— У него опыытные воины, — пытался образумить командующего Каас.

— Это та жалкая кучка, что строится перед нами?

— У него мноого верблюжьих лучников.

— У нас больше пеших, и у нас есть слоны.

— Да, слооны у нас есть, но они боятся стрел, в осообенности огненных.

— А откуда он узнает, что они боятся огненных стрел? Правильно, ни откуда. Об этом знаем лишь мы.

— Да, только я проошу, о Могучий, не посылать их сразу в атаку.

— В атаку⁈ Нет, атаковать мы не станем, пусть сначала дикари покажут, на что они способны.

— Не такие уж они и диикари. Их вождь, каажется, его зовут Егэр, поступил мудро и убил немногих, взяв их в плен, а поотом и вовсе поставил в своё войско.

— Да, странный этот дикарь, но в хорошем вкусе ему не откажешь. Жениться сразу же на юной Кассиопее — хороший ход. Забрал прямо из-под моего носа.

— Но у вас уже есть три жеены, о Могучий?

— Мои жёны слишком стары для меня. Ничего, стоит только мне победить, как Ахмек-тэре с радостью отдаст мне в наложницы свою дочь, в награду за избавление от дикаря, а сам я усядусь на трон Аксума и стану его полновластным владетелем.

Каас только покрутил головой в восхищении от таких планов своего начальника. Воистину миром правит любовь!

— И всё же, этот диикарь на что-то рассчитывает, — не уступал он.

— Несомненно, только Егэр рассчитывает на быстроту и напор. Он хочет всё захватить быстро и почивать на миртовом дереве. Караванщики докладывают, что он захватил царство за один цикл луны. А решающее сражение царь Аксума успел дать только перед стенами столицы и проиграл его, не успев собрать все войска. Вот и сейчас этот шакал стремится, как можно быстрее, добраться до нашей столицы, но мы раскусили его и упредили, и теперь ему ничего не светит.

— Он успел заахватить все приграничные селения.

— Успел, но нас хранят горы, и ему не перейти перевал.

— Но мы тогда могли ждать его по ту сторону гор, коогда его воины уже выдоохлись бы после тяжёлого подъёма.

— Нет, ты же сам знаешь, что приказал наш царь⁈ К тому же, перевал не настолько сложен, чтобы его воины устали, наоборот, если бы он успел спуститься, то обошёл нас и устремился сразу к столице. У него очень много всадников, он мог добраться до неё раньше нас.

— Это верно, знаачит, ты всё сделал правильно, о Могучий!

— Я всегда всё делаю правильно, запомни это Каас. Завтрашний день войдёт в историю нашего царства, как самый знаменательный. Нашим войскам следует хорошо отдохнуть. Сколько ещё не спустилось с перевала?

— Все спустились.

— Прекрасно, значит, завтра мы сможем победить малыми силами.

— Несомненно, о Моогучий!

Разговор состоялся вечером, но ночь внесла свои коррективы в планы кушитов. Хмурый и весь издёрганный за ночь предводитель войска Маал с неприкрытой ненавистью и отчасти с испугом смотрел, как выстраивались для боя войска колдуна Егэра. Несмотря на то, что вчера он высмеял опасения Кааса, сегодня и он уже не считал предстоящий бой триумфальным.

Да и трудно так считать, когда тебе на голову летят непонятные предметы и взрываются огнём. Да и вообще, кто это летал ночью, такой огромный? Моральный дух войска оказался подорван. Никто не понимал, что произошло ночью, кто их атаковал, и потому боялись. Боялись абсолютно все, даже жрецы, хоть и не подавали вида.

В лучах наступившего утра ночные страхи испарились без следа, но оставили после себя неприятное послевкусие. Уже поздно ночью, когда лагерь успокоился, а все проклятые огни потушили, жрецы собрались в круг, пропели одним только им ведомые заклинания, приняли эликсиры и ушли в сторону вражеского лагеря, вернувшись оттуда только к утру. Это успокоило и Маала, и Каааса, и большинство воинов, что увидели в их руках отнятые от тела головы вражеских часовых. Значит, их враг смертен, а не бесплотен, и значит, они победят.

