные пшеничные усы, украшавшие его когда-то, наверное, не выглядели больше таковыми, и он не стал их оставлять.
Разумовский не рассказал Соне, что с ним случилось. Как и к кому попал в плен. Да и было ли у них время остаться наедине, чтобы спокойно поговорить?
Она подошла поближе. Тихо позвала:
– Леонид!
Мужчина беспокойно шевельнулся и застонал.
Острая жалость кольнула Соню прямо в сердце. Какой он сейчас был беспомощный, несчастный... Нисколько не похожий на вчерашнего докучного человека, который не любил никого, как и никто среди присутствующих не любил его.
– Леня, проснись!
Она никогда прежде не называла его Леней, вообще странно, что это уменьшительное имя сорвалось с ее губ.
– Соня! Сонечка! Ты пришла. Я ждал этого!
Его сонливость и расслабленность вмиг куда-то делись. Он, почти не вставая, протянул руку и дернул ее на себя. Соня упала прямо на постель. От неожиданности. Как раз об этом говорил ей Жюстен, когда учил защищаться. Но настоящий воин всегда помнит о том, что на него могут напасть, а Соня ни с того ни с сего расслабилась. Решила, что Разумовский себе ничего такого не может позволить? А он так не думал!
– Ты что, пусти! – промычала она полузадушенно.
Она просто не знала, что человек может так быстро переходить от сна к полному пробуждению. Он даже не потянулся, не огляделся. Сама Соня по утрам была вялой и расслабленной и уж точно не могла бы так быстро сориентироваться.
Леонид все крепче прижимал ее к себе, не давая не то что вырваться, а и вообще открыть рот.
– Родная, любимая!
Теперь, направляемая его рукой, Соня скатилась с груди Леонида и оказалась под ним. Он зажал губами ее рот и стал жадно целовать, расстегивая пуговицы и крючки и задирая юбки.
В какой-то момент она еще пыталась сводить вместе колени, но долго сопротивляться не удалось. Разумовский будто обезумел. Соне даже страшно стало, ибо подумалось, не сошел ли он с ума и не разорвет ли ее в порыве страсти.
Он в нее ворвался, как голодный волк в овечью отару, но потом, опомнившись, стал целовать ее, что-то шептать и просить прощения. Она, кажется, и сама увлеклась этим безумным танцем страсти, так что в конце уже ничего не помнила и даже вскрикнула, захлебнувшись от страха: а что, если другие обитатели дома ее услышат?
Скажи ей кто-нибудь прежде, что можно в такие минуты себя не помнить, Соня бы не поверила. А ведь у нее уже имелся кое-какой опыт. Потемкин, который почти так же на нее напал. Она ему уступила, но сказать, чтобы соучаствовала... Патрик. С ним все было обоюдно и хорошо. Уютно. Но чтобы безумствовать! Неужели такие простые с виду отношения между мужчиной и женщиной могут быть столь многообразны?
Разумовский по-своему истолковал ее молчание.
– Прости. Полгода воздержания. Любой мог превратиться в зверя. Но ты пришла ко мне...
– Я всего лишь хотела тебя разбудить. Мне нужна мужская помощь, а никого рядом больше нет.
– А твой любимый врач?
– Я услала его по делу.
– По какому, если не секрет? – В его тоне появилась некая интимная игривость.
– Купить детскую кроватку.
– Что?! – Леонид даже подскочил на кровати. – Ты беременна?
– Не говори глупости. Просто нам сегодня подкинули на крыльцо ребенка.
– Так отнесите его туда, куда следует. Ну, я не знаю, в полицию или приют какой. В крайнем случае в монастырь к монахам, если мальчик, и к монахиням, если девочка.
– Какой ты умный! – язвительно сказала Соня, выбираясь из-под него.
– А есть еще какой-нибудь выход?
Он лежал и, не скрываясь, наблюдал, как она одевается. И был ужасно доволен.
Соня так и сказала, полуобернувшись, уже у двери:
– Доволен?
– А ты, можно подумать, нет. Уж я-то отличил бы притворство от подлинной страсти. Ты чувственна, милочка, что бы ни говорила и как бы ни отнекивалась. Я понимаю Потемкина. Встретив такую женщину, как ты, хочется оставить ее за собой. Если он погиб, я первый на очереди.
– Что ты хочешь этим сказать? – Соня подумала, уж не ослышалась ли.
– Хочу сказать, что я по-прежнему хочу на тебе жениться, как ни глупо сейчас это звучит.
– Я польщена! – сказала Соня. – Но ты все же поторопись, а то Мари подумает, что я пришла не будить тебя, а чем-то этаким заниматься.
– Неужели так важно, что подумает о тебе какая-то служанка?
– Тебе этого не понять, – пробурчала себе под нос Соня, закрывая за собой дверь.
Глава шестнадцатая
Почему-то прежде, когда Соня думала о своем доме в Испании, ей не приходило на ум, что с таким приобретением у нее появится уйма хлопот. Считала, что приедет ненадолго – только для того, чтобы найти место для клада и отметить его на карте, – после чего вернется во Францию, оставив в доме нанятого для этого управляющего.
Оказывается, нужно купленный дом обставить, купить все – от ложек и вилок до постельного белья, не говоря уже о мебели. И неизвестно сколько времени ждать, когда этот самый клад в Испанию доставят. То есть можно было бы купить три железные миски да три кружки да спать на полу... От нарисованной собственным воображением картины Соне стало смешно.
А слуги! Она считала, что, имея в служанках Мари, вполне этим обойдется, забыв, что в замке де Баррасов у нее была кухарка, Шарль – слуга по хозяйству, дворецкий и горничная. Притом, если вести хозяйство как положено богатой женщине, этого количества прислуги ей бы тоже не хватило.
Особняк в Барселоне был, конечно, поменьше, но и его нужно было обихаживать, и для того нужны были руки.
Мари оказалась хорошей горничной для хозяйки и в то же время совершенно не умела ухаживать за детьми, вести хозяйство, готовить обеды...
Зато ужасно обрадовалась, когда госпожа рассказала ей о своих планах совершенствования тех знаний и умений, которые получила в Дежансоне от мэтра Жуо, от старого рыцаря Мальтийского ордена и его оруженосца.
От работников, сопровождающих обоз с бревнами, все не было известий, хотя по срокам он должен был уже пересечь границу Испании и двигаться к Барселоне.
Все одно к другому. Мелкие досадные неприятности наслаивались одна на другую, делая само предприятие не слишком надежным. Поневоле задумаешься: так ли уж Софья права, что посвятила свою жизнь далеко не простой цели? Ей еще повезло, что рядом почти не случалось людей алчных, тех, которых блеск золотых слитков мог ослепить и толкнуть на преступление против самой русской княжны. Откровенно говоря, беззащитной. Женщины-одиночки, строящей свою жизнь совсем не так, как другие...
Леонид появился в комнате, каковую они готовили для малыша, не скоро. Соня уже стала злиться и думать, что придется попросить Анхелу принести лестницу вдвоем с Мари.
– Где, ты говорила, мне взять лестницу? – спросил он как ни в чем не бывало, подходя к ней вплотную.
– Она прислонена к амбару, – с трудом сохраняя спокойствие, выговорила Соня.
Как она ни старалась казаться равнодушной, ее бросило в жар при одних звуках его голоса.
Зато Разумовский был весел и даже напевал что-то бравурное, в один момент превратившись из желчного стареющего человека в мужчину молодого, красивого и уверенного в себе.