Тогда-то он и позвонил Алексею.

Если бы Алексей не доверял Павлуше на сто процентов и не знал его с тех пор, как на его попе образовывались младенческие корочки, он бы точно решил, что Павлуша прикалывается. Ну или подумал, что он полный придурок и перестал бы с ним общаться. Но все его видения и страхи, когда Павлуша ему рассказывал про них, он как будто переживал тоже, вместе с ним, настолько искренне тот передавал собственные ощущения. То был целый перформанс, позже, когда они уже встретились: руки дрожали, кожа шла пятнами, глаза становились влажными, в особо острые моменты Павлуша заикался.

Алексей знал Павлушу и будто бы знал Лицо, и боялся вместе с другом. Ему так же, как и другу, хотелось, чтобы кто-то просто взял и со всем разобрался. Ну и ещё, конечно, ему было просто-напросто любопытно. У него было много вопросов. Что за на фиг Лицо такое? Какая-то болезнь? Что за секрет? И что за совпадения, и всевластие, и вот это вот всё?

На свадьбе – той, где началось наше с тобой знакомство на этих страницах, помнишь?– и где владельца автомойки угораздило задать соседу по столику столь невинный на первый взгляд вопрос, Алексей сидел уже в пустом банкетном зале.

Гости успели станцевать, попытать удачу с букетом и подвязкой невесты, напиться, опозориться, извиниться, вновь протрезветь, размазать торт по губам и уйти.

Он подумал, что не стоило ему так уж подробно рассказывать про Павлушу.

Он не помнил, в какой момент из-за стола встал последний гость. Алексей отвёл взгляд от ножки бокала с шампанским, опустошил его и ушёл. Прощаться было уже не с кем.

Ему было не впервой рассказывать о себе в третьем лице незнакомцам. Это казалось забавным: сумеет ли он быть убедительным? Сумеет ли дойти до момента, когда можно будет объяснить всю пользу от анализа собственных поступков как бы со стороны? Как бы от хорошего, но адекватного друга?

И всё же вот так, подробно и с самого начала, он говорил впервые. Он задумался, почему ему захотелось всё вспомнить и рассказать именно сейчас, среди незнакомых людей. Была официальная сокращённая версия, она всё объясняла и спасала от любопытных. Он рассылал её журналистам, поставил в начало бестселлера по психологии, на её основе защищал диссертацию. С тех пор прошло много лет, он уже давно чувствовал себя свободным от личной драмы, но как будто настал момент, когда нужно было в последний раз обернуться на прощание с кем-то, кто был тебе близок, улыбнуться и пойти, больше никогда не оглядываясь назад.

Алексей Павлов. Так его звали на самом деле. Павлуша.

По дороге домой он вспомнил всё, что произошло дальше. Он встал на рельсы и разогнался, останавливаться не было никакой силы, да и не хотелось. Павлуша припарковал машину у дома и пошёл в бар – бары были для него удобным местом, чтобы погружаться в воспоминания, привычка. Несколько часов и порций виски, и он вновь прошёлся по тропе прошлого, пожалуй, в первый раз так подробно, шаг за шагом, день за днем.

Если у вас не подъедены ногти и таблетки от любопытства, рекомендую закрывать книгу и уходить, как сделали гости на свадьбе.

Они были деликатны. Каждый придумывал свой, оригинальный предлог, каждый обещал скоро вернуться. Труднее всего пришлось последней паре. Но это были парикмахер с любовником, а им нарушать приличия не так уж и впервой. Поэтому они просто улыбнулись, будто извиняясь за Алексея, спокойно встали и ушли, держась за руки. Вы можете не проявлять такт и удаляться без объяснений, громко схлопнув страницы книги, если когда-нибудь её напечатают.

– Опять грыз себя?

– Погрызешь тут, с твоими предсказаниями.

– Понравился фокус?

– Теперь я хотя бы уверен, что ты могуч!

– Я гоняю стаи туч!

– Или…

– Или что ты того? Слетел с катушек? Поехал умом? Тронулся?

– Ну вот скажи, если всё знать, то и жить не интересно. Банальнейшая мысль, и сколько раз везде…

– И всё же хочешь отведать такого?

– А что мне робеть? Всё лучше, чем моё существование.

