Павлуша сказал всё на одном дыхании, это была его заготовка. Всё, кроме последней фразы: «По возможности самому вспомнить, что случилось?»

Он так и думал, что его сразу спросят, не как дела да как родственнички поживают, а будут рубить с плеча. Это же социальный центр, им некогда растрачивать время. Павлуша замер, он смотрел на женщину и ждал ее реакции: что она скажет? Как посмотрит на него? Не выгонит, не рассмеётся, как он предполагал?

– Я вас слушаю.

Она ответила ему, как будто это было обычное дело. Она не удивилась и даже намёка на улыбку не пробежало по её лицу, а намёк бы Павлуша уловил. Он пристально следил за мышцами её лица и их намеками. Нет, она просто хотела узнать, что же там с ним произошло, как будто его избили одноклассники или обидела девушка, как будто с ним случилось самое обыденное.

Тут Павлуша расслабился и неожиданно легко и быстро пересказал все встречи с Лицом. Казалось, что оно проступило на стене сзади него и периодически снисходительно улыбалось психологу, мол, «смотри что он несёт».

Полная женщина с короткой стрижкой внимательно слушала и ни разу его не перебила. Только периодически поглаживала бедро, что выглядело странно, в какой-то больной степени сексуально и неуместно. В конце она заправила светлую прядь с некрашеными корнями за ухо отвратительной пухлой рукой с изгрызенными ногтями. Павлуше вдруг стало дико страшно, что он доверил всё самое сокровенное этой страшной тетке: «И как она может мне помочь, если не может помочь даже себе?»

Но она улыбалась так уверенно, как будто она была Богиней, Мисс Мира, не меньше, да и вообще лучше всех.

– Что ж, у вас интересный случай. К сожалению, сейчас наше время вышло, меня уже ждет следующий клиент. Но мы с вами отлично поработаем!

Она так и сказала, «отлично поработаем», и как-то очень тепло, интимно улыбнулась. Не уверенной улыбкой, а скорее заговорщицкой.

– Я очень жду вас через через несколько дней, и хочу, чтобы вы пока подумали, какие чувства, кроме страха, вызывает Лицо. Для нас с вами главное – избавиться от него. Тогда надо понять, зачем оно вообще нужно?

– Мне не нужно, спасибо. Ну, это… то есть я не сумасшедший?

– Да все мы здесь сумасшедшие! – она благодушно рассмеялась, одновременно выпроваживая его за дверь.

Павлуша шёл домой в странном, и всё же оптимистичном настроении, а неприязнь к внешности психолога и убогости социального центра даже придавала его оптимизму чёткость и яркость. Эка невидаль, быть оптимистом, когда всё идеально. А такие, как они, как Галушка и он, они ещё покажут миру дулю.

Павлуша съёжился, подумав о лице, но быстро вспомнил, что сеанс будет уже через несколько дней, уже через несколько дней Галушка даст ему хотя бы приблизительное объяснение всем его бедам, и они начнут работу. Она же сказала, что «мы отлично поработаем».

– Слышишь, Лицо?

Видимо, не слышало. И не пришло к Павлуше ночью.

Или всё же услышало и испугалось?

Наутро он проснулся с гирей в голове. Павлуша попытался встать, но не мог. Он видел свою комнату, но размыто, чувствовал только контуры предметов.

Павлуша, как и все люди, привык, что не проходит и доли секунды между намерением и действием. Что не надо осознавать желание пошевелить ногой, можно брать и шевелить. А тут он попал в неизмеримо короткий отрезок времени между намерением и действием, о существовании некой прокладки между ними он раньше не подозревал.

И застрял в нём. Это не было похоже на то, как инвалид не умеет пошевелить парализованной рукой, или больной не в силах поворочать языком из-за зубной заморозки. Кто-то не давал связать желание с действием, но не тем, что держал руку. Нет. Нечто блокировало сам импульс с намерением шевелиться.

Павлуша силился встать, напрягая то, что напрячь ему не давали, и тут его отпустили, и он отлетел, как резинка на рогатке. Его бросало по кровати вверх и вниз лицом. Павлуша ощущал себя героиней фильма про изгоняющего дьявола, когда ту колошматит от вселившегося черта. Нечисть бьёт бессильное тело о стенки и корёжит мышцы лица гримасами.

