— А вы думаете, мы знаем больше? — кокетливо усмехнулась миловидная девушка.

— Но вы его хоть видели, — заметил майор, — а у нас только вот маленькая фотография.

Он показал девушкам фотокарточку, которую получил от Томаса Купера.

Пожилая женщина, поднеся очки к носу, взглянула на неё и улыбнулась.

— У нас в столе их валяется десяток. Этот иностранец всем дарил их. Маша, принеси, — сказала она миловидной девушке.

Через пять минут на столе перед Кочетовым лежали двенадцать одинаковых фотографий.

— С вашей — чёртова дюжина, — пошутила Маша.

Зарубин взял одну из них, повертел перед самым носом и положил обратно.

— Эти карточки, наверно, нравились ему потому, что он на них красивый вышел, — засмеялась девушка.

— В жизни он разве не такой? — заинтересовался Кочетов.

— Такой и не такой. Глаза похожи — светлые, а лоб в натуре будто меньше. Правду я говорю, девочки? — обратилась Маша к своим подругам и, не дожидаясь их ответа, продолжала: — И нос тоньше. Вообще он интересный, такой представительный собой, высокий.

— Хорошо одевался?

— Во всё серое. Серый костюм, серый галстук, серый плащ — посветлее вашего, серые туфли, очень изящные, модельные.

— А как он вёл себя?

— Обыкновенно. Всё, что он говорил, я могу повторить, — девушка оглянулась на своих подруг, улыбнулась и, видимо, подражая Макбриттену, пробасила: — Сдрасте. Как ви поживайт? Я ошен, ошен любит СССР! До свиданя... Всё, — засмеялась она.

— Немного. Зачем же он газеты покупал?

— Они все так делали, а потом со словарём читали их. Умора, друг к дружке бегают, спорят, ссорятся.

— Господин Макбриттен не знал русского языка, — подтвердила женщина. — Часто, когда он подходил к столу за ключом, чувствовалось, что ему хотелось что-то сказать, поделиться большими впечатлениями, чувствами, но не хватало для этого слов. И он, бывало, только воскликнет с восторгом: «О, СССР!» и пойдёт к себе в номер, напевая какую-то песню. Нужно сказать, он очень симпатичный человек. И вообще все члены этой делегации очень милые и хорошие люди. Один руководитель её, господин Купер, чего стоит. Мне кажется, он знаком со всеми, кто живёт в гостинице. Очень, очень общительный человек.

Остальные девушки сказали почти то же.

Администратор, извинившись, ушёл со своими подчинёнными.

Пока Зарубин осторожно обвёртывал настольную лампу бумагой, заговорил, молчавший до сих пор, начальник отделения милиции.

— А мне сдаётся, загулял где-то наш иностранец. Это свободно может случиться, если человек страстишку к вину имеет. А то, что это так, — бутылки подсказывают, да и руководитель делегации не отрицает. И по-моему, этот толстяк Томас Купер что-то знает, но скрывает.

Правду говоря, что-то он мне не особенно нравится. У белоэмигрантов русскому языку учился. Разбирается, где милиция, а где ОГПУ. Всё это неспроста... И вот смотрите, — обратился он к Кочетову. — Время отправки автобусов соврал? Соврал. — Павлов загнул один палец. — Тот факт, что от книжного киоска Макбриттен подошёл к нему, скрыл? Скрыл. — Ещё один палец загнул он. — Чемодан притащил, когда его никто не просил. Фотокарточку отдал. Мелким бесом рассыпается. Тут собака зарыта. Толстяка припереть фактами нужно, и он всё выложит.

— А не задумал ли Макбриттен остаться у нас? — высказал вдруг предположение Рудницкий. Настроение у лейтенанта быстро выравнивалось, и он тогда всё видел в розовом свете. — Если допустить такую мысль, то и поступки Томаса Купера находят простое объяснение. Рабочий человек — все видели его мозоли, такие за день-два не намять — он, конечно, горой стоит за Гарри Макбриттена, если тот решил принять советское гражданство. Сейчас Гарри укрылся от своих товарищей, а когда они отбудут — объявится и попросит убежища в нашей стране. Другие ведь просят?

