— Не за что, — отвечаю я.

От мысли, что этот мужчина будет спать со мной через стенку, меня моментально бросает в жар. А от того, что он биологический отец моего приёмного сына, окатывает холодной волной. Сашка ведь не знает, что он приёмный. Я не хотела, чтобы он рос и чувствовал себя каким-то неполноценным. Тем более, что родственников у него совсем нет. Каринкина мама, но она же Сашина бабушка, была из приюта. Отца у нее не было. Нет. Он, конечно, где-то был. Но его никто и никогда не видел. Единственное, что мы ему сказали, что Виктор ему не родной папа. На этом настояла моя бывшая свекровь. Я была не против. Главное, что он растёт с мыслью, что у него есть мама! Которая его любит и всегда защитит. Мы усыновили Сашу совсем маленьким. Ему было шесть месяцев. Он только начал сидеть. Смешнючий такой был. Похож на пухленький пирожок. Сколько всего мы вместе прошли, страшно вспомнить! Зубы. Прививки. Первые сопли. Первую температуру. Ой! Потом бесконечные болячки, которые он носил из детского сада. Ветрянка. Стоматит. Ротавирус. Я из больничных не вылезала. Благо, что Виктор сразу же уезжал к маме, когда ребенок в очередной раз заболевал. К слову, его мать и помогла нам с усыновлением. Поэтому я с ней никогда не спорила и не перечила ей.

Убрав все осколки, я иду в гостиную. Достаю из шкафа чистый комплект белья, одеяло и подушку. Набрасываю поверх покрывала простыню. Заправляю одеяло в пододеяльник.

— Иди, Влад, — тихо зову мужчину. — Твоё ложе готово, — улыбаюсь, немного расслабившись и выдохнув. — Ты уж извини, но будешь спать только на одной половине, ибо этот диван такой старый, что я его даже разложить боюсь.

— Ну что ты! Это же царская постель! — пытается шутить в ответ.

Влад расстёгивает рукава рубашки и по-домашнему подкатывает их в три четверти. Мужчина выглядит измотанным и усталым. Немного смущаясь и держась на расстоянии, я оставляю его в покое и возвращаюсь в спальню.

Влад

Просыпаюсь от дикой головной боли и не сразу соображаю, где нахожусь. Голова гудит, что церковный колокол. В глазах как будто кто-то песка насыпал. Во рту всё пересохло. Вчера эта анестезия меня плохо брала, а сегодня такой дикий отходняк. Чувствую отвращение к самому себе.

Дааа… Давно я так не пил. Сейчас бы домой и в холодный душ. А потом стакан айрана залпом, чтобы немного отпустило. Но минус в том, что я не дома. Как же все болит! Это, наверное, уже старость. Никотин и алкоголь — убойный коктейль.

Опускаю ноги на пол и понимаю, что встать я пока не в состоянии. Надо хоть немного посидеть. Главное не смотреть вниз, потому что перед глазами все ещё крутятся вертолёты.

Чёрт, у меня же сегодня самолет!

С трудом поднимаю руку и смотрю на часы. Начало седьмого.

На телефоне осталось десять процентов батареи. Пишу сообщение водителю. Он быстро отвечает, что будет в течение часа. Прошу его заехать по дороге в аптеку и купить обезбол. Потому что жизнь, мать её, продолжается!

Поправив рукава рубашки, поднимаюсь на ноги и иду в ванную. Умываюсь ледяной водой. Не душ, конечно, но тоже бодрит. Затем выхожу в коридор и подхожу к спальне. Практически беззвучно приоткрываю дверь их и вижу, что Даша с сыном еще спят. Жалко их будить, поэтому я так же тихо закрываю её обратно и возвращаюсь в гостиную. Проверяю телефон — водитель сообщает, что будет через десять минут. Одеваюсь, обуваюсь в коридоре, снимаю с вешалки свое пальто и выхожу из квартиры, аккуратно захлопнув за собой дверь.

В душе так же дерьмово, как и во всём организме. Как говорила моя мать: «Рану никогда не залечит соль».

На улице свежо. Мороз пробирает до самых костей. Спустя несколько минут вижу, как во двор заезжает мой чёрный внедорожник. Он подъезжает к самому поезду, и я быстро сажусь внутрь. При чём на заднее сидение, чтобы не убить свои штыном водителя.

— Вот, шеф, возьмите, — Тимур достает из бардачка купленные таблетки, небольшую бутылку с водой и передает мне.