Словно черпая в этом решительность, воины ободряли друг друга воинственными криками, ведь когда в правой руке зажат бронзовый клинок, а левая рука уверено сжимает петли деревянного щита, то все ночные страхи уходят прочь. Ты видишь врага и знаешь, что можешь убить любого, отгоняя от себя неприятные воспоминания.

Ночная атака принесла потери. Немногих задел огонь, таких оказалось не больше десяти, большинство же погибло от паники и дружественного огня, когда с перепуга каждый видел в соседе врага. После подсчёта потерь оказалось, что погибло больше сотни человек, что для войска в двадцать тысяч человек совсем немного, но сам факт потери такого количества людей от ночного происшествия откровенно пугал.

И всё же, несмотря на действия жрецов, наступления утра и ощущения себя отважными воинами, люди шептались, говоря, что против них стоит войско колдуна и вообще, он их всех проклял.

Чтобы развеять страх и опасения, Маал приказал обезглавить несколько человек из числа самых трусливых и скомандовал всем готовиться к битве. Смерть сейчас, а не потом отрезвила большинство, да и сама битва вот-вот уже готова начаться, а в ней есть шанс поймать лично колдуна-злодея и отпилить ему башку, так что, порядок был быстро восстановлен, и войска стали строиться для отражения атаки дикарей.

Начавшаяся битва сразу же выбила из головы кушитов все мысли о ночной колдовской атаке, и они сосредоточились на противнике.

А тот не сильно и спешил, пустив для начала в атаку верблюжьих лучников. Стрелы градом посыпались на передние ряды пехоты, что сразу же закрылась щитами. В ответ ударили кушитские лучники, а с обоих флангов вывернулись такие же лучники, только на верблюдах, и обычные дромадарии, и ринулись отгонять кочевников.

Завязалась перестрелка, вражеские дромадарии откатились назад, кружась в карусели смерти и довольно метко осыпая стрелами своих преследователей. Так продолжалось не очень долго, ровно до того времени, как гнавшаяся за кочевниками-стрелками группа кушитов не нарвалась на встречный слаженный огонь лучников и пращников. И если лучники давно могли бы открыть прицельный навесной огонь по кушитам-всадникам, то пращники ожидали того момента, когда и они смогут достать преследователей.

Что помешало стрелкам открыть огонь раньше, кушиты не знали, а причиной этого стал мой приказ. Увидев, что вражеские всадники погнались за моими, я приказал лучникам пока по ним не стрелять, а пращникам приготовиться. Я даже прискакал к ним, чтобы лично проконтролировать свой приказ. Не знаю, выполнили бы они его, если меня рядом не оказалось, но сейчас у них просто не имелось другого варианта.

Дождавшись установления расстояния для гарантированного поражения пращою, я выждал ещё несколько секунд, чтобы поразить уже наверняка, и после этого махнул рукой. Сразу несколько сотен камней и стрел обрушились на указанный мной отряд преследователей, буквально выкосив его. Оставшиеся в живых повернули назад, нахлёстывая верблюдов. Другие отряды преследователей, не дожидаясь, когда по ним откроют столь массированный огонь, тут же стали останавливаться и разворачивать своих верблюдов.

Повернув назад, они спровоцировали повторную атаку моих лучников-дромадариев, что уже теперь практически безнаказанно понеслись им вслед. И вновь завязалась перестрелка, в которой обе стороны продолжали терять стрелков и пехотинцев. Сражение постепенно стало вступать в свою решающую фазу.

Пристально рассматривая боевые порядки кушитов, я понял, что они колеблются, не зная, что предпринять. Мои дромадарии активно засыпали их стрелами и несли потери, но у противника потерь оказалось в разы больше. Атака их всадников не увенчалась успехом и закончилась практически разгромом, но сил у кушитов оставалось ещё очень много. В бой пока не пошли слоны, их берегут на крайний случай, но, несомненно, ими обязательно воспользуются.

Моя же тактика пока не претерпела изменений, и всё шло, как я и планировал. Размен моих воинов на противника пока шёл один к десяти, а то и больше, что меня вполне устраивало. Бросать в атаку берсерков я пока не спешил, хотя специально назначенные мной «сёстры милосердия» уже готовились поить воинов этой гадостью.