Я понимал, к чему клонит Варун Тхаккар. Он сделал несколько оговорок и уточнил, что ни в коем случае не осуждает своих коллег. Но мне уже было ясно, что он хочет показать, что его операции важнее, чем операции других пластических хирургов.

И в чём-то я был с ним согласен. Неспроста ведь любой пластический хирург перед тем, как взяться за операцию, обязан запросить у человека справку от психиатра. Существует много психиатрических заболеваний, из-за которых люди не принимают свой внешний вид, вредят себе, а после операции всё равно остаются недовольны.

Это очень скользкая тема, и касаться её в этом разговоре мне не хотелось. Однако история Тхаккара меня зацепила. Я чувствовал, что он не лгал. А ложь от правды я отличать умею.

— Мне приятно, что вы поделились со мной столь личной историей, — сказал я. — Ваш путь действительно достоин восхищения. Согласны ведь, что куда лучше просто поговорить, чем устраивать на меня облавы целым отделением?

— Да разве ж вас иначе нагонишь! — усмехнулся Варун Тхаккар. — Вы постоянно мечетесь из одного места в другое.

— Есть за мной такой грешок. Но, возвращаясь к прежней теме, доктор Тхаккар, ответьте, пожалуйста, на один вопрос. А зачем вам новые техники накладывания швов?

— Как «зачем»? — не понял он. — Чтобы оставлять меньше дефектов на коже пациентов.

— А почему вы считаете, что вы их оставляете больше, чем нужно? — уточнил я. — Могу я посмотреть на ваши работы? Сейчас в отделении есть кто-то, кого вы прооперировали.

— В данный момент нет, — помотал головой он. — Но у меня на телефоне есть альбом с фотографиями. Своего рода, коллекция. Давайте я покажу вам её. Там достаточно чётко отсняты все периоды заживления и итоговый результат.

Варун Тхаккар взял стул и, усевшись рядом со мной, начал показывать свои «работы».

Однако на фотографиях мне не удалось найти каких-либо дефектов. Косметический шов был наложен идеально. Тончайшими нитями с использованием особой техники «вышивания». Лишь у тяжело травмированных пациентов можно было обнаружить линию рубца.

— Что скажете, доктор Кацураги? — с нетерпением спросил он.

— Позвольте, я буду с вами откровенен, доктор Тхаккар, — произнёс я. — Решение мной уже принято. Я не буду рассказывать о своих техниках ни вам, ни вашим коллегам.

Варун Тхаккар побледнел. Но я не хотел скрывать от него правду. Дать пластическим хирургам какие-то феноменальные новые знания я не мог. Они, во многом лучше меня знают, как накладывать косметический шов. Любой опыт, который я попытаюсь им передать, будет обманом. Если, конечно, не раскрыть своих способностей. А я этого делать не хочу.

— Но как же… — потерял дар речи он. — После всего, что я рассказал вам!

— И ваша история меня очень впечатлила, доктор Тхаккар, — улыбнулся я. — Но разве вы не видите, в чём на самом деле проблема?

— Проблема? — напрягся он. — С которым из пациентов? Вы запомнили фотографию?

— Нет-нет, проблема не в ваших пациентах, — ответил я. — Она — в вас.

Варун Тхаккар коснулся своего лица, решив, что я собираюсь критиковать хирурга, который пересаживал ему кожу.

Но я объяснил ему, где именно кроется проблема, указав пальцем на свой лоб.

— Вы чересчур критичны к себе, доктор Тхаккар, — произнёс я. — Ваши работы выполнены с невероятным профессионализмом. Но идеала не бывает, хотя к нему определённо стоит стремиться.

— Доктор Кацураги, вы хотите сказать, что я просто параноик? — удивился он.

— Если честно, именно это я и хочу сказать. Как только я заговорил о проблемах, вы сразу же начали нервно листать фотографии, — объяснил я. — Вы сомневаетесь в своём мастерстве. И вы его загубите, если продолжите подвергать сомнению каждую свою работу.

— Но ваши техники могли бы сделать меня лучше, — нахмурился он.

— Сами подумайте, чему может общий хирург, работающий с брюшной полостью, обучить пластического? — пожал плечами я. — Вы хотите посмотреть, как я удаляю аппендикс? Давайте, если у вас есть такой больной, я покажу на примере. Но для пересадки кожи, удаления жира и коррекции других косметических дефектов это никак не поможет.

