А вообще тот некромант, в замке которого я нашёл этот артефакт, был извращенец ещё похлеще цесаревича. Это же надо додуматься, клепать исключительно одноразовые артефакты!

— Что это? — Муравьёв невольно нахмурился, глядя на браслет.

— Целительский артефакт, — мрачно сообщил я ему, подходя к крану и выдавливая на руки мыло. — Древняя вещь, к сожалению, одноразовая. Семейная реликвия. Вы же знаете, что у нас в семье, считай, что каждый третий врач?

— Не каждый третий, не преувеличивайте, — Муравьёв усмехнулся, и тут один из камней покрылся трещинками, а потом пыхнул, превращаясь в пыль. — Э-э-э… — протянул он.

— Артефакт работает. Говорю же, он одноразовый, — ответил я на его невысказанный вопрос. — Настя сказала, что у вас инфаркт в самом разгаре. А мне жизненно необходимо, чтобы Дмитрий проснулся после наркоза.

— Это всем нам необходимо, — ответил Муравьёв. — Знаете, если бы вы на его высочество не надели браслет, он бы к этому времени потерял столько крови, что находился бы в такой глубокой отключке, когда анестезия и не потребовалась.

Руки всё делали сами автоматически, мой мозг не принимал участия в мытье, которое у хирурга занимало прилично так времени и напоминало какой-то ритуал. Один палец, второй, межпальцевые промежутки, предплечья. Всё очень тщательно, чтобы ни один сантиметр кожи не остался не вымыт. Повернулся, и мне в руки упала стерильная салфетка.

Муравьёв тем временем ловко швырнул шарик со спиртом в ведро, натянул маску и вошёл в операционную. Правильно, ему так тщательно мыться не надо.

Рядом со мной мылась молчаливая Настя. Тем временем я вытер руки и повернулся к Наталье Сергеевне. Она обязана была присутствовать при проверке и сейчас выполняла роль операционной сестры, в чьи обязанности входила также помощь хирургам в мытье и одевании.

— Откуда такая операционная? — спросил я, чтобы хоть немного разрядить обстановку. Первый шарик с антисептиком полетел в ведро, и мне в ладонь тут же упал ещё один.

— Здесь Владимир Александрович Савин жил и работал. Это такой хирург был… — она закатила глаза. — К нему из столицы на плановые операции приезжали. Вот под него операционную и оснастили, — ответила старшая медсестра. — Здесь ничего с тех пор, как он умер, не меняли. Но всё в рабочем состоянии, хоть и старенькое. Я у него всегда сестрой на операциях присутствовала. Привыкла, чтобы всегда укладки были стерильные на страте, до такой степени мне в мозг наука Владимира Александровича вошла. Кто же знал, что пригодится, — добавила она тихо.

— Кто-нибудь догадался вызвать сюда бригаду со всем необходимым? — спросил я, поднимая руки, чтобы они вот так высохли.

— Конечно. Мы ещё до предоперационной не добежали, как Алка звонить везде начала, вереща почти нечеловеческим голосом, — Наталья Сергеевна усмехнулась и ловко надела на меня халат, скрывший полуобнажённое тело. Она начала завязывать на спине завязки, продолжая говорить: — Обещали приехать с той скоростью, которую машина выдержит. Вот только оперировать всё равно нужно. Не дождётся его высочество, пока спецбригада примчится.

— А то я не знаю, — огрызнулся я, протягивая руку, на которую Наталья Сергеевна быстро надела перчатку.

Через пять минут мы с Настей были вроде бы готовы. Во всяком случае вымыты и одеты, почти как настоящие. Что касалось моральной подготовки, то тут большую роль играл тот факт, кто именно ждёт нас на операционном столе. И здесь даже инфаркт у анестезиолога в качестве оправдания не прокатил бы, случись самое страшное.

Дмитрий был уже готов, когда мы с Настей встали на свои места. Он спал и наконец-то не чувствовал боли. Он даже не дышал самостоятельно, за него это делал старенький, но вполне рабочий аппарат. Его лица мне было не видно, оно отгораживалось от меня чем-то наподобие ширмы. Правильно, незачем мне туда смотреть, это рабочее поле Муравьёва. А моё вон оно, уже отгорожено простынями и обильно смазано йодом, пополам со спиртом.

