В толпе журналистов послышались смешки, вспышек стало чуть меньше, Дану позволили зайти в здание прокуратуры…
— Я, честно говоря, удивлен, что их не прогнали. Это же военное аедомство,, — признался юрисконсульт.
— Не имеем права, — мрачно ответил Джиён. — Здание прокуратуры не является военным объектом, журналисты могут здесь находиться. Правда, загораживать вход не могут, но с этим бороться сложно.
Чтобы пройти дальше холла, разумеется, нужно зарегистрироваться. Минута у стойки регистрации, затем рамка металлодетектора, несколько минут ожидания остальных. Интерьер военного учреждения был совершенно непримечательным, окна закрыты плотными жалюзи, повсюду холодный свет потолочных светильников. Даже ни одной кадки с какой-нибудь пальмой, которыми обычно украшают интерьер. И все люди вокруг в форме. Дан вообще впервые видел столько корейских военных.
Они поднялись на второй этаж, зашли в обычный кабинет, а не какую-то «допросную комнату», чего немного побаивался Дан. Его посадили перед камерой, адвокат и человек из посольства сели чуть в стороне, Джиён — рядом. И затем два человека в военной форме начали задавать Дану вопросы. Много вопросов. Они часто спрашивали одно то же, только другими словами, переспрашивали и уточняли.
Это может показаться признаком тупости, или попыткой как-то унизить человека. Но, на деле, это стандартная процедура, так опрашивают всех важных свидетелей. Причин несколько. Первая — постоянно сбивая человека с мысли, заставляя пересказывать все снова и снова, можно заметить какие-то неточности, а иногда и распознать ложь. Вторая причина — это злит. Когда напряжение долго копится, человек меньше следит за своими словами, он склонен говорить лишнее. Есть еще третья причина, самая безобидная. Иначе поставленный вопрос иногда помогает вспомнить какие-то детали.
Хороший адвокат подготовит своего клиента к этому. Дану все объяснил и папа, и корейские юристы. Благодаря этому Дан знал, что его продержат в прокуратуре минимум час, а то и все четыре.
Несмотря на дотошность опроса, обращались с ним вежливо. Где-то через полчаса беседы предложили кофе, потом — передохнуть и продолжить через какое-то время, даже прибавили температуру кондиционера, включенного на режим обогрева, потому что кому-то вечно холодно. Но все равно это заняло много времени, у Дана даже голос слегка охрип.
Его попросили подождать, снова принесли кофе, а Джиён объяснил, чем вызвано ожидание: военные готовили контракт о неразглашении для Дана и его команды. Так как Дан — гражданин США, они не вправе требовать от него держать в секрете детали расследования. Но могут огласить список пунктов, которые желательно не упоминать. В том числе — во время опроса гражданским следователем.
В их случае список был невелик и предсказуем. Дана попросили не оглашать имена айдолов из Папки, которых он запомнил. Тут все понятно — это попытка защитить возможных жертв. А еще его попросили не разглашать имени того, кому он поставлял информацию, даже во время опроса в гражданской прокуратуре.
— Твое имя не будет значится в расследовании? — спросил Дан у Джиёна, когда подписал соглашение.
— Пока — нет, — ответил Джиён. — Мои ребята еще работают…
Дан задумчиво кивнул. Он, в общих чертах, знал о проблеме секретности. Если ведется расследование в отношении высокопоставленных чиновников, то может быть сложно организовать производственный процесс. Нужно как-то все устроить так, чтобы у рабочей группы были все допуски, нужные им полномочия, доступ к руководителям, для подписи необходимых разрешений. Важную информацию передавали нужным людям быстро, а не через пятнадцать доверенных лиц.
В данном расследовании выбрали именно такой метод: Джиёну дали официальную должность, он собрал команду, эти люди, на первый взгляд, занимались какой-то работой в правительстве. Часть из них, к слову, реально этим занимались. Остальные были связными. Они общались со всеми «полевыми агентами», давали задания полиции, направляли специалистов ставить прослушку и все в таком духе. Ну, а Джиён регулярно ходил с докладами к начальству, попутно в собственном кабинете собирая воедино всю информацию по делу.
