— Дима, — Лена повернулась к нему, — и ведь фамилией своей подписывается. Тебе это как?

— Не примазываюсь к чужой славе, — буркнул Дима.

Таня улыбнулась.

— Каждому свое. А ты побывала в международном круизе?

— Да, — Лена подошла к елке. — Ты знаешь, какие мечети в Стамбуле! — Она посмотрела на зеленые ветви с невысказанной болью.

— Успокойся, — сказала Таня, — садись за стол, побывала и хорошо.

— Не могу больше жить по-прежнему! — Лена отчаянно звякнула вилкой. На дизель-электроходе четыре бара и всю ночь работают…

— Бери салат, — вздохнула Таня, — селедку под шубой. Да, знаешь новость? Семеновы машину купили. А сейчас ремонт в квартире делают. — Семеновы были их институтские сокурсники.

— Не хочу никакого ремонта! — упрямо заявила Лена. — Ты знаешь, какие развалины в Афинах? Надоела такая жизнь! Противно! Муж каждый день с работы приходит в девять… — И Лена яростно куснула пирог с грибами. — План у него в цехе, видите ли! Начальником стал. Как выжатый лимон каждый день. А какие в Греции мужчины!.. — Она мечтательно отбарабанила мотив сиртаки.

— Ешь яблоки, сливы, — Таня подвинула к ней вазу, — в этом году в садах был урожай.

— В садах… — Лена презрительно сморщилась. — Ты знаешь, какие мы кушали фрукты? — Она, морщась, откусила черную сливу. Раздался звонок в дверь.

— Открой дверь, — Таня взглянула на Диму, — наверное, Борис.

Боря стоял в дверях, виновато улыбаясь.

— Ну вот, — злорадно воскликнула Лена. — Время пол-одиннадцатого! Зато план выполнили!

— Выполнили, — сказал Борис и устало сел за стол.

— Ну и хорошо, а теперь попразднуем. — Дима налил бокалы.

— Нет! Вы знаете, какие мечети в Стамбуле? — опять мечтательно прикрыла глаза Лена.

— Не знаю, но, наверное, увижу, — неожиданно сказал Борис. — Служебная командировка, только сегодня окончательно решили, кто поедет…

Лена, жуя пирог, жалко и растерянно заморгала.

Хочется счастья, да хочется. И не какого-нибудь, а с толком, чтоб взаправду, чтоб по-настоящему, чтобы надолго, а может навсегда.

Да нет, так не бывает, но чтобы надолго.

Нет, такого, чтобы запомнить.

Всем хочется, и мне, и моему сыну, и врачу-кооперативщику Ладову со второго этажа, и композитору Тренькину с четвертого, и экономисту Нине Васильевне с первого, и уборщице бабе Варе с шестнадцатого.

Всем хочется…

Сын говорит: «Ох, мать, вчера друг моторку дал, и я с Ленкой по реке на моторке. Волны, брызги, солнце, может, мы с тобой когда-нибудь моторку купим, вот счастье было бы! Нет, я лучше на Ленке женюсь!»

Вот молодец, сразу вычислил, где счастье-то, и подсказывать не надо было.

А мне по реке на моторке с этим, который много лет нервы треплет?

Да, хочется…

Вчера композитор Тренькин в подъезде внизу у почтовых ящиков бабе Варе говорит: «Халтуру бросил, в ансамбле не играю, кружками не руковожу, только творить буду — мечта мои всю жизнь. Жена все равно к таксисту ушла, с тобой, говорит, не проживешь».

А баба Варя ему: «Твори, милой, твори, судьба, видать у тебя такая, творить, а у меня счастье-то какое, внук-моряк с загранки приехал, попугая мне привез, а попугай-то что выучился: «Здравствуй, баба Варя, да так уважительно», — и сразу настроение…».

А Нина Васильевна, старшая по подъезду, пошла по квартирам талоны на продукты раздавать. И врачу-кооперативщику Ладову: «Вы все работаете? Не думаете уходить? Возраст все-таки…».

А он ей: «Подождать «решил, пока Верховный Совет все законы примет. Да и мои консультации всем нужны. А вы, Ниночка, возьмите себе мои талоны на мясопродукты, так сказать, презент в честь приближающегося праздника, я всю жизнь на копейки жил, все понимаю».

Вот счастье-то подвалило!

