— Вот и я тоже так считаю, — задумчиво сказал князь. — И всё же не оставляет меня мысль, что мы всей картины не видим.

— Наверняка не видим, — согласился я. — Но насчёт того, что они к нам полезут, я очень сомневаюсь. И кроме того, герцог Баварский нам явно намекнул, что император на самом деле воевать с нами не собирается. И что он вообще о планах императора рассказал нам как раз по его поручению.

— Почему ты думаешь, что по его поручению? — заинтересовался князь.

— Раз Оттон просит у нас боевую технику, значит, ни в каких первых рядах он не будет. Значит, с племянником у него отношения наладились. А раз так, то он не стал бы ничего нам рассказывать без ведома императора.

— Звучит логично, — согласился князь. — Вот только непонятно, зачем ему при этом нам какие-то намёки делать. Получается, что он нам рассказывает, что император вот-вот нападёт, и при этом подмигивает, мол, не принимайте всерьёз.

— Не знаю, княже, — пожал плечами я. — Вариантов много. Например, он сторонник войны с муслимами, и надеется, что мы сделаем что-то такое, чтобы император вообще выкинул из головы идею с нами связываться, а задумался о возвращении Сицилии. А может, это как раз идея императора — чтобы мы напугались, но не настолько, чтобы, например, нанести упреждающий удар по Ливонии. Чтобы просто сомневались.

— Хорошее у тебя воображение, Кеннер, — одобрительно сказал князь.

— В общем, надо бы мне вскоре самому туда съездить, княже. Тем более есть повод заехать к Баварскому, надо же обсудить поставки техники. А там, может, получится и с императором встретиться.

— Правильно, Кеннер, — серьёзно сказал князь. — Я как раз тебе это и хотел поручить. Хорошо, что ты сам всё понимаешь.

Мрачноватое здание Дворянского совета находилось на Нутной улице Торговой стороны, совсем рядом с Ярославовым Дворищем — как бы подчёркивая близость дворян и князя. Пара статуй у входа — одна с двуручным мечом, и вторая со свитком, — символизировали две главные обязанности дворянства — воинскую и гражданскую службу. Под их суровыми взглядами случайный посетитель как-то сразу осознавал, что в этом здании шуток не понимают.

Меня здесь давно и хорошо знали, так что представляться мне не требовалось. Небрежно кивнув вытянувшимся охранникам, я поднялся по выстланной ковром мраморной лестнице на второй этаж и уверенно толкнул тяжёлую дубовую дверь приёмной фон Кеммена.

— Здравствуйте, — я поприветствовал секретаря лёгким поклоном. — Мне передали, что господин Олег просил меня зайти.

— Здравствуйте, господин Кеннер, — приветливо кивнул мне секретарь, — господин Олег вас ждёт.

Фон Кеммен поднялся из-за стола мне навстречу и мягко увлёк меня к креслам у большого камина, в котором ярко полыхал огонь — летнее тепло уже окончательно ушло, сменившись осенней сыростью.

— Нам с вами, похоже, никак невозможно расстаться надолго, господин Кеннер, — с добродушной усмешкой сказал он, усадив меня и усевшись сам.

— Ну, для разнообразия, в этот раз инициатива ваша, — улыбнулся в ответ я.

— Но повод не очень приятен, увы, — он сразу стал серьёзным. — На вас поступила жалоба, и прежде чем давать ей ход, я решил сначала поговорить с вами.

— Жалоба? — удивился я. — Не припомню, чтобы я кого-то ущемлял в последнее время. Разве что имела место та громкая история с попыткой кражи из нашего хранилища, но я не думаю, что вы стали бы рассматривать жалобу от воров.

— От воров определённо не стал бы, — улыбнулся фон Кеммен, — но жалобу подал вполне добропорядочный дворянин.

— Даже так? Могу я узнать его имя?

— Если жалоба будет рассматриваться, то вы его, разумеется, узнаете, но пока что у нас неофициальная беседа, и я предпочёл бы обойтись без имён.

— Как вам будет угодно, господин Олег, — настороженно кивнул я.