Варун Тхаккар устало откинулся на спинку стула. Какое-то время мы сидели молча. Хирург долго смотрел в потолок, но в итоге нарушил тишину первым.

— Вы правы, доктор Кацураги, — кивнул он. — Не знаю, как я умудрился так себя накрутить.

— Просто вы перфекционист, — объяснил я. — Вам нужно, чтобы всё получалось идеально, но из-за этого вы не видите, что ваше мастерство и так невероятно велико.

— А вы точно терапевт, доктор Кацураги? — усомнился он.

— Терапевт и хирург, — ответил я. — А что?

— Да у меня такое впечатление, что вы ещё и в клинической психологии разбираетесь. До вас мне никто не пытался всё это объяснить.

— В таком случае, рад, что всё же смог помочь вам, — улыбнулся я. — А теперь, может быть, вы откроете дверь? Меня пациент в кардиологическом отделении ждёт.

— Ох! — опомнился он. — Да, конечно. Простите!

Варун Тхаккар отпер дверь, и, прежде чем мы покинули ординаторскую, я сказал ему ещё пару слов.

— Доктор Тхаккар, передайте, пожалуйста, своим коллегам о моём решении. Надеюсь, что они воспримут его без оскорблений.

— Я объясню, — кивнул он. — Спасибо вам ещё раз, доктор Кацураги. Почему-то мне кажется, что вы только что передали мне нечто более важное, чем обычные техники накладывания швов.

Мы с Тхаккаром разделились. Он направился в хирургию переваривать полученную информацию, а я в кардиологию. Там меня уже ожидал заведующий отделением, который успел вдоль и поперёк осмотреть старика, который до этого дня проходил через клинические испытания антибиотика.

— Намасте, доктор Кацураги, — поприветствовал меня полный седовласый индиец. — Махад Рагини, кардиолог.

— Намасте, доктор Рагини, — кивнул я. — Как обстоят дела с тем мужчиной? Мне показалось, что оставлять его у фармакологов будет преступлением.

— И вы оказались правы, — подтвердил кардиолог. — Декомпенсация хронической сердечной недостаточности. Ничего удивительного, если учесть, что ему пришлось пережить. Но я думаю, что смогу его привести в порядок.

— А что скажете насчёт кардиотоксичности препарата, который он принимал? — поинтересовался я. — Я сделал вывод, что антибиотик повредил сердце, но без него он бы не смог выжить.

— Абсолютно с вами согласен, доктор Кацураги. Я пришёл к такому же выводу. Ситуация, конечно, спорная, но на месте инфекциониста и клинического фармаколога я поступил бы так же. Иногда приходится решать, навредить человеку, чтобы он выжил или не вредить и просто дать ему умереть. Очень сложная тема, но, на мой взгляд, решение было принято верное.

— Спасибо, доктор Рагини, мне было необходимо знать ваше мнение, — ответил я.

Я не хотел писать ответ профессору Банзаль, пока не проконсультируюсь с кардиологом. Новый антибиотик токсичен, но очень силён. В ближайшие пару дней я подготовлю отчёт и дам своё добро на дальнейшие испытания препарата. Возможно, что за изобретением Ритики Банзаль большое будущее.

До выписки Арджуна Манипура Кириса осталось всего два дня. Сразу после завершения поддерживающего лечения я намерен направиться с ним к первой точке силы. Три места, которые перечислил мне монах Кикуока Горо, должны быть посещены.

Если мне удастся открыть «клеточный анализ», я смогу окончательно разобраться в его диагнозе. И тогда Арджун будет жить.

Причём знакомство с пластическим хирургом Варуном Тхаккаром можно назвать судьбоносным. Ведь он — тот, кто понадобится Арджуну Кирису уже после окончания его лечения. Нарушение обмена веществ, которое превратило парня в скелет, сильно испортило его кожу.

Для равномерного распределения жировой клетчатки и восстановления эластичности кожных покровов помощь доктора Тхаккара придётся очень кстати.

Следующие несколько дней я чередовал работу и отдых. Всё утро изучал присланные Ритикой Банзаль документы, а по вечерам изучал Нью-Дели с Тачибаной и Асакурой. А посмотреть в это время было на что. Праздник «Дивали» продолжался, набирая обороты.