– Хорошо-хорошо, госпожа моя!

Он сел и поднял с пола еще один кувшин. Из него шел запах фиников.

Наполняя алебастровые кубки, Сененмут поинтересовался:

– Аа-Хепер-Ен-Ра явил свою волю?

– Да, – сухо бросила она.

Зодчий уже догадался, но, все же, рискнул спросить:

– И каков был его ответ, лотос мой?

– А что, по мне не видно?! – рявкнула Хатшепсут, поворачиваясь к нему лицом.

Руки Сененмута задрожали, и он чуть не пролил пиво на тумбу.

– Прости, о, богиня, должен был понять…

– Слабак! – она будто не слышала. – Немощный мерзавец!

– Ты ведь предвидела, что так может быть… – напомнил зодчий.

– Тварь!

Хатшепсут продолжала бесноваться, мечась по покоям, словно львица в клетке. Будь у нее на пути столик или табурет, непременно опрокинула бы. Сененмут чувствовал, что ее ярости необходим немедленный выход. Иначе она обрушит гнев на кого-то еще. Например, на него самого.

«Либо… надо потушить этот пожар прямо сейчас!».

Он развернулся, держа кубки в руках, и ослепительно заулыбался.

– Напиток для прекрасной богини готов, – проворковал зодчий.

Она резко остановилась и посмотрела на него. Сененмуту показалось, что ее синие глаза пронзают его насквозь, однако своего взгляда не отвел. Внутренне весь сжавшись, он протянул ей один из кубков. При этом постарался придать голосу максимально мягкие нотки.

– Вот. Покрепче, как ты и просила.

Зодчий подметил, как начинает спадать румянец с этих знакомых округлых щек, а упругая красивая грудь перестает вздыматься от тяжелого дыхания. Про себя он с облегчением выдохнул.

«Спасибо, Амон-Ра, кажется, ты снова спас мою задницу. Я вечный твой должник. Хотя ты давно обязан был испепелить меня за то, что я развлекаюсь с твоей Хенемет[4]».

Она взяла протянутый кубок. На пухлых губах заиграло подобие улыбки.

– Я говорила, что твой голос успокаивает получше аромата мирры?

– Нет, прекрасная госпожа моя, не говорила.

– Ну, вот теперь сказала, – Хатшепсут залпом осушила добрую половину кубка.

– Не упадешь? – рискнул подшутить он.

– Хм, – она махнула на него рукой, словно отгоняя муху.

– Понял-понял.

Сененмут вовсе не обиделся. Потягивая пиво, он внимательно следил, как царица пытается разделаться с напитком за раз. Зодчий готов был подхватить ее в любой момент. Однако этого не потребовалось.

Хатшепсут громко выдохнула и, отдав кубок, потребовала:

– Еще!

– Моя прекрасная звезда, мы должны…

– Еще, я сказала!

Он спешно повиновался. Отдал ей свой сосуд, а сам вернулся к тумбе за добавкой.

Когда стал наливать новую порцию, то услышал ее хриплый голос:

– Не волнуйся. Клянусь Хатхор, я не упаду.

– Просто беспокоюсь…

– Не напьюсь, говорено тебе!

– Все-все! Я понял.

Он наполнил алебастровый кубок до краев и обернулся к ней. Хатшепсут стояла посреди покоев и потягивала пиво, смакуя каждый глоток. Былой жажды и остервенения уже не было.

– Полегчало, – ухмыльнулась она, и в ее улыбке Сененмут заметил долю игривости.

– А я ведь и вправду решил, что ты захотела ублажить Хатхор.

– Хм, – царица отпила еще немного и утерла губы, – может, еще успеется, но тебя я все равно не перепью.

У зодчего округлились глаза:

– Считаешь меня пьяницей?

– Ха! – прыснула Хатшепсут, – ты и есть пьяница. Вспомни ту дыру, из которой я тебя вытащила. Как пытался залить горе дешевой брагой в пригородном трактире.

– Вот уж чего-чего, а это вспоминать я не хочу, – буркнул тот.

Он прекрасно помнил, что находился тогда на грани разорения из-за сорвавшихся планов строительства новой гробницы для писца. Однако его зодческие способности уже в те времена были подмечены юной Хатшепсут. В последствие она нашла в нем и другие дарования…

– Не обижайся, – она завлекательно улыбнулась.

Сененмут почувствовал легкое возбуждение. Напряжение спало.