А Нина Васильевна ему: «Спасибо. Значит долго вам еще работать. Счастливый вы, такой достаток имеете, а я вот никак в больницу на плановую операцию лечь не могу, мест нет».

А зачем бабе Варе говорящий попугай?

И врачу Ладову деньги?

А вот хочется счастья…

Дима Ежов, молодой специалист, восходящая звезда отечественного машиностроения, подошел к своему кульману, на котором уже неделю висел чертеж гайки.

Ирина Васильевна, не очень молодой специалист, поправила молодежную стрижку и с удовольствием оглядела его ладную фигуру, обтянутую снизу до пояса фирменными джинсами.

Владимир Иванович, совсем не молодой специалист, снял ботинки «прощай, молодость», которые он носит последние двадцать лет, надел домашние тапочки, вытер стол фланелевой тряпочкой и долгим взглядом посмотрел на Ирину Васильевну.

Шеф Олег Сергеевич поменял местами красный и белый телефоны у себя на столе и сосредоточился.

Начиналось творческое время. Организация замерла.

Вдруг шеф вскочил и, крикнув: «Ирина Васильевна — за старшего!» — побежал по коридору.

— Куда это? — спросил Дима.

— Доживешь до пенсии, узнаешь, — твердо сказал Владимир Иванович.

— Мне до пенсии еще 35 лет, — загрустил Дима.

— Сел в автобус, — сообщила Ирина Васильевна, специально подошедшая к окну. — У него дел много, может, к себе в гараж поехал, на начальство творческое время не распространяется. А я утром в автобусе ромовую бабу потеряла, — вспомнила она.

— Может, еще найдется, — посочувствовал Дима.

— Свет, что ли выключить, — помечтал Владимир Иванович, — посумерничали бы. До отпуска еще шесть месяцев.

— А мне десять, — расстроился Дима.

Что такое творческое время, это каждый понимал по-своему. Но одно было ясно: хождение, телефонные разговоры, контакты, и деловые в том числе, с другими службами карались сурово.

Дебаты по поводу того, как его проводить, начинались после 11, когда оно кончалось.

Зазвонил телефон.

— Белый, — крикнул Дима.

— Красный, — уточнил Владимир Иванович.

— Алло! — сказала Ирина Васильевна, побледнела и схватилась за спинку стула. — Когда? Нет, не придем, до 11 часов творческое время.

— Опять? — спросил Дима.

Ирина Васильевна кивнула.

— Может, сейчас сходить? Ждут все-таки, — засомневался Владимир Иванович.

— Нельзя, — твердо сказал Дима, — вчера в машбюро сбегал, так меня машинистки чуть не съели. Чего, говорят, пришел, у нас творческое время.

— Может, шефа поищем? — неуверенно предложил Владимир Иванович.

— Где? — спросила Ирина Васильевна.

— Вчера так же было, — успокоил всех Дима.

— Интересно, чье? — затревожился Владимир Иванович.

— Да уж не мое, — сказала Ирина Васильевна.

— Где уж нам до вас, — съехидничал Дима.

Зазвонил телефон.

— Белый, — сказал Дима.

— Красный, — поправил Владимир Иванович.

— Алло, — ответила Ирина Васильевна, — сказано, после одиннадцати, у нас творческое время, — она повесила трубку.

Дима принялся обводить гайку. Ирина Васильевна поставила чайник.

Владимир Иванович разгладил фланелевую тряпочку.

Вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник мастер экспериментального цеха Ломов.

— Чье? — рявкнул он, бросив на стол чертежи приспособления, — опять не собирается, не дозвонишься. Конструкторы… Начальник где?

— У нас творческое время, — пролепетала Ирина Васильевна.

Зазвонил телефон.

— Красный, — с трудом выговорил Дима.

— Белый, — прошептал Владимир Иванович.

— Сколько раз я тебе говорил, Ярошенко, не лезь вперед батьки в пекло, — сказал шеф, потирая левой рукой плечо, — все сам, сам, вечно тебе больше всех надо. Ты учти, коллектив тебе этого не простит. Не анализируешь ситуацию, не советуешься, вот и получил четыре штуки сразу.

— Да я что? — обиженно отозвался высоченный Ярошенко. — Тянул из последних сил, руку чуть не оторвал, за всех старался. Коллектив… Он вытряхнул песок из кеда. — Как заявку на изобретение подавать, так коллектив, а как на блок выходить, так тут один Ярошенко. Вот Петров, никогда подстраховать не может.