— Неплохо, Алёша, — похвалил Кочетов. — Но не забывай, когда мы шли на Калининскую улицу, у нас тоже не было никаких сомнений в том, что мы на правильном пути. А ведь пришлось возвращаться. Обманул нас Макбриттен. Поверили мы ему и зря побеспокоили хороших людей.

— На нас они не обиделись.

— Нет, конечно. Но Гарри Макбриттен, если бы видел нас в это время, посмеялся бы вдоволь. Пока, Алёша, счёт в его пользу.

У выхода из сквера офицеров ждала автомашина.

Кочетов сел рядом с шофёром. Рудницкий занял место позади, возле подвинувшегося в сторону Шовгенова, который хотя и мельком, но так посмотрел своими большими карими глазами, будто спросил:

«Ну как?..»

«Всё в порядке, дружище,» — взглядом ответил Рудницкий и шепнул: — Выходим на цель.

Автомашина плавно тронулась с места, повернула за угол и, набирая скорость, помчалась в сторону Заречного посёлка.

Эта часть города возникла совсем недавно, в годы первых пятилеток. До того тут все окрестные места считались довольно далёкой от центра окраиной, чуть ли не отдельным населённым пунктом, путь к которому лежал мимо свалок, пустырей и огородов, через ветхий мосток на толстых деревянных сваях. Прошло немного лет, и окраина, незаметно для горожан, преобразилась. Она превратилась в один из новых благоустроенных районов города, с широким проспектом, начинающимся от Каменного моста, асфальтированными тротуарами, стройными рядами электрических фонарей, трамваем, многоэтажными зданиями. Среди них особенно выделялся своими размерами громаднейший дом, получивший название «трехсотквартирного». Жильцам показалось удобным назвать дом, в котором они обитали, по числу имеющихся в нём квартир. И это название привилось, возможно, потому, что в нём звучала гордость, любовь к родному городу, в котором строились не хибарки и лачуги, как в старину, а большие, с удобными квартирами дома! Цифра тут была у места, она о многом говорила...

Подойдя к магазину «Гастроном», занимавшему часть первого этажа этого дома, автомашина остановилась.

Первым из неё вышел Шовгенов. Одетый в тёмно-синий костюм гражданского покроя, он, не привлекая постороннего внимания, прошёл мимо витрин и скрылся под аркой ворот.

Кочетов и Рудницкий задержались у автомашины ровно на столько, чтобы закурить трубку и папиросу от одной спички, и тоже направились к дому. Когда они миновали арку, Шовгенова во дворе уже не было.

Большая ватага ребят с криком и полным самозабвением энергично пинала ногами кожаный мяч. Он метался из стороны в сторону, но удары настигали его всюду. От одного особенно сильного и ловкого удара мяч стремительно рванулся вперёд, и громкий торжествующий крик потряс воздух:

— Гол!..

В этот заключительный момент, никем не замеченные, офицеры вошли в подъезд, поднялись на самую верхнюю площадку и остановились возле двери, у которой их поджидал Шовгенов.

— Здесь, — едва слышно шепнул он.

«Убежище выбрано со знанием дела, — сразу оценил Кочетов. — Рядом чердак...»

Он приблизился к двери и осторожно потянул ручку к себе.

Дверь не поддалась, она была заперта.

Лейтенанты, опустив правые руки в карманы, стояли по сторонам.

Кочетов постучал вначале тихо, затем настойчивее, потом очень громко, но ему никто не ответил.

За дверью не слышно было ни звука.

«Дома нет, — подумал Кочетов. — Что ж, вполне возможно, где-нибудь с Гарри Макбриттеном промышляет... Нужно соседей спросить, когда они последний раз видели его...».

Неожиданно распахнулась противоположная дверь, и на лестничной площадке появилась возбуждённая женщина, готовая немедленно начать ссору. Но, увидев офицеров, она растерялась:

— Вы к кому? — смущённо спросила она.

— Мы не ошиблись? — подошёл к ней майор. — Афанасий Трофимович Павлюк здесь живёт?

