— Твоя мать закрутила роман со своим профессором в колледже. Я чуть не выгнал тебя, когда она умерла, но понял, что ты можешь быть полезной, — холодный взгляд скользит по мне, когда он приподнимает бровь. — Ты должна была купить мне билет в новую жизнь. Но вместо этого… — он поднимается на ноги, его руки сжимаются в кулаки и дрожат от напряжения, на звеньях, приковывающих его к стене. — …ты такая же шлюха, как и твоя мать. Растратила мои инвестиции, и это будет стоить мне жизни. Надеюсь, ты счастлива. Я заботился о тебе после ее смерти. Я одевал тебя, кормил, даже нашел тебе новую мать, — его лицо краснеет по мере того, как слова становятся громче, пока он не переходит на крик. — Неблагодарная! Ты у меня в долгу!

Я от неожиданности падаю назад, когда позади меня открывается дверь.

Николай садится на корточки рядом со мной и прижимает меня к своей груди.

— Он причинил тебе боль? — слова мягко звучат у моего уха, когда он берет меня на руки.

Все, что я могу сделать, это покачать головой. Слезы льются так быстро, что ничего не вижу, а горло сжато так сильно, что боюсь задохнуться, если попытаюсь заговорить.

Не говоря больше ни слова, он несет меня обратно в нашу комнату.

Душный июльский вечер соответствует моему настроению. Гнетущая тяжесть шторма давит мне на грудь, а влажный пот выступает на лбу.

Это дерьмовое складское помещение, в котором мы находимся, тоже не добавляет радости.

О'Коннер направил свою лучшую следственную группу на объекты возле доков, чтобы найти это место. Оно принадлежит Юрию Косковичу через подставную компанию, и идеально подходит для нашей маленькой вечеринки сегодня вечером.

Удобно иметь в своем распоряжении все силы полицейского управления Чикаго. Члены спецназа размещены по периметру, чтобы не допустить прибытия кого-либо из людей Юрия без предупреждения.

И все это под видом тренировочных учений.

Передвижные прожекторы заливают переполненный склад желтым светом, освещая расчлененные останки Антона, элегантно прибитые гвоздями к большим деревянным ящикам, которые сложены почти до самого потолка.

Меня даже не волнует, если часть из этого — мой пропавший товар. Это стоит того, зная, что Юрий получит по заслугам за то, что подорвал мою репутацию.

Один из моих телохранителей стоит за креслом, на котором сидит Петр Иванов, его лицо закрыто темным мешком.

Молния сверкает в грязных окнах, освещая толпу моих людей, стоящих у двери. Это урок для них всех.

— Я доверял тебе. Ты был мне как брат, которого я когда-либо знал.

Когда стягиваю мешок с его головы и отступаю, он щурится от слабого света.

— Именно из-за тебя я потерял брата и племянника в твоем стремлении отомстить. И за что? Некоторые из твоих сыновей даже не похожи на тебя. Твоя жена была верна тебе? — Иванов выплевывает эти слова разбитыми губами. Похоже, два дня в камере без еды и воды не ослабили его гнев.

Низкий раскат грома проникает в комнату, заглушая звук моих быстрых шагов.

Из его пересохшего рта вытекает кровь, когда по нему ударяет тяжелое кольцо на тыльной стороне моей ладони. Не издав ни звука, он откидывается на спинку стула.

Осторожно проверяя рану языком, он наклоняется вперед, пронзая меня взглядом.

— Я имел ее раньше тебя, — он сплевывает красную слюну на мои черные оксфордские туфли и одаривает меня кровавой ухмылкой.

Рев вырывается из моей груди, когда хватаю его за рубашку и швыряю на пол. С руками, все еще связанными за спиной, ничто не мешает ему врезаться носом в грязный бетон.

— Ты в последний раз ударил меня в спину! — все мое тело дрожит от ярости, я снимаю с себя пиджак и бросаю его своему охраннику. — Веревка! Привяжите его руки к ящикам!

Мужчины вскакивают со своих мест, чтобы выполнить приказ.

Я покажу им, что никто не сможет предать меня и выжить. Страх и преданность — вот как работает этот бизнес.