– Как я могу обижаться на свою госпожу?! – воскликнул он, в свою очередь пригубляя напиток. Пиво пришлось кстати.

– Вот и не обижайся, – ее взгляд посерьезнел, – а теперь… давай поговорим о деле. Раз этот мерзавец решил оставить меня без того, что принадлежит мне по праву… опять… Придется пойти на то, о чем ты мне поведал.

Зодчий побоялся, что она сейчас снова распалится, но этого не произошло. Хатшепсут оставалась спокойной и расслабленной.

– О, госпожа, – он приблизился к ней, – ради тебя я на все пойду.

– Ну?

– Лучше всего это сделать утром, как только Ра полностью взойдет над горизонтом. Он любит в это время выходить на прогулку по Хапи.

Хатшепсут сморщила носик:

– Никогда не понимала его любви к катанию на лодках.

– На ладье, – поправил Сененмут.

– Неважно, – она пожала плечами, – кто с ним будет?

– Яхмеси Пен-Нехбет и…

Царица изумилась:

– Яхмеси Пен-Нехбет?

– Да, он самый, – кивнул зодчий, – разве ты не знаешь, госпожа моя? Он же наставник…

– Я помню, – нетерпеливо перебила царица, – удивлена, что он ходит за ним даже на прогулках по Хапи.

Сененмут вздохнул:

– Яхмеси прицепился к нему, как комар к смоле.

– Хмм…

Хатшепсут вспомнила этого сурового, но верного воина. Он ходил в походы на гиксосов не только при ее отце, но и во времена деда – его тезки пер-А Яхмеси. Пен-Нехбет весьма уважаемый и почитаемый старец как при дворце, так и во всем Уасет. С возрастом он немного размяк, однако оставался хорошим и опытным наставником. Какое-то время даже занимался воспитанием ее самой, хотя молодую царицу всегда больше интересовали государственные дела, нежели воинская дисциплина и порядок. Пока царевна Нефру-Ра переживала период младенчества, Пен-Нехбет исполнял роль ее воспитателя и наставника. Потом, когда малышка подросла, Хатшепсут передала ее на попечение Сененмуту, а Яхмеси отправила на покой… Но вскоре появился он, и Джехутимесу решил, что справедливый и опытный вояка станет идеальным наставником для своего новорожденного сына, вызвав бывалого воина с заслуженного отдыха обратно ко двору…

«Слишком идеальным, – подумала Великая царица, —от него уже исходят эти глупые воинственные замашки. Ничего удивительного. Каков учитель, таков и ученикнегоот него уже исходят эти глупые воинственные замашки. Ничего удивительного. Каков учитель, таков и ученик».

– Но это сыграет нам на руку, – вырвал ее из воспоминаний Сененмут.

– Правда? Интересно, как? – Хатшепсут отпила еще немного.

– Яхмеси Пен-Нехбет хоть и преданный вояка, но слишком стар, чтобы замечать всякие мелочи.

– С ними будет кто-нибудь еще?

– Да, лотос мой. Несколько гребцов, да парочка телохранителей.

– И?

Сенемут загадочно улыбнулся. Сейчас он походил на лисицу, задумавшую стащить утку из пруда.

– Но они не смогут помешать. Все произойдет, когда царская ладья отчалит от берега и выплывет на середину реки.

– И что дальше? – легкие нотки нетерпения прозвучали в ее тоне.

– А дальше он упадет в илистые воды Хапи, а престарелый Яхмеси ничем не сможет помочь, – лицо зодчего скривилось, – жаль, в том месте слишком глубоко, да и крокодилы рядом плавают… несчастье-то какое…

– Как же он в Хапи упадет? – хмыкнула Хатшепсут. – Удар хватит что ли?

– Почти, – подмигнул Сененмут, – корни бешеной травы[5] легко спутать со сладкими плодами моркови… а припадок с ударом от зноя.

– Интересно, – протянула Хатшепсут, устремив невидящий взор в сторону.

– Нет человека, нет… – начал было зодчий, но она тут же прервала.

– Ты опять за свое? Сколько раз говорить, бросай этот простолюдинский говор!

– О, прости меня, дурака, – спохватился он, – впредь постараюсь не осквернять твой божественный слух постыдными речами.

– Как ты собираешься это сделать? – Хатшепсут вернулась к обсуждению. – Ты же знаешь, что пищу постоянно проверяют.

– Проверяют только для него, – уточнил зодчий, – но Яхмеси то и дело угощает его своей.