– Сейчас, как я слышал, королевские чиновники занимаются этим делом, – подвел итог своему рассказу хозяин таверны.

– Какая романтическая история, – задумчиво произнес шевалье, у которого видно проснулась лирическая сторона его личности. – Их высокая любовь, разорвав родственные узы, выпустила на свободу две нежные души…

В такие моменты я просто ненавидел достаточно умного, правда, временами заносчивого и спесивого, Луи, когда тот начинал нести подобный лирико-романтический бред. Только тут ничего не поделаешь: подобное изъявление «высоких» чувств входило в программу воспитания молодых дворян. Впрочем, он недолго разливался соловьем, уже спустя пару минут вернувшись к дегустации холодного вина, чем и воспользовался хозяин.

– У господина виконта в те дни еще одно несчастье случилось. Какие-то злодеи подняли руку на его человека, убив лесничего и его сына. Это каким мерзавцем надо быть, чтобы поднять руку на ребенка!

Я отметил, что возмущение мужчины было настоящим, не наигранным.

– Куда смотрит прево?! – возмущенно воскликнул Луи. – Или у вас такие дикие места, что королевские законы не указ?! А сам виконт?

– Прево к нему приезжал с судьей и стражниками. И люди виконта лес прочесывали. Вот тут только такое дело. И господин виконт, и господин граф уже который год за этот лес судятся. Оттого между ними и вражда.

– Ты хочешь сказать, что это люди графа могли такое сделать?

– Упаси боже, ваша милость! Ничего такого я не говорил. Кто я? Маленький человечек, поэтому рассуждать о таких вещах умом не дошел, просто повторяю то, что другие люди говорят.

– Так никого и не нашли? – продолжал интересоваться Луи.

– Нет, ваша милость. Разбойники как в воду канули. Тут вот какое еще дело. Недавно в наши места приходил Большой Гийом… Извините, ваши милости. Это коробейник. Он перед большими праздниками проходит по нашим местам. Так вот это он рассказывал о шайке грабителей с большой дороги. Он сказал, что…

– Так это их подозревают? – перебил я словоохотливого хозяина.

– Да мне откуда знать об этом, добрый господин. Мы люди простые, что слышим, то и говорим. Я что хотел сказать: вы постерегитесь, ваши милости. Как-то неспокойно стало в наших краях.

– А владения Шарля де Сен-Сира? Ты сказал, что они находятся за землей виконта. Я правильно тебя понял? – поинтересовался уже Луи.

– Все правильно, ваша милость. Вам еще дальше надо ехать, ваша милость. Будет ли мне разрешено, господа хорошие, вопрос вам задать?

Я кивнул.

– Ваши милости на турнир едут?

Теперь ему кивнул уже Луи.

– Я слышал, что все постоялые дворы в тех местах заняты благородными рыцарями и их слугами, а во владениях господина виконта есть большая деревня. Там есть церковь, таверна и постоялый двор. Если не побрезгуете, то могу вам предложить остановиться у моего родственника. Он мельник. У него большой дом и он сможет принять на несколько дней двух благородных господ.

– Мне это без надобности, – гордо заявил Луи. – Я еду в гости к своему благородному другу, виконту Шарлю де Сен-Сиру.

– Хм. А мне, я думаю, подойдет, если, конечно, на постоялом дворе мест не будет. Расскажи мне, приятель, как добраться до дома твоего родственника.

Несколько минут я слушал объяснения хозяина, а когда тот закончил, спросил:

– А кто направил, если спросит?

– Кривоногий Анри, – усмехнулся хозяин таверны.

– Кстати, в чьих владