Аня ждала, когда мама объяснит, что она делает. Зачем снимать платье перед всеми, почему Валентина Яковлевна, классный руководитель класса, в котором учится Аня, права, и что значит «брюхатая». Кто брюхатый? Машка – свинка, которая живет в сарае? А Аня здесь причем? Не успела Анютка пораскинуть мозгами, как мать схватила ее за волосы и потащила в комнату. Вера Петровна осталась в кухне. Она жмурилась каждый раз, когда слышала звонкие шлепки, истошные крики внучки, и звериное рычание невестки. Такой Светлану свекровь еще не знала.

–Ноги задирать в 14 лет! Да чем же ты думала…

–Прибьет девку, ей-богу, прибьет. А я как в воду глядела: путя с нее не будет. – уходя в свою комнату, пробормотала старушка.

До позднего вечера Аня просидела в своей комнате, ожидая возвращения отца. Мать предупредила, что отец наподдаст еще хлеще за позор, который вот-вот расползется по всей деревне.

–И как же ты не заметила? —ехидная свекровь не отходила от Светланы. —Я-то ладно, сослепу много чего пропустить могу, а ты? Да что ж ты за мать такая, не пойму! И для чего ты ее рожала? Я ж говорила, не нужны дети, окромя Гришки. Нет же, зазудело в одном месте. Зачесалось. Ну что, легче стало? Сейчас все бабы как подхватят эту новость – хоть из деревни беги. А куда мне, под старость? И за что я такой стыд заслужила? Скоро ноги охладеют, и будут соседки стоять у моего гроба и судачить: женила сына на позоре, родился у Тимофеюшки позор. Позор на позоре, ой, батюшки мои…

Положив ладонь на грудь в районе сердца, Вера Петровна медленно опустилась на табурет.

–Всё, помираю. Сил нету смотреть, как мой сынок себя сгубил…

Светлана чистила картофель. Ее руки дрожали от страха и злости. Страх, который взрастила в ней свекровь насчет позора на всю округу, и злость на дочь, что не смогла уберечь честь смолоду. Если б в шестнадцать с парнем спуталась – это еще куда ни шло, а вот в четырнадцать… Что люди скажут? А что они скажут, начнут плевать в лицо, потому что Анька не только семью Ивановых позором покрыла, но и всех девчонок ее возраста.

–Призналась хоть, с кем семя прижила? —свекровь покосилась на Свету.

–Нет, —выдохнула та, бросив очищенную картофелину в таз с водой.

–Узнать бы, кто такой прыткий, что на малолетнюю полез, – процедила сквозь зубы Вера Петровна, потирая кожу под шеей. —Я б ему быстро кое-что оторвала, чтоб мучался.

В дом вошел Тимофей. Увидел женщин в кухне, откашлялся, снял рукавицы и засунул их в печурку.

–Здравствуй, сынок, – со слезами в голосе поздоровалась мать. —Как работа? Сильно замаялся? А у нас такое горе-е-е.

Тимофей сердито посмотрел на нее, но не ответил. Он снял калоши, затем – валенки. Калоши поставил у печи, на железный настил, а валенки положил на печь.

–Тимофеюшка, у меня прям сердце заболело. Я такая слабая становлюся, когда плохие новости доходят, – причитала мать, стараясь, как можно мягче подготовить сына к ужасной вести. —Вот сердце прихватнуло, сижу и бога молю, чтоб сегодня не забирал к себе. Я еще пожить хочу, чтоб на моего Тимофеюшку наглядеться.

Тимофей снял фуфайку, повесил с краю, рядом с верхней одеждой. Подтянул ватные штаны и подошел к раковине. Поднес ладони, и тощий язык рукомойника зазвенел своим противным, оглушающим звуком.

–А у меня с утра прям предчувствие было, что у нас не всё ладно, —перекрикивая железный звон, вытянулась Вера Петровна. —Вот прям как встала, так и поняла, что день сегодняшний черным будет.

–Есть, что пожрать? – вытирая руки вафельным полотенцем, спросил Тимофей у жены, ссутулившейся над ведром с картошкой.

–Через полчаса будет, а пока молока выпей, – бесцветным голосом ответила Светлана.

Мужик постоял рядом с ней, потом повесил полотенце на гвоздик, где оно и висело.

–А где Гришенька? —приторно-сладким тоном спросила мать, наблюдая, как меняется выражение лица у Тимофея.

–Скоро придет, к Ваське на полчаса заскочил. —Ответил Тимофей, уходя в свою комнату, чтобы послушать радио и немного остыть.

–Вот ведь как, где Гришенька пропадает, мы всегда знаем, а чем занимается твоя непутевая дочка – никогда не ведаем. В школу, значит, она не ходит, а только по мужикам бегает. И кто тот ирод, что ее попортил, а? Как теперь жить, Светка?

***

В доме Кучкиных все стояли на ушах. Алексей Владимирович, схватившись за голову, сидел у стола и покачивался, не зная, что делать. Его жена, Клавдия Степановна, охала и вздыхала, стараясь не потерять сознание. Дед с бабкой спрятались в комнате, Лиля слушала вопли матери, притворяясь, будто готовит домашнее задание за письменным столом. А Федя сидел напротив отца и покусывал нижнюю губу.

–Божечки мои, это что ж делается, а?? – задыхалась от волнения Клавдия. —И не сказал! Федька! Феденька! Да куда ж твои глазоньки смотрели? Да каким же местом ты думал?

–Знамо, каким, —буркнул Алексей, бросив на сына короткий презрительный взгляд. —Тем самым, которое обрубить надо, под самый корень.

–Это ж если кто узнает, я ж сгорю, со стыда сгорю! —накрывала ладонями свою голову Клавдия.

–Поди, знают уже, —поддакнул Алексей, опустив руки на свои колени. —Тимофей же ясно сказал, что к нему подошел кто-то там и донес, мол, ихняя девка с нашим Федькой куролесит.

–Еще и пригрозил, —исподлобья глядя на отца, проворчал Федя.

–Кишка у него тонка, —придав уверенности своим словам, Алексей встал.

–Да ты с ума сошел! Ведь и правда посодют, Аньке всего четырнадцать! – заголосила Клавдия.

–А пусть докажут. Может, это не Федя там побывал.

–И то верно, – чуть успокоилась Клава, – кому нужна такая беднота? Нам эти бедняки ни к чему. А ведь верно, Алешенька, если глянуть с другой стороны, то можно подумать, они на наше благополучие позарились, а?!

–Вот так и скажем, если начнут прилюдно по косточкам нас разбирать. —Согласился Алексей. —У них не то, чтоб деньжата водятся, даже баньку себе состряпать не могут, – неожиданно расхохотался он.

–Нищие и есть, —кивнула Клавдия. – Ни одёжи путной, ни обувки. Прижимистые, наверно. Ведь оба работают, Тимофей и Светка, а всё под матрасик складывают. Ха-ха!! На свои похороны, заранее!

–Ну вот, одну проблему разрешили, – довольный Алексей сел на прежнее место, – осталось разобраться…

Не успел он высказать свою мысль, как Федя встал и громко кашлянул в кулак.

–Кхе-кхе. Послушал я вас, дорогие мои, – поправил он ремень на штанах и вытянулся, – а теперь я скажу. Тут и думать нечего, женюсь на Ане и всё тут.

–Да ты сдурел?? – побагровела Клавдия. —Куда тебе жениться, двадцать один годок всего?

–Жениться, значит, рано, а работать в колхозе – в самый раз, —усмехнулся Федя.

–Ну ты это, —возмутился отец, – не путай рабочий труд с бл…..ом.

–А я и не путаю. Я жениться хочу.

–Феденька, —взмолилась мать, – на кой она тебе, девка эта? Что с нее взять? Маленькая она еще, зеленая. Ей сейчас замуж – это себя в хомут запрячь, узкий-узкий. Она ж – обуза. Ты пойми, сынок, тебе нужна другая жена, постарше, да поумнее. А с этой, что взять? Там, небось, в голове еще игрушки гуляют.

–Только другого формата, —уточнил Алексей Владимирович.

И Клавдия расплакалась.

–Не такую жену я тебя хотела. Не о такой мечтала. Да если б они зажиточными были, а то ж голытьба.

–Мам, ты не обижайся, но я уже всё решил. Женюсь, приведу сюда, а там и научишь ее и как подобает жене хозяйство вести, и всему остальному. Не плачь, мам, лучше порадуйся за сына.

Клавдия подняла на него покрасневшие глаза и подумала:

«Сама уйдет, здесь она не приживется».

Вскоре будущие сваты обсудили совместное проживание молодых в доме Кучкиных. Больше всех радовалась Вера Петровна за Аню. Ну как же, избавилась-таки от нелюбой внучки. Теперь все блага только Гришеньке и достанутся. А Анька что, отрезанный ломоть. Накуролесила, пусть хлебает большой ложкой.

Настал день прощаться с Аней. Мать весь вечер собирала скромное приданое для дочери. Где платок без дырок нашла, где полотенце еще не застиранное. Подушку ей вручили, одеяло, матрас, ложку с тарелкой и пару наволочек. Больше дать дитю нечего. За все годы ничего не нажито, богатств Ивановы не имеют. Отправлять Аню было решено темной ночью. Чтоб соседи все глаза не поистерли. Округа и так слухами поросла, как болото камышом. Каждый норовит подойти и спросить – правда ли, что Анька под сердцем ребенка носит? Светлана только рукой махнет, да улыбается. А у самой перед глазами живот беременный, аж на пять месяцев.