Но он не думал о себе в таком плане, что «я как герой фильма, эко меня колбасит». Павлуша стал этим героем, и ужас, который режиссёр задумывал передать неприглядной картиной, он был внутри Павлуши. Когда чужой заморозил твой мозг и завладел телом.

Павлуша проснулся. Та же комната, даже поясок от халата свисает с тумбы под тем же углом, и под тем же углом луч света чертит линию на паркете. Только теперь нет страшной ямы между желанием и действием, и он опять просто встаёт с постели, не осознавая, что прежде отдал приказ тысячам мышц сократиться.

Галушка прислала сообщение: «Сегодня, мол, ах и ах, извините! Не смогу вас принять, приходите завтра». «Ну что ж, завтра, так завтра», – строчил ей в ответ Павлуша.

Но всё внутри кипело: «Я сумасшедший! Мне плохо! Мне просто отвратительно! Вы разве не со мной говорили? Какие же дела могли вас отвлечь? Ау, идиотка! Я твой самый интересный случай! И что прикажешь делать, ждать целые сутки с противным чувством, что меня обманули, что спасательный круг был в метре от меня, а теперь его унесло на сто метров, но плыть я к нему не могу, а должен лишь ждать, когда волны сами донесут его до меня?»

Павлуша тонул в унынии и зло причмокивал кефиром на кухне. Зашла маман.

– У тебя никаких особенных планов нет сегодня? Мы с дедом уедем ночевать к папе.

– Зачем?

– Ну вот можно я ничего не буду объяснять. Так сегодня нужно.

– Ну ок. Просто вы так никогда не делали. Обычно папа сам приезжает к нам.

– Ну он же без ночёвки.

– Тем более странно.

– Ладно, я побежала. Ты что сегодня будешь делать?

– Пока не знаю, – отвечал Павлуше маминой спине в проходе.

Он расстроился: «Чёрт, чёрт, чёрт! Совсем один и именно сегодня, когда день с утра и так не задался. И вместо спасительной беседы, пучины ада с Лицом на белой стене».

Павлуша сразу представил эти мучительные минуты в кровати: он же боялся оставаться один. Он представил, как будет лежать и не сможет заснуть, утопая в жутком страхе, что сейчас кто-нибудь ворвётся и будет пытать его отвратительными вещами.

Представил, как он лежит, кругом тишина, и каждый шорох в квартире надо как-то себе объяснить. Но его тело настолько сольётся с окружающими вещами, срастется с предметами интерьера, что ему покажется, будто собственный стук сердца – и есть чужие шаги. Сначала он вздрогнет, когда услышит какой-то звук, потом замрёт и превратится в камень, все мышцы напрягутся в ожидании атаки злодеев. Потом постепенно он поймёт, что это его собственная широкая грудь, которая от дыхания поднимается и опускается, шуршит одеялом. Всё, он сможет расслабиться, чтобы подождать ещё какого-нибудь признака жуткого нападения. Но он будет только больше бояться, а сердце чаще начнёт стучать, и вот он опять не будет понимать. Послышалось ли? Сердце стучит или кто-то зловещий крадётся?

Вот какая ночь ему предстояла.

Павлуша, пока вертел тяжелые думы, незаметно щипал руку, и теперь у него был странный мелкий синяк в виде фиолетовой точки. У него была такая вредная привычка, истязать себя, и метод щипка был лишь частностью в обширной коллекции издёвок. На выбор можно было незаметно закусывать щёку изнутри, вцепляться ногтями в мякоть внутренней стороны бедра, особенно, если они достаточно хорошо отросли, крепко-крепко сжимать одной рукой другую, пока все думают, что ты просто принял непринужденную позу и закрываешься от мира позицией скрещённых рук. Ну и классика: поднести кулак ко рту и кусать его, что есть мочи.

Впрочем, всё не было так уж прям уныло и страшно, была у Павлуши своя не самая неприятная метода борьбы с такими вот ночами в одиночестве. Во-первых, можно было куда-нибудь сходить или всю ночь смотреть фильмы, пока глаза сами не слипнутся. Метод особенно хорош, когда тебе не надо никуда рано вставать, потому что именно в предательские пять утра веки начинают закрываться, когда через час тебе уже пора разлеплять беляши, в которые превратились глаза. Павлуша всегда недоумевал, что им стоило не слипаться ещё часок? Тогда можно было бы принять душ, позавтракать и бодрячком прийти куда-нибудь и крикнуть с шаловливой улыбкой: «Я не спал всю ночь». Но это только, если есть куда идти и к кому.