— Жалобщик обвиняет вас в использовании запрещённого ментального воздействия, — сказал фон Кеммен, внимательно на меня глядя.

— Разумеется, я это категорически отрицаю, — уверенно заявил я. — Несколько раз я действительно выполнял лёгкое воздействие на эмоции, но насколько я знаю, законом это не запрещено, поскольку принципиально не отличается от обычного психологического воздействия.

— Не запрещено при условии, что собеседнику известно о ваших эмпатических способностях, — кивнул он.

— Я никогда не скрывал, что являюсь довольно сильным эмпатом, — пожал плечами я. — Этот факт широко известен. Замечу также, что я никогда не воздействовал таким образом на дворян, и никогда ради достижения каких-то личных выгод.

— В этом вопросе к вам действительно претензий нет, — согласился фон Кеммен. — Ни с точки зрения закона, ни с позиции неписаных моральных норм. Речь идёт именно о ментальном воздействии.

— В таком случае я совершенно потерялся, господин Олег. В чём конкретно состоит суть обвинения?

Он помолчал, пытаясь сформулировать претензию в максимально нейтральной форме. Фон Кеммен всегда относился ко мне на удивление хорошо, и сейчас явно чувствовал себя неловко, обсуждая столь тяжкое обвинение.

— Вы же продаёте украшения, господин Кеннер? — наконец, заговорил он.

— Я бы сказал, что мы их производим, господин Олег, — поправил его я. — Но да, мы действительно продаём произведённые нами артефакты. И да, они оформлены как ювелирные украшения.

— В юридически точных формулировках нет необходимости, господин Кеннер, — слабо усмехнулся он. — Эта ваша деятельность абсолютно законна, и в этом нет ни малейших сомнений. Суть же обвинения состоит в том, что вы якобы вставляете в свои украшения функцию ментального воздействия, которая заставляет покупать их по завышенным ценам.

— Вы это серьёзно, господин Олег? — я посмотрел на него в совершеннейшем изумлении. — Совершенно ведь очевидно, что это полная чушь.

— В самом деле чушь? — немного смутился он. — Не могли бы вы пояснить подробнее? Дело в том, что я не хотел привлекать внешних консультантов, чтобы избежать ненужной огласки, а сам я очень слабо представляю себе возможности артефактов.

— Действительно, я не подумал об этом, — извинился я. — Пояснить это достаточно просто. Во-первых, массовое ментальное воздействие осуществить невозможно. Хотя высказывалось предположение, что некоторые боги могут быть на такое способны, в отношении нас, людей, можно точно сказать, что мы такого не умеем. Предваряя ваш вопрос — да, это в равной мере относится и к Высшим. Во-вторых, ментальное воздействие всегда направлено на конкретного человека. Причём для этого надо сначала произвести настройку, которую никак не получится сделать незаметно — настройка ощущается примерно как удар подушкой по голове. Разумеется, сделать такое артефакт в принципе неспособен. Да и после настройки вряд ли получится тайно воздействовать — во всяком случае, я в такой возможности очень сомневаюсь. По сути, ментальное воздействие используется либо для допроса, чтобы принудительно вытащить из человека информацию, которую иначе вытащить невозможно, либо на добровольной основе для обмена образами. Популярное поверье, что некий менталист может незаметно прочитать мысли или внушить какие-то идеи, не имеет ничего общего с действительностью.

— Вот как? — задумался он. — В таком свете обвинение и в самом деле выглядит необоснованным. Однако в вашем первом артефакте — «Рифейской розе», если я правильно помню название, — была заявлена функция хорошего настроения или что-то в этом роде. Не подумайте, что я сомневаюсь в ваших словах…

— Там имеет место чисто физиологическое воздействие, — объяснил я. — «Рифейская роза» всего лишь нормализует синтез нейромедиаторов — процессы возбуждения и торможения балансируются, чтобы создать ровное хорошее расположение духа. Возможности артефакта, конечно, не беспредельны, но всё же возбуждение не перейдёт в эйфорию, а плохое настроение не скатится в депрессию. Но никакого ментального воздействия там, конечно, даже близко нет.

— Кажется, я понял, — медленно кивнул он.