— Афанасий Трофимович... — тонкие губы женщины презрительно скривились, а в глазах опять вспыхнули сердитые огоньки. — Извёл всех нас. Верите, как поселился тут, покой потеряли. Ходит к нему сюда шпана со всего города. Нет такого пьяницы, чтоб здесь не побывал! Раньше слова худого в подъезде не услышишь, а теперь такое довелось узнать, что отродясь встречать не приходилось. А у нас дети! — запальчиво выкрикнула она.

— А вы не знаете, где он сейчас?

— Хоть бы он навек остался там, где есть. Хороших людей, случается, трамвай давит, а вот таких минует. Болезнь какую подцепил бы проклятый, — выпалила в сердцах женщина и вдруг ласково крикнула через плечо звучным голоском с приятными переливами: — Веруня! Доченька! Афоньку-пьяницу не видала?

По коридору застучали каблучки, и в дверь выглянула девушка-подросток с традиционно торчащими вверх туго заплетёнными косичками с лиловыми бантиками. К видимому удовольствию матери, она вежливо и с достоинством поздоровалась с офицерами и потом ответила:

— Я видела, как сегодня утром его с базара в милицию повели.

Даже прекрасно владеющий собой майор Кочетов крякнул от неожиданности и досады. Ведь если Павлюк находился в милиции, значит его не было с Макбриттеном. Это было ясно, как день.

Григорию Ивановичу положительно не везло.

«Да, на этот раз Гарри Макбриттен, действительно, нахохотался бы вдоволь, — подумал Рудницкий. Ему было зло и обидно. Ведь всё время казалось, вот-вот след будет схвачен, и пожалуйста... опять мимо. А Павлюк — куда уж более подходящая для таких дел фигура.

— В какое отделение отвели Павлюка? — спросил майор.

— В наше, в первое.

Офицеры козырнули и спустились с лестницы.

— Лейтенант Рудницкий, держать квартиру под наблюдением. Лейтенант Шовгенов, ждите меня в машине, — приказал майор и добавил: — Я загляну в отделение милиции.

«На всякий случай проверить хочет, — решил Рудницкий и затосковал: — Можно, конечно, и сходить, только ведь зря. Лучшего алиби для Павлюка, чем есть, придумать трудно... Опять на ложный след напали...»

Но лейтенант Рудницкий ошибся.

Гарри Макбриттен искал и нашёл Павлюка. Майор Кочетов сразу понял это, как только дежурный отделения милиции показал запонки, которые Афанасий Павлюк пытался утром продать на базаре.

Точно такие запонки Григорий Иванович видел на манжетах Томаса Купера, когда он, отвернув обшлаг пиджака, показывал на своих часах время отъезда делегации на вокзал.

— Откуда у Павлюка могла появиться такая вещь? — со своеобразным украинским выговором спросил дежурный и сам ответил: — Ясно откуда — украл. Мы ж этого типа знаем, як облупленного.

Кочетов быстро познакомился с протоколом допроса и, узнав, что начальник отделения милиции уехал и кабинет его свободен, попросил проводить туда задержанного.

Афанасий Павлюк переступил порог неторопливо, вразвалку, и, хотя майор, стоя у двери, оказался за спиной, сразу заметил его присутствие.

«Держится настороже», — отметил Григорий Иванович.

А Павлюк нудно загудел на одной ноте:

— Гражданин начальник, что ж тут у вас делается? Заступитесь за невинного человека. Схватили ни за что, ни про что, привели сюда и держат, не выпускают. Где на это законы писаны? По какому такому праву меня арестовали?

Высокий, широкоплечий, он горбился и ёжился, будто старался стать меньше ростом, сделаться незаметнее. Как у большинства запойных, багроватое, густо обросшее рыжей щетиной лицо его припухло и обрюзгло. Щёки, словно наполненные жидкостью, обвисли. Маленькие, заплывшие глазки беспокойно метались в узеньких щёлках, торопясь всё увидеть, угадать, откуда грозит опасность и, главное, какая. Одет он был в закалённую солдатскую стёганку, старые, обтрёпанные внизу и заплатанные на коленях штаны. На ногах — жёлтые, без каблуков и шнурков затасканные туфли, на голове — облезлая цигейковая шапка с надорванным правым ухом.