Иванов поднимает щеку из багровой лужи, образующейся вокруг сломанного носа. Низкий стон вырывается из него, когда его руки вытягиваются, и он лежит на полу, связанный.

Небольшое облачко мелкой пыли взлетает, когда он пинается ногами в слабой попытке наброситься на одного из проходящих мимо мужчин.

— Ты у меня в долгу, Дэвид! — шипит он. Один налитый кровью глаз следит за тем, как Дэвид пытается поскорее уйти.

Кивнув, я отправляю двоих других мужчин забрать Дэвида.

Я разберусь с ним позже.

Этим утром я с большим терпением следил за тем, чтобы мой нож был настолько острым, насколько это возможно. Заточка лезвия — утраченное искусство. Найти мою серию точильных камней и масло для хонингования становится все труднее.

Интересно, означает ли это, что я должен вложить свой клинок в ножны и уйти в отставку? Возможно, когда один из моих сыновей решит выступить и возглавить Чикаго вместо меня.

А пока я буду следить за остротой своих инструментов. Для особых случаев, как этот.

Сильный дождь барабанит по жестяной крыше здания, создавая негромкий шум на заднем плане.

Тем лучше.

Его тонкая рубашка легко сползает по спине, обнажая бледную кожу с ямочками от возрастных пятен. Она висит на его теле.

— Кто-то прогуливал спортзал, Иванов. Разве я не говорил тебе, что в нашей работе важно сохранять себя в форме?

— Пошел ты на хуй, Петров. Некоторым из нас приходилось работать, пока ты разгуливал.

Мой носок соприкасается с его боком в сильном и быстром ударе. Треск ребра эхом разносится по складу.

Он не сдерживает судорожного стона, хватая ртом воздух.

— Тяжелая работа, Иванов? Я дал тебе все, о чем ты просил. Все, что тебе нужно было делать, — это звонить по телефону и доставлять сообщения. На случай, если ты забыл, я даже снял обвинения, когда ты убил того профессора много лет назад. Помнишь это? Мне пришлось сжечь тот гребаный дом, потому что там было слишком много крови, которую нельзя было отмыть, — кончик моего клинка проходит прямо под обвисшей кожей на задней стороне его плеча. — Там, внутри, была семья, Иванов. Я убил их ради тебя.

Длинным, медленным толчком я прокладываю линию через его спину к другой руке.

Он извивается и скрипит зубами.

— Он заслужил это, — выдыхает он. — Она любила его. Хотя все, что я делал, было ради нее, — его губы растягиваются, когда слеза стекает по грязи на его распухшем носу.

— Нет. Видишь ли, ты поставил меня в очень неприятное положение. Теперь я знаю, кто был тот человек. Ты вынуждаешь меня хранить секрет от единственного человека, от которого я никогда не хочу ничего скрывать, — изменив угол наклона ножа, я начинаю новый разрез с середины первого и следую вдоль его позвоночника. Моя рука поднимается и опускается по каждому выступу его позвонка, как маленькая лодка в океане, когда я провожу лезвием до дрожащей талии.

По мере того как кожа расходятся, вдоль каждой линии образуются темные капли, обнажающие узловатую розовую ткань под ними.

Дыхание Иванова учащается сквозь стиснутые зубы.

— Она будет такой же, просто посмотри. Она не будет счастлива с таким старым ублюдком, как ты.

С каждым движением его рук складки у основания шеи все больше растягиваются.

Стальной край снова впивается в мягкую плоть, чуть выше верхней части бедра, оставляя линию поперек верхней части таза, пересекающуюся с линией, идущей вниз по позвоночнику.

— Видишь ли, Петр. Разница в том, что я люблю свою жену. Я бы никогда не стал приставать к ней, как ты к своей, — оперевшись на пятки, я улучаю момент, чтобы полюбоваться большой буквой «I», которую вырезал на его спине.

Плоской стороной лезвия приподнимаю один из углов возле его шеи, пока не могу хорошенько ухватиться за скользкую кожу. С сильным натягиванием и мягким звуком кожа поддается, обнажая мышцы над ребрами, которые проступают маленькими бледными полосками сквозь более темную плоть.