Хочется счастья
Кредо
«Наплачешься ты за свой язычок», — сказала мне в детстве мама. Я и наплакалась. Но потом решила, что лучше буду смеяться. Ведь «смеха боится даже тот, кто ничего не боится».
А мир еще так не совершенен… есть над чем посмеяться.
Мои очень уважаемые читатели, мне ли объяснять вам, что смех бывает разный: можно смеяться над тем, кто упал в лужу, и над тем, кто ее аккуратненько обошел, над тем, кого толкнули, и над тем, кто толкается, над другими и над собой.
Мягкая улыбка, грустная ирония, горький сарказм — в общем, судите обо всем сами.
АВТОР.
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Сегодня утром, проснувшись, я поняла окончательно и бесповоротно, что являюсь человеком необыкновенным.
И случается со мной всегда такое, чего ни с кем другим случиться не может.
Ну, например, однажды шла я из цеха в заводоуправление. И очень мне не хотелось туда идти. Морозец, солнышко, снег хрустит. А на пути — почта.
«Дай, — думаю, — зайду».
Захожу, таи души.
Работницы сидят, подремывают.
Чувствую, надо что-то предпринять.
Сообразила. Подхожу к окошечку с вывеской «До востребования» и протягиваю свой заводской пропуск.
На всякий случай, никто мне «до востребования» не пишет.
И вдруг, распахивается дверь, вбегает мужчина прямо к моему окошечку и свой документ сует. Я, конечно, возмутилась.
— Вы куда, товарищ, не видите что ли, — очередь.
И руку по локоть в окошечко засовываю.
А этот высокий, черный, в бобровой шапке, с длинным носом, кричит:
— Я уже вторую неделю перевод жду, в командировке я, прислать должны из Березовки!
И свою руку с документом в окошечко толкает.
А зима, в шубах мы, в одно окошечко две руки не входят.
Тут у почтовой работницы чувство женской солидарности сработало, она мой пропуск выхватила и говорит: «Уважать женщин надо, товарищ, пропускать вперед. Да вот девушке и перевод».
И протягивает мне перевод на 200 рублей на имя Ткачук Н. И.
А этот высокий, черный, в бобровой шапке, кричит: «Не отдам, мне это, я Ткачук Н. И.!».
— Нет, — говорю, — товарищ, кто первый взял, тот и получит, и потом я тоже Ткачук Нина Ивановна.
— Какая Нина Ивановна, — надрывается высокий черный, — я не Нина Ивановна, я Николай Иванович, мне это, из Березовки, мне еще тут две недели жить, да домой добираться. Мои это деньги!
Ну тут уж мы с почтовой работницей возмутились.
Почтовая работница говорит: «Тут Н. И. написано, сначала надо выяснить, вы Николай Иванович или Нина Ивановна».
А я стою, держу в руках перевод на 200 рублей, и совершенно точно знаю, что Нина Ивановна — это я.
И вдруг так нечаянно подумала, что в общем-то в Березовке у меня никого нет.
И что было бы хорошо, если кто-нибудь был.
А этот черный вдруг притих и так жалобно говорит: «Девушка, а вам из Березовки тоже должны были деньги прислать?»
И так мне вдруг обидно стало.
— А вам-то, товарищ, что? Должны, не должны. Прислали и все. Нашлись добрые люди.
А этот высокий совсем смутился и говорит: «Да что вы, если вам, так и берите, а я свои подожду, я все-таки Николай Иванович».
Ну тут у меня от прилива благородства горло перехватило, и я так небрежно перед ним этот перевод кладу.
А этот черный свое заладил: «Я Николай Иванович, а не Нина Ивановна, и не надо мне ваших денег».
«Вот это да, — думаю, — что же теперь…».
А почтовая работница занервничала, опять вмешивается.
— Кто перевод получать будет? — кричит. — Мне ваши деньги тут не нужны, разбирайтесь скорее, а то назад в Березовку отправлю.
Ну тут я рассердилась окончательно.
— Берите деньги, ради бога, и езжайте в свою Березовку.
А высокий свое.
— Не возьму.
