— Да?

— Я хотел подарить тебе кое-что в знак благодарности за то, что ты позаботилась о моей почте.

Он протягивает маленький букетик гвоздик.

Я принимаю их только потому, что не хочу показаться грубой. Плюс, технически, я украла его почту.

— Спасибо. Ты не должен был, но это мило.

Поскольку я не могу взять их с собой, я возвращаюсь в квартиру. Он следует за мной. Мой отец часто покупал маме цветы. У меня нет вазы, потому что никто, даже я, не покупал мне цветы, но я кладу их рядом с раковиной. Хотя я и хотела бы, чтобы цветы были от Хью, я не собираюсь выбрасывать их в мусорное ведро.

Грег, стоящий в нескольких футах от меня, говорит:

— Вау, это выглядит старым. Что это? — он открывает коробку “чернильницы”. — Столовое серебро? Прохладное. Похоже на настоящее серебро, не так ли?

— Не трогай это! — в мгновение ока я оказываюсь рядом и закрываю коробку. — Извини, спасибо за цветы, но я уже собиралась уходить.

— О, конечно, извини. Я просто люблю антикварные вещи.

— Я тоже, — рассеянно говорю я, провожая его к двери и хватая свою сумочку по дороге. — Еще раз спасибо за цветы.

Только выйдя из моей квартиры, он бросает на меня странный взгляд.

— Надеюсь, я не поставил тебя в неловкое положение. Очевидно, я неправильно оценил ситуацию. Я не умею знакомиться с новыми людьми, и я подумал, что ты пыталась пригласить меня на свидание на днях в лифте. Я знал, что ты живешь с кем-то, поэтому не хотел вмешиваться. Я подумал, когда Майк сказал, что ты не занята…

— Все в порядке, — торопливо говорю я.

Он добродушно улыбается.

— Я такой неуклюжий, но надеюсь, что после этого мы все сможем стать друзьями. Вы оба кажетесь очень милыми людьми.

— Спасибо за цветы. Я скажу Майку, что они были для нас обоих.

Грег весело наклоняет голову.

— Не подставляй меня.

Я улыбаюсь.

— Постараюсь этого не делать.

Мы расстаемся в коридоре. Когда я выхожу из лифта, я чувствую себя легче и увереннее. Я замечаю женщину моего возраста, которая достает почту из своего ящика, и останавливаюсь. Мы проходили мимо друг друга бесчисленное количество раз с тех пор, как я переехала, даже вместе ехали в лифте, но я ни разу не сказала ей ни слова.

Сегодня, когда она оглядывается на меня через плечо, я улыбаюсь и подхожу.

— Привет. Я Мерседес со второго этажа.

— Я Дазарай, — говорит она. — Третий этаж.

Я не боюсь. Я не боюсь.

— Если ты когда-нибудь захочешь выпить кофе или отправиться на пробежку, постучи в мою дверь. Я в квартире 227.

Выражение ее лица открытое и дружелюбное.

— Я бы с удовольствием. Спасибо. Ненавижу бегать трусцой в одиночестве по городу, но мне бы понравилась компания.

— Отлично, — говорю я. — В любое время.

Я отступаю и направляюсь к двери на улицу, мысленно пиная себя.

Зачем я сказала, что бегаю трусцой?

Почему я не могла придумать что-нибудь простое, например, "У меня твоя почта"?

Глава шестнадцатая

‡

Хью

Провиденс, Род-Айленд

2024

Когда я возвращаюсь, дверь в квартиру Мерседес не заперта. Кроме крови, на мне нет следов порезов или ушибов, полученных ранее.

Я зову Мерседес, но она не отвечает. Быстрый обыск квартиры подтверждает, что ее в ней нет. Обеденный стол накрыт на двоих. С бокалами для вина. Для меня? Мерседес была ко мне исключительно добра, и чем я ей отплатил? При первых признаках влюбленности я повел себя как ревнивый школьник и убежал.

Смешно.

Мое единственное оправдание, если я вообще позволю себе его, заключается в том, что вся моя жизнь перевернута с ног на голову и мои чувства к ней — единственное, что имеет смысл. Я не могу представить худшего способа или времени для знакомства с кем-то, но это не меняет того, как я рад ее видеть каждый раз.