— Просят, — подтвердил майор.

— А о нём мы ни одного плохого слова не слышали...

— И Советский Союз любит, — хотя и в тон Рудницкому, сказал Кочетов, но с едва уловимой иронией.

— Совершенно верно. Любит, — настороженно подтвердил лейтенант.

— И бреется не снимая перчаток, — глухо вставил Зарубин.

— Это ж почему? — удивился Рудницкий.

— Экзема, — неопределённо ответил эксперт.

Лейтенант непонимающе перевёл взгляд на Кочетова.

— Вот тут и разгадай, Алёша, — усмехнулся майор. — Кто Гарри Макбриттен? Честный, порядочный человек или шельма, на которой, как говорят, пробу поставить негде?..

Вернувшись в управление, Зарубин, Кочетов и Рудницкий поднялись по широкой лестнице, устланной ковровой дорожкой, на второй этаж и разошлись в разные стороны.

Михаил Тимофеевич пошёл влево, где помещалась лаборатория, чтобы, как он выразился, «поколдовать там над препаратом». При этом было понятно, что он имел в виду настольную лампу, которую бережно нёс перед собой в руках.

Майор Кочетов и лейтенант Рудницкий направились к полковнику, но прежде заглянули к его секретарю.

— Ничего нового? — спросил Кочетов.

— Никаких следов, — ответил секретарь. — Будто сквозь землю провалился. Ни в морге, ни в больницах, нигде.

— Дела, — многозначительно вздохнул Кочетов, одёрнул на себе китель и открыл дверь кабинета полковника.

— Странно, очень странно, — слушая доклад майора, хмурился Чумак и, когда тот закончил, сказал: — Отсутствие удачной фотографии нам, пожалуй, удастся восполнить. Просматривая сегодняшний номер местной газеты, я случайно обратил внимание на объявление конторы кинопроката. Оказывается, ею получен и выпускается на экраны области новый журнал кинохроники, в котором имеются кадры, заснятые в Москве, когда делегация только прибыла из-за границы. Я договорился, чтобы нам этот журнал показали. Его, вероятно, уже доставили сюда. — Товарищ лейтенант, — обратился он к Рудницкому, — проверьте, явился ли киномеханик, и поезжайте к Куперу, пригласите его на просмотр...

Через полчаса в клубе, который помещался в одном здании с управлением, к сеансу всё было готово.

Чтобы указать Макбриттена на экране, Томас Купер, вооружившись длинной линейкой, уселся в первом ряду. За ним разместились Чумак и Кочетов.

Рудницкий остался у двери.

В зале погас свет, и на экране замелькали кадры фильма...

Мощный электровоз легко и плавно подвёл к перрону большой железнодорожный состав.

В дверях вагона, размахивая шляпой и что-то выкрикивая, появился Купер...

— Я!.. Я!.. — обрадовался руководитель делегации, увидев себя на экране.

Вслед за Купером на перрон начали выходить члены делегации.

Макбриттен появиться не успел. Сменился кадр.

На экране делегатам уже вручали цветы. Гости обнимали радушных хозяев, крепко жали им руки, целовали.

— Вот Гарри! — крикнул вдруг Томас Купер. — За мой голова его шляпа!

Но и этот кадр кончился.

В следующем эпизоде фильма Купер выступал перед микрофоном. Члены делегации расположились большим полукругом.

Макбриттен стоял во втором ряду, но так высоко поднял цветы, что опять виднелась только его серая шляпа.

Полковник и майор переглянулись.

На экране один кадр сменялся другим, но в каждом из них Макбриттен оказывался или за чугунным столбом, на котором висели часы, или за чьим-то чемоданом, поднятым на плечо, или вообще отсутствовал. Все делегаты охотно позировали перед объективом, весело смеялись, приветственно махали руками, не везло одному Макбриттену, если он и попадал в кадр, то виднелась только его шляпа, а чаще — лишь край её.

Скоро сюжет о приезде делегации закончился. На экране развернулась величественная панорама строительства гидростанции. Киномеханик остановил проектор и включил свет в зал.