И к выходу.
Я за ним.
— Слушайте, товарищ, ваш это перевод, ваш, нету у меня никого в Березовке, нету.
А этот высокий так внимательно смотрит и почему-то очень печально говорит: «И я думаю, если б вы из Березовки были, то я бы вас там видел, такую красивую женщину, да не запомнить».
Ну тут я совсем разозлилась.
— Пижон вы, товарищ, и не заговаривайте мне зубы, лучше скажите, чтоб вам на переводах имя — отчество полностью писали, и не нужна мне ваша Березовка.
А этот черный вдруг развеселился и говорит:
— А чего вы сердитесь, девушка, ведь если что, так вам даже и фамилию менять не придется.
Ну тут я повернулась и пошла. А этот высокий меня догоняет и говорит: «А ведь мы уже друг о друге чуть ли не все анкетные данные знаем, зря вы так».
И рядом пошел.
А теперь у меня в Березовке кто-то есть. И не кто-то, а Ткачук Николай Иванович, а фамилию мне, действительно, даже и менять не пришлось.
И Березовка, между прочим, очень даже неплохой город.
СЕКРЕТ ДОЛГОЖИТЕЛЬСТВА
Взъерошенный Сивкин швырнул пачку утренних газет та стол, скользнул взглядом по последней странице, заинтересовался:
— В Африке одна женщина шестерых близнецов сразу родила, — жизнерадостным голосом оповестил он отдел. — Вот это да! Бывают же жены, с такими до ста лет жить можно!
— Тебе, Сивкин, еще далеко до этого, — съехидничала копировщица Томочка.
Сивкин не успел отпарировать.
— Я читал, — вступил в разговор хмурый экономист Карпин, — лучшие жены — это японки. Всегда улыбаются, их специально с детства учат. Вот такую бы… — он безнадежно умолк.
— Нет, вы только подумайте! — возмутилась технолог Ольга Дмитриевна. — Японок им подавай! Интересно, а где тогда живут лучшие мужья? Я бы тоже хотела прожить до ста лет.
Семейная жизнь Ольги Дмитриевны состояла из сплошных встреч и расставаний. Ее муж, тренер, между поездками на соревнования иногда забегал домой.
— С вашим, конечно, тяжело, — запыхтел Каргин, — дома никогда нет, помощи никакой…
— А вы, Каргин, не сочувствуйте! — оскорбленно отвернулась Ольга Дмитриевна.
— Зато какие он сапоги в последнюю поездку вам привез! — утешила Томочка.
— Сапогами, Томочка, счастье не меряют, — Ольга Дмитриевна вздохнула. — И годочки тоже.
— Вот на Кавказе — все долгожители, слышь, Тома, — запоздало съязвил Сивкин.
Томочка не повела бровью.
Сивкин не представлял для женщин никакого интереса. Он был уникум: отец-герой с тремя детьми и постоянной женой.
— Тебя! Жена звонит. — Томочка протянула Сивкину телефонную трубку.
— Отвел, — закричал Сивкин, — все в порядке: Ленку в ясли. Юрку в садик, к Сашке в школу на родительское собрание вечером пойду. Хорошо, хорошо, в обед куплю, ты на репетиции не задерживайся. Пока! — Он повесил трубку.
— Нет, вы представляете — Кавказ… — Томочка мечтательно прикрыла глаза. — Муж бегает себе по комнатам, танцует лезгинку, я в это время жарю в лоджии шашлык, море под окнами плещется, и так — до ста лет.
— И сапог там никаких не надо, — поддержал Сивкин.
— С моей до ста лет не доживешь, — забубнил Каргин, услышав про шашлык. — Вчера за котлетами после работы два часа в очереди простоял, а она мне вечером из них углерод сделала.
— А ты сам жарь, — посоветовал Сивкин.
— Интересно, Сивкин, а вы со своей женой до скольких лет доживете? — иронически поинтересовалась Ольга Дмитриевна.
— Я? — Сивкин обернулся в дверях. — Со своей-то, да с Юркой, Ленкой, Сашкой — до ста, конечно! А может, и больше.