Из тела Дмитрия всё ещё торчит лист этой гадости. Я его уберу только после того, как у меня будет доступ в брюшную полость. Этот проклятый лист пока выполняет роль тампона, передавливая им же перерезанные сосуды.

Я протянул руку, и на неё, как по волшебству, лёг скальпель. Ещё одно преимущество такой опытной сестры, как Наталья Сергеевна — она отлично знает все этапы операции, и мне не нужно судорожно вспоминать названия инструментов, чтобы мне их подали.

Закрыв глаза на мгновение, я впервые за свою жизнь пожалел, что не могу обращаться с молитвой к пернатым. Хоть какая-то поддержка была бы хотя бы на моральном уровне. Скальпель лёг в руку так, как его привык держать Денис. Ну, поехали.

Уж не знаю, какие планы у Вселенной на Дмитрия, но так, как повезло ему, в принципе не может везти. Вообще никому! Лист прошёл аккурат между связками, не задев ни одного органа. Да что уж там, он даже петли кишечника не задел, лишь надрезав брюшину. Собственно, отсюда и такая боль, которую цесаревич не мог терпеть. Селезёнка отделалась неглубоким разрезом капсулы, а артефакт остановил начинающиеся перитонит и кровотечение.

Я ненадолго остановился, глядя на в общем-то чистые раны. Никакой зелёной дряни, которая всё ещё вытекала у меня из порезов на ногах, у цесаревича не было и в помине. Это либо действительно большая удача, либо металлический лист лианы и то, что атаковало меня были разными тварями пустоши. Раны на голенях в очередной раз запульсировали, напоминая о себе, но я мысленно отмахнулся, стараясь абстрагироваться от собственных травм. Не время думать о каких-то царапинах.

— Руку между селезёнкой и желудком просунь, только очень нежно, как будто девственницу гладишь, — негромко подсказал Муравьёв, истолковав моё кратковременное замешательство по-своему. Я поднял на него благодарный взгляд и кивнул, начиная ревизию внутренних органов. — Не бойся, Денис, я сам из хирургов вышел, почти как каждый анестезиолог. Я тебя поведу.

Похоже, кто-то услышал мою невысказанную молитву. Потому что чисто теоретически я знал, что нужно делать, вот только теория как-то резко отличалась от реальности. А так, когда рядом есть человек, подсказывающий, что надо делать и как, дело явно пойдёт веселее.

— А вы сами, Николай Борисович, почему за стол не встали? — спросил я, очень аккуратно просовывая руку между довольно мощными связками.

— А вместо меня Старостина поставили бы? — он хмыкнул. — Нет уж, Давыдов, работай. Я же прослежу, чтобы его высочество не икал и проснулся, когда ты его зашьёшь.

— Охренеть, — пробормотал я, делая несколько стежков на селезёнке, предварительно проверив, что под этим разрезом всё в порядке.

— Кишки проверь, — Муравьёв продолжал следить за моими действиями, вовремя подсказывая, что надо делать. — Прямо ручками ощупай, чтобы ничего не пропустить.

Я только напряжённо кивнул и продолжил копаться в богатом внутреннем мире Дмитрия, чтобы не пропустить травмы или кровотечения.

Настя всю операцию молчала, но руки у неё дрожали так, что зажим подрагивал, когда она очередную перерезанную металлическим листом артерию пережимала.

Операция длилась долго, в основном из-за неопытности хирурга. Но когда я наложил последний шов и отошёл от стола, то почувствовал, как сильно у меня болит напряжённая спина, дрожат руки, а боль в ногах становится уже невыносимой.

В браслете Муравьёва треснул и рассыпался очередной камень. Мы все находились в какой-то прострации. Оставалось немного: оттащить Дмитрия в палату, разбудить, обезболить и уже заняться собой, ожидая, когда приедет бригада из губернской клиники и избавит Аввакумово от высокопоставленного пациента, да и от начальника департамента заодно.

Уже в коридоре Муравьёв с явной неохотой протянул мне браслет. В нём осталась всего пара камней. Ничего, мне, чтобы подлечиться, хватит. Я, конечно, к ранам сейчас демоническую силу подпущу, но браслет — это прекрасная отмазка, чтобы ненужных и глупых вопросов ни у кого не возникло, почему мои порезы на ногах так быстро зажили.