Я помню, как дразнил Аллена за то, что он повсюду носил с собой фотографию женщины, которая порвала с ним, когда ему отказала армия. Почему он зациклился на ком-то, кто не считал его достаточно хорошим, было выше моего понимания, но он сказал, что это вдохновило его. Он также сказал, что мое мнение не имеет значения, потому что сердцу не прикажешь.

Это не имело для меня смысла, пока я не встретил Мерседес.

В поисках намека на то, куда она могла подеваться, я захожу на кухню и замираю, увидев букет цветов, лежащий рядом с раковиной.

Букет?

Она купила цветы для меня? Я беру его. К нему прилагается маленькая открытка с именем и номером телефона.

Грег.

Я проклинаю себя. Мне не следовало говорить Грегу, что Мерседес одинока. Это был зеленый свет, которого он ждал.

Маленький засранец не терял времени даром.

Я открываю холодильник и просматриваю содержимое. Стейк и овощи разложены по тарелкам, готовые к приготовлению. Я хлопаю дверцей.

Для меня или для Грега?

Она сейчас с ним?

В моей голове разыгрывается сценарий, и я начинаю злиться. Я представляю, как она слоняется по кухне, думая обо мне, пока не появляется Грег с букетом. Что потом?

Он поцеловал ее?

Он отнес ее к себе домой?

Он трахает ее прямо сейчас?

Мне должно быть все равно. Она не моя.

Но я хочу, чтобы она была моей.

Черт.

Я стучу кулаком по столешнице. Деревянная коробка со столовым серебром дребезжит, и мое настроение падает еще ниже. Во время войны, еще до церемонии награждения, я чувствовал, что что-то менялось, как будто моя жизнь имела значение.

И что?

Я лезу в карман куртки, достаю пачку наличных, выигранных в клубных боях, и бросаю ее на стойку рядом с деревянной коробкой. Возможность отплатить Мерседес за ее доброту кажется победой, но это могло стоить мне всего.

Пошла бы она с ним, если бы я остался, когда она попросила?

Я поднимаю крышку деревянной коробки и осматриваю аккуратные ряды столового серебра. Там мои друзья? Если да, то кто-то совершил ошибку, возложив на меня ответственность за их спасение.

Я не понял ни хрена нового о том, что с нами произошло.

Мои мысли возвращаются к церемонии награждения. Все мы смеемся и шутим прямо перед тем, как осознаем, что все, включая официантов, ушли. Этого не должно было быть достаточно, чтобы заставить задуматься, но каким-то образом мы знали.

Должен был быть еще какой-то знак.

Кое-что, что мы видели.

Что-то, чего я не могу вспомнить.

Я захлопнул коробку, но это действие не помешало воспоминаниям терзать меня. Вначале мы подвергали сомнению отданные нам приказы — обсуждали этичность некоторых из них. Со временем, с каждой выполненной миссией, мы задавали все меньше вопросов. Мы были на правильной стороне истории, и все, что мы делали, было на благо человечества.

Но так ли это было?

Мы передавали целые семьи нашему правительству, уверенные, что это единственный способ предотвратить создание оружия, которого мир никогда ранее не видел. Сострадание понемногу оставляло нас до тех пор, пока мы не стали действовать без него и чувства вины — мы стали просто инструментом в руках тех, кто продолжал использовать этих ученых для выполнения того самого, чему, по их словам, мы препятствовали.

Мы не спасали мир.

Мы не спасли никого из ученых, что умоляли нас освободить их.

Если мои друзья действительно заперты в столовом серебре, возможно, они этого заслуживают.

Может быть, я тоже.

Кот Мерседес трется об одну из моих ног. Он поворачивается и машет мне хвостом. Он знает, что я сделал?

Я хрипло смеюсь.

Неужели я опустился до того уровня, когда меня беспокоит, что обо мне думает кот?

Я сошел с ума.

Оглядываясь на коробку со столовым серебром, я медленно качаю головой.

Надеюсь, никто из вас не думает, что я вас спасу.

Ничто из того, что мы делали, не имело значения.

Мы подвели себя и человечество.

Я думал, что я герой, но на самом деле я был наиболее полезен в качестве вилки.