Павлуша снова разговаривал с Лицом во сне. Когда это происходило, он будто слышал свой голос со стороны. Громкий и ровный. Голос уверенного в себе человека.

В реальности Павлуша говорил, как трава шелестит. Люди всё время его переспрашивали, что он там бормочет. Павлуша смущался, наклонял подбородок к груди и повторял фразу ещё тише. Решительно, нельзя винить окружающих в том, что Павлуша их чем-то раздражал.

У Лица был ровно такой же голос, как и у Павлуши в снах, уверенный и спокойный, только на пару тонов ниже, и оттого Лицо звучало довольно чувственно, как дева в вечернем эфире. Ну кроме того раза, когда оно в первый раз передавало информацию Павлуше беззвучно. Тогда они словно висели в подводном пространстве и, как дельфины, телепортировали мысли.

– 

И ты не боишься потери воли к жизни, и прочая?

– 

Да чего мне бояться, посмотри на меня, я уже настолько оброс страхами, что даже если налепить новый, я уже, кажется, и не почувствую ничего.

– 

Есть у меня кое-какой секрет. Точнее, есть он у тебя, но ты о нём не знаешь. А узнав, распустишься и освободишься. И не нужно тебе будет моё абсолютное знание. Ты пострадаешь и пострадаешь страшно, но вынырнешь совсем к другому берегу!

– 

Ну валяй.

– 

Тут дело в том, что надо выбрать. Тебе секрет или знание всего и вся? Сможешь спрашивать меня о чём угодно и когда захочешь.

– 

Только в снах?

– 

Как пожелаешь.

Лицо растворилось, и Павлуша оказался один посреди океана. Жуть. Он боялся, что нападут рыбы. Противное бессилие, схожее с тем, что так часто посещало его в реальности, стало душить. В жизни он был на море всего лишь раз, но догадка, что вокруг его тела снуёт столько всего живого, просто выводила из себя. Насладиться пляжным отдыхом не удалось.

С ним всегда так. Теоретически он природу любил, но в реальности вся эта живность до дрожи была ему противна. Хорошо лежать на травке, чтобы лучи солнца, птички и запах леса. Но то в книгах и фильмах, а на деле? На деле, в траве все живёт и множиться, шевелиться и выделяет секрет, ползёт и кусается. Павлуша был уверен, что природа – гадость страшная, но можно хотя бы как-то примириться с ней зимой. Он родился в январе и любил холод.

Тут его отвращение слепилось в такой плотный комок, что он невероятным образом оттолкнулся ногами от воды и улетел ввысь, превратившись в чайку. Видел собственный клюв. А затем проснулся.

Павлуша открыл глаза с чувством, будто всю ночь на нём плясали жирные боровы. Всё та же стена напротив с окном, за двадцать пять лет ни разу не были поменяны обои или хотя бы ковёр.

Окно. Павлушин очередной пунктик. Он их не боялся, но как бы не любил. Хоть бы это и глупо. Стоило к окну подойти, и какая-то тоска накатывала, даже тошнило иногда. Сначала Павлуша думал – от высоты. Но и окна вагонов, и окна на первых этажах, даже окошки касс наводили отвращение. А ведь он каждое утро просыпался и глядел на это убогое окно.

Павлуша внезапно расплакался. Несмотря на ненависть к себе, плакал он редко. Тем сильнее хотелось насладиться моментом. Он по привычке начал ругать себя за надежду на какое-то существо из снов, за глупые мечты. Он упивался отвращением и жалостью к себе. Он омывался слезами и соплями, кайфуя от того, как раскраснелось и распухло его лицо, приговаривая:

«Сумасшедший идиот, веришь в существо из снов. Ладно, просто болтовня, но верить в то, что оно всё знает и всё подскажет? И что хранит какой-то секрет?»

В тот день Павлуша решил ничего не делать, и ни один человек в мире этого не заметил, потому что его никто и нигде не ждал.

Дома уже никого не было. Павлуша, не чистя зубы, отрезал ломоть белого хлеба, взял колбасу, которую жрал откусывая, не порезав. Подошёл к окну, вонзался то в один батон, то в другой, и начал слушать себя. Откуда чувство отвращения и тревоги? Отвернулся – исчезло. Повернулся к окну – опять.