Кудашкин закончил диссертацию.

Шестой окончательный вариант он положил сегодня на стол шефа.

18 лет пролетели как один день. Мир шуршащих страниц, запутанных формул и сложных экспериментов пронзил однажды весной солнечный луч, и Кудашкин, подняв голову, вдруг увидел нахохлившегося воробья, сидевшего на форточке.

Кудашкин глубоко вздохнул, вышел на улицу и обнаружил в парикмахерской напротив их института неземное существо с небесными глазами.

Мастер Раечка порхала над клиентами, обволакивая их мыльной пеной и одурманивая немыслимыми духами.

Формулы закружились у Кудашкина в голове, холостяцкое сердце дрогнуло, он сел в кресло и дрожащей рукой ткнул палицам в свою небритую щеку.

Раечка грациозно блеснула опасной бритвой.

Теперь он заходил в парикмахерскую каждый день. И вот сегодня он решился пригласить Раечку на вечер в свой НИИ.

Белый корпус института казался Раечке сказочным дворцом, и этот человек был оттуда.

После небольших колебаний Раечка приняла его приглашение.

Кудашкин ликовал.

В пустынном коридоре института звучало отчетливое цоканье Раечкиных каблучков — до начала вечера оставалось еще около часа.

Кудашкин хотел показать Раечке свою лабораторию. Он думал, что ей это будет интересно. Эх, мужчины!..

Раечка явно скучала. Кудашкин суетился, что-то говорил, жестикулировал.

«Наука… — захлебывался Кудашкин, — на прошлой неделе я был в творческой командировке, обменивался опытом», — они остановились около стенда научно-технического общества — НТО.

«Опытом…» — Раечке тоже приходилось набираться опыта у Ольги Яковлевны из центрального салона, и как это делают научные работники, ей было интересно. Она почтительно смотрела на Кудашкина и на огромный стенд.

Но понять ей это было не под силу. На пустом стенде наверху блестели металлом буквы, в правом углу висел описок членов совета.

Раечка сделала несколько шагов по коридору.

«Комсомольский прожектор» — горел алый заголовок, в пустых реечках посвечивала все та же стена.

Жизнь била ключом.

Кудашкин попытался припомнить, встречались ли ему сотрудники комсомольского возраста. «Наверно, встречались», — он с умилением взглянул на Раечку.

Но ей надоело. Она взглянула на Кудашкина молящими глазами. До лаборатории надо было еще идти да идти. Но Кудашкин хотел показать товар лицом, он состоял во всех обществах.

«ДОСААФ» — этот стенд был насыщенным, половину доски занимала таблица с нормами ГТО, на второй половине с красочного плаката розовощекий физкультурник призывал заниматься спортом.

«Ну подождите, — кокетливо отказывалась Раечка идти дальше, — интересно».

Физкультурник произвел на Раечку впечатление. Кудашкину с трудом удалось оторвать ее от этого стенда. Интуитивно он чувствовал, что конкуренцию с физкультурником ему не выдержать.

Кудашкин впереди увидел какой-то новый стенд.

Раечка подпорхнула к нему. Кудашкин замешкался и услышал заливистый Раечкин смех. Что ее рассмешило? Он замер. «Совет ветеранов» — золотом давили массивные буквы. На пустом стенде посредине в рамочке помещалась единственная фотография.

Кудашкин глядел на нее в оцепенении. «С личного дела увеличили», — мелькнуло в голове. Раечка веселилась, она заглядывала в лицо Кудашкину, сравнивала со снимком. Внутри у Кудашкина что-то оборвалось.

— Ветеран! Ветеран! — заливалась Раечка.

Он потрогал себя за выбритый подбородок — седой бороды еще не было.

Раечка успокоилась.

— Где же ваша лаборатория, ветеран? — она поправила золотистую челочку.

Кудашкин безнадежно толкнул дверь — ему уже было все равно.

Загар был светло-шоколадный, матовый.

Я стояла перед зеркалом, любовалась и сама себе очень нравилась.

Входной звонок прервал мое занятие. На пороге стояла соседка Ковылкина. Мы работали с ней в одном отделе. То, что она не успевала рассказать мне во время рабочего дня, она делала вечером в моей квартире, заходя за солью.

