Нефернен развернулся. Его глаза были налиты кровью. С уст срывалось тяжелое дыхание. Губы разошлись в зверином оскале, обнажая белые зубы.

– Тварь! – выплюнул он. – Отправляйся в Дуат[1]!

– Спасибо, не хочу, – прохрипел Саргон.

Издав яростный рык, которому и стая львов бы позавидовала, меджай набросился на него. Последовал удар наотмашь. Мулат блокировал, а затем пырнул в живот. Нефернен опустил хопеш. При этом поставил оружие так, что лезвие клинка Саргона попало в место, где тот закругляется на конце, подобно рыболовному крючку. Меджай рванул в сторону, выбивая клинок мулата из рук. Тот не растерялся и мигом подхватил выроненный противником щит. Удар, готовый снести голову, пришелся на бронзовую обивку. И снова этот противный звон. Он увидел, как Нефернен замахивается для новой атаки и не стал ждать. Увернулся и что есть силы саданул по искалеченной руке меджая. Тот взвыл от нестерпимой боли и слепо махнул хопешом перед собой. Саргон поднырнул под удар и врезал щитом еще. На этот раз по кисти, сжимающей клинок. Хопеш выскользнул из разжатых пальцев и, блеснув, полетел в траву. Разъяренный Нефернен повернулся лицом к сопернику, и в этот момент мулат нанес ему удар ребром щита по лицу. Послышался хруст костей. Во все стороны брызнула кровь, и меджай кулем рухнул на землю.

Саргон выронил щит. Руки тряслись от перенапряжения. Грудь вздымалась от тяжелого и прерывистого дыхания. Оно со свистом срывалось с губ, заставляя нежную кожу высыхать в один миг. Сердце билось о ребра и отдавалось в висках кузнечным молотом. Однако все было кончено. Хотя в какой-то миг ему казалось, что живым из Пер-Бастет им не уйти…

С трудом отдышавшись, он бросил мимолетный взгляд на неподвижное тело Нефернена. Тот не подавал признаков жизни. Мулат огляделся в поисках своего клинка. Меч с серебряной гравировкой слабо блестел в лучах заходящего солнца, прикрытый ковром зеленой травы. Она вяло покачивалась под порывами горячего ветра. Сделав несколько шагов, мулат поднял дорогое сердцу оружие и прикрепил к поясу. Затем поискал глазами Минхотепа. Верблюд переминался с ноги на ногу в том же самом месте, где он его оставил. Животное с тревогой смотрело на него. Как и юный наездник, оставшийся у того на спине. Лицо мальчишки покрывала легкая бледность, однако на губах светилась улыбка облегчения. Ветер слабо играл его длинными косичками.

Шумно вдохнув и выдохнув, Саргон направился к ним. Безжизненное тело меджая осталось лежать позади в зеленой траве.

– Хвала богам, как же я рад, что ты цел! – искренне воскликнул паренек.

– Точно, – ответил Саргон, ощущая ломоту во всем теле и слабость в ногах.

– Я хотел помочь, – сказал Джехутихотеп, когда мулат приблизился к ним, – но боялся помешать.

– Не надо. Ты мог погибнуть сам. Я говорил, не рискуй.

– Да, я помню твое наставление, – кивнул мальчишка, – хорошо, что ты смог справиться сам.

– Не зря ношу твои дебены, – хмыкнул он.

Только сейчас Джехутихотеп обратил внимание, что вся правая часть лица спутника залита кровью. Она продолжала сочиться, скапливаясь на подбородке, и капала на грудь.

– Имхотеп-целитель[2], да ты ранен!

– Угум, – скривился Саргон, – везет нам на приключения. Ищем их себе на задницу… – тут он покосился на паренька и буркнул, – извини.

– Ничего, – нервно хихикнул тот, – с уст моего наставника и не такое порой срывалось.

– Вот как, – мулат вздохнул, – а выпить он любил?

Вопрос остался без ответа. Да Саргон, судя по всему, и не ждал его. Он развязал тюк, что дал ему торговец на рынке, достал оттуда кувшин с пивом и сделал пару глотков. Мулат с наслаждением ощутил, как благодатная жидкость разливается по нутру.

– А мне можно? – спросил Джехутихотеп.

Саргон протянул ему кувшин и утер губы. На ладони остались следы крови. Он поморщился.

Отпив немного, паренек вернул кувшин:

– Вкусно!

– Точно, – Саргон закрыл сосуд и положил его обратно, – я выбрал медовое, как и просил.

– Но тебе все равно необходимо промыть рану, – с тревогой в голосе напомнил Джехутихотеп.

– Дальше по пути будет ручей, – мулат указал пальцем в сторону Биау, – недалеко от начала пустыни.

– И перевязать тоже нужно.

– Да-да, – вздохнул мулат и посмотрел мальчику в глаза, – придется использовать немес…

– Я обойдусь, – уверенно ответил тот.

Саргон на какое-то время задумался, а затем произнес:

– Нет, не обойдешься. Я сниму плащ с техену. Когда войдем в Биау, прикроем тебя. Это даже лучше немеса.

– Надо сокровище Бастет забрать! – внезапно оживился паренек.

– Нет, – резко бросил Саргон.

– Но почему?

– Нельзя брать чужое, – мулат снова посмотрел ему в глаза, – запомни, Джехутихотеп. Никогда не бери.

– Да я ж не красть предлагал! – возмутился тот, – а вернуть ее в город!

Саргон улыбнулся. Натяжение мышц лица отдалось болью в порванной щеке.

– В Пер-Бастет нам возвращаться нельзя.

– Твоя правда, – вздохнул Джехутихотеп, – еще обвинят в грехах, что мы не совершали.

– Точно. Я ведь говорил, что ты умен?

– Ага!

– Скажу еще раз.

– И как же нам тогда поступить с сокровищем?

– Оставим здесь. Это лучшее, что мы можем сделать.

Мулат шумно втянул воздух через ноздри, а затем громко выдохнул:

– Схожу за плащом, а потом в путь. Нельзя тут оставаться.

– Я рад, что ты со мной, – внезапно сказал Джехутихотеп.

Саргон пристально вгляделся в это храброе, мальчишеское лицо и вновь улыбнулся, несмотря на боль.

– Да, я тоже. Схожу за плащом.

– Не забудь про свою рану!

– С тобой забудешь, – бросил мулат через плечо, – не бойся, все будет хорошо.

***

– Подождите снаружи, – велела Хатшепсут своим телохранителям, и те послушно выстроились в коридоре.

Дверь комнаты захлопнулась. Она осталась лицом к лицу с главным казначеем и его трофеем, грозно разевающим пасть на стене.

– Моя царица.

Нехси так низко поклонился, что чуть не ударился лбом о стол.

Хатшепсут позабавил этот момент, однако вида она не подала. Тем не менее, нацепила на уста приветливую улыбку.

– Рада тебя видеть, Нехси.

– Чем я заслужил такую честь, что ты почтила меня своим визитом? – нубиец распрямился и с искренним восхищением воззрился на нее.

Царица вальяжно подошла к столу и опустилась на стул напротив. Ей всегда нравилось ловить на себе восхищенные взгляды.

– Обойдемся без торжеств и обрядов, – вяло произнесла она, закидывая ногу на ногу, – садись.

Казначей, молча, послушался. Он старался сохранять спокойный вид, хотя в присутствии Божественной супруги постоянно чувствовал неловкость. Это всегда выражалось в ладонях, сцепленных замком перед собой. Вот и сейчас он сделал то же самое, устроив руки на столе.

– Как поживает казна Та-Кемет? – невзначай поинтересовалась высокопоставленная гостья.

– С доходами все в порядке, госпожа Хенемет-Амон, – доложил Нехси, – есть небольшие проблемы в отчете о продажах, но в остальном дела идут хорошо.

– Отчет о продажах?

Хатшепсут склонила голову влево и сощурила глаза. Казначей почувствовал еще большую неловкость. Он знал, что царица всегда так делает, когда не терпит уклончивых ответов.

– И что с ним не так?

Нехси кашлянул:

– Ничего серьезного, моя царица. Просто произошла путаница в цифрах о доходе с торговли пшеницей.

– Хм… интересно… и кто же оказался таким рассеянным? Неужели ты, Нехси? – царица вскинула левую бровь. – Ни за что в такое не поверю.

Казначей вяло улыбнулся:

– Нет, госпожа, не я.

– А кто же тогда?

Хатшепсут стала покачивать ногой, но он этого не видел.

– Дуаунехех. Смотритель хозяйства Амона.

– А, – царица быстро потеряла интерес, – этот растяпа вечно путается в подсчетах. Я давно подумываю освободить его от этого тяжкого бремени и назначить другого смотрителя.