— Спасибо, — коротко киваю и закидываюсь сразу двумя таблетками, чтобы наверняка.

Ранее утро, пробок в городе пока нет, поэтому доезжаем домой достаточно быстро. Заезжаем на территорию жилого комплекса через пост охраны. Велю водителю ждать меня в подземном гараже, а сам быстро поднимаюсь в квартиру.

Войдя в квартиру, я медленно закрываю дверь. Головная боль потихоньку начинает утихать под воздействием обезболивающего, и я чувствую, как жизненные силы ко мне постепенно возвращаются. Снимаю пальто, вешаю его на вешалку в прихожей рядом с «женской норковой шубкой» и понимаю, что Маша никуда не уехала. Мгновенно вскипая, я направляюсь в спальню. От силы, с которой толкаю дверь, Мария едва не подпрыгивает на кровати.

— Я же просил тебя убраться! — гремлю басом на всю квартиру.

— И тебе доброе утро, Добров, — садится на кровати и заворачивается в одеяло.

— Скажи, ты больная или слабоумная? — снимаю себя пиджак и бросаю его в сторону.

— Ни то, ни другое. Просто я это… — виновато блеет она.

— Что это? — тихо рычу я, и вслед за пиджаком летит рубашка. Вижу, как Мария внимательно наблюдает за моими движениями: — Не бойся, тра…ть тебя не собираюсь, — снимаю брюки, носки и остаюсь в одних боксёрах.

— Владюш, нам поговорить надо, — говорит она с интонацией провинившегося ребёнка.

— Поверь мне, что не надо, — открываю комод и достаю оттуда чистые вещи. — Дам тебе совет, Маша — не буди лихо, пока оно тихо, — подхожу ближе к кровати и опасливо нависаю над ней. — У меня сегодня самолёт. Завтра вечером я вернусь, — кладу одну свою руку ей на затылок и с силой сгребаю волосы в кулак, заставляя откинуть голову и посмотреть мне в глаза. — И если ты не соберёшь свои вещи и не свалишь сама, то я собственноручно возьму тебя за твои платиновые патлы и выволоку отсюда. Кивни, если поняла.

Моя бывшая жена молча дёргает головой.

— Вот и ладно, — резко отпускаю и отхожу. — Я сейчас в душ. А потом мне надо позавтракать. Сделай так, чтобы я тебя в этой квартире потерял.

Я всегда следую принципу «не бить женщину никогда и ни при каких обстоятельствах», но сейчас руки так и чешутся. Каждому терпению есть свой предел. Надеюсь, что она хоть это понимает.

Молча направляюсь в душ.

Омерзение — это то, что я сейчас испытываю к своей бывшей жене. Если бы вчера я не остался ночевать у Дарьи и вернулся домой, то точно задушил бы эту дуру. Баба последние мозги себе пергидролем выжгла. Идиотка.

Под горячими струями воды мышцы немного расслабляются. Намыливаю голову ментоловым шампунем. И, закрыв глаза, снова становлюсь под воду. Из памяти начинают выскакивать воспоминания прошлых лет. В них присутствует Карина. И Даша. Помню, как знакомился с ними на пляже. С кем я тогда был? Кажется, с Олегом и Димоном. Димка еще на Дашу запал, но она дала ему от ворот поворот. Даша… Вот я дурак! Ведь я номер телефона у неё не взял. Еще и ушёл по-английски, не прощаясь. Даже не поблагодарил. Дарья приютила меня несмотря на то, что сама с ребёнком оказалась не в простой ситуации. И сын у нее уже такой большой. Он так подозрительно косился в мою сторону. Я ему явно не понравился.

Закрываю воду, беру полотенце, обматываю его вокруг бёдер и выхожу из стеклянной кабины.

Где она там работает? Кажется, говорила, что в Девяточке. Правда, там этих Девяточек, как говна, на каждом углу натыкано. Фамилию её нынешнюю я тоже не знаю. Знаю только, что товароведом работает.

Одеваюсь и спускаюсь на первый этаж. Надо хоть что-нибудь перехватить перед вылетом. К счастью, Марии здесь нет. Наконец-то до неё дошло, что лучше не нарываться и не лезть на рожон. Варю себе кофе и делаю несколько бутербродов. От мысли, что опять придётся жрать всухомятку, сводит желудок. Как я хочу нормальной домашней еды. Чтобы как в детстве. Борща или котлет с гречкой. А еще компот из сухофруктов. От мыслей о нормальной еде у меня набирается полный рот слюны, как у собаки Павлова.