Я смирилась со своей участью.

— Который час? — без вступления спросила она.

— Половина десятого.

— Еще можно, — Ковылкина кокетливо поправила кофточку, — иду делать засолки к соседу, попросил.

«Не ко мне», — облегченно подумала я.

— О! Какой загар! Надень халат, ослепляешь. — Ковылкина завистливо причмокнула.

— Да?! Облезать начинаю. А не поздно идешь?

— Раньше не получается, дома куча дел, муж в санаторий уехал, все сама, — Ковылкина заторопилась, — бегу, Лев ждет. Она побежала вниз по лестнице.

— А соль, соль? — спохватилась я.

Ковылкина махнула рукой.

Вернуться к зеркалу я не успела. Опять звонок.

— Минуточку, — проговорила я, на ходу запахивая халат.

— Валя сказала: такой загар, и я пришел за кастрюлей. — Сосед Лев стоял в дверях, рассыпав по плечам черные кудри.

— Пожалуйста, — я подала кастрюлю, — приходите, если что надо.

Возвращаясь с работы, мы вышли с Ковылкиной на своем этаже.

— А чего это ты? — недоумевала я, — нанялась, что ли? Пусть с женой солят.

— Она в санатории, — Ковылкина с достоинством всунула ключ в замочную скважину, — а мы договорились, я — засолки, а Лев мне ванну кафелем обкладывает, сразим своих половин.

— А… — я закрыла дверь.

На другой день начальник распекал Ковылкину за ошибки.

«Опять засолка, — подумала я, — бедная, чего не сделаешь, чтобы порадовать любимого мужа облицованной ванной».

Через неделю Ковылкиной грозил уже выговор.

«Когда же это кончится? — с тревогой думала я, — и за солью не приходит».

Вечером Ковылкина зашла за солью.

— Который час? — с большим воодушевлением спросила она.

— Восемь.

— Жду Льва, я ему засолки сделала, а он сегодня обещал облицевать ванну. Сколько тушат фаршированный перец? Это его любимое блюдо, — Ковылкина сосредоточенно смотрела на меня.

— Полчаса.

— Бегу, — она заторопилась, — работы много.

Вечер был долгий и спокойный. Входной звонок разбудил меня.

— Ты перец фаршированный любишь? — унылая Ковылкина стояла на пороге.

— Ты с ума сошла, — возмутилась я, — половина первого.

— Пойдем ко мне, — Ковылкина с мольбой смотрела на меня. — Попробуешь.

Нетронутый стол, накрытый на двоих, ломился от яств. Два полных ящика с кафелем стояли около ванной.

— Пересолила и перетушила, — жестоко сказала я, мгновенно оценив обстановку, — горький перец.

На другой день, возвращаясь с работы, мы с Ковылкиной встретили соседа Льва. Он прижимал к груди букет цветов и коробку с тортом. Мрачная Ковылкина смотрела на торт.

— Жена приехала, встречаю… — пролепетал в смятении сосед Лев.

Мы молча вошли в лифт.

Одуревшие от ночного полета, мы шли по зданию аэровокзала получать багаж. Мой сотрудник Петров, могучий и ленивый, шагал впереди. Он, конечно, мог предложить подождать его на скамейке, но эмансипация.

И сейчас Петров, как мощный ледокол, рассекал толпы пассажиров, а я скользила за ним по фарватеру.

Мы молчали весь полет и сейчас тоже. Я ужасно переживала. Командировка наша на завод была трудной, но закончилась хорошо и неожиданно.

Нам с Петровым в приложение к согласованной документации преподнесли в подарок дрель, как образец товаров народного потребления, которые завод выпускал по нашим чертежам.

Петрову пожали руку, а дрель вручили мне.

Петров, уже ясно представлявший себе, как пригодится ему дрель в саду или гараже, оскорбленно замолчал.

Я долго объясняла Петрову, что когда артистам после спектакля дарят цветы, то сначала их преподносят дамам.

— А ты, что, артистка, — пробурчал Петров, и дрель нести категорически отказался.