Но важной деталью тут был тот факт, что все вокруг были уверены, что Джиён занимается обычной бумажной деятельностью из-за травмы, и высокую должностью ему дали за прошлые заслуги. Как только станет известно, чем он занимался на самом деле, умный человек со связями сможет раскрыть практически весь штат его работников — через официальных сотрудников к тех, кто выполнял задания на местности.
Проще говоря, раскрытие имени Джиёна делает невозможным его последующую секретную деятельность, то же может касаться и его сотрудников. Понятно, что можно сменить имя, создать новую биографию, но работать в Сеуле над делами, связанными с правительством, они больше не смогут.
И сейчас этот процесс рассекречивания максимально затягивают, давая Джиёну и его людям еще немного поработать. Уже, правда, не так активно: полная секретность нарушена.
То, что Дан приезжал в военную прокуратуру, быстро стало главной темой для обсуждения прессы на ближайшие пару дней. Обвинять его в чем-то официальные СМИ не рискнули — замечание адвоката Дана никто не забыл. Но с обвинениями прекрасно справлялись хейтеры Pop Heroes и самого Дана. Судя по некоторым темам для обсуждения, Дан был главным злодеем — и к сексу всех принуждал, и сам этим же пробился к славе, и корейское правительство пытался свергнуть, — а потом просто отмазался, потому что у него много денег и папа-адвокат.
Дан еще по дороге из прокуратуры в Person узнал, что в адвокатской конторе Сеула — это филиал американского бизнеса семьи Дана — на делах о клевете натаскивают стажеров. Ежегодно берут трех выпускников юридического, и они в течение года судятся с теми, кто пишет хейтерские комментарии в сети. Но, вообще, у адвокатов хватает работы, они очень неохотно берут людей со стороны. Например, делами PDS, то есть Talion, начали заниматься только по просьбе Дана. Связано это с большим объемом работы: они ведь занимаются контрактами всех артистов Person, а это целая толпа людей, которым еще и вечно на месте не сидится.
Из-за действий адвокатов слухи о «злодейских» действиях Дана появлялись только там, где можно сохранить полную анонимность пользователей. Но и там подобные темы долго не жили — адвокаты писали владельцам сетевого адреса, что нужно эту тему удалить, иначе они подадут в суд… итог предсказуем: популярные ветки подобных обсуждений удаляли.
Так что в сети больше шутили не о том, что Дан злодей, а что его адвокаты работают лучше, чем правительственные, потому что комментарии с обвинениями представителей власти в беспределе встречались очень часто.
Через десять дней после первых арестов начались и первые протесты. Это не было беспорядками или какими-то массовыми шествиями, которые обычно представляют себе жители США и Европы, говоря о протестах. Нет, в Корее протестуют иначе.
У главного входа в Прокуратуру Восточного Округа Сеула дежурили журналисты. У них в плане организации все было грустно — представители прокуратуры, по понятным причинам, упрощать их быт не хотели. Они, наоборот, штрафовали за все попытки сделать ступени здания комфортными для круглосуточного дежурства.
Протестующие граждане расположились на аллее сбоку, под окнами здания. У них были палатки, место для зарядки гаджетов, туалет и доступ к горячей воде. Они сидели на земле и хором выкрикивали свои требования. Один человек был кем-то вроде распорядителя: он расхаживал вдоль ровных рядов сидящих граждан и руководил:
— Требуем прозрачности расследования! — кричал этот человек.
— Требуем прозрачности расследования!!! — хором повторяли остальные.
— Требуем раскрытия всех фигурантов дела!
— Требуем раскрытия всех фигурантов дела!!!
И так — снова и снова, в течение всего дня. Люди сидели на специальных подушках, их принесли волонтеры. По рядам разносили горячие напитки, пледы и шляпы. В Сеуле была нетипичная для января погода. Достаточно сухо — ни дождя, ни снега, — но холодно, температура в среднем −2, а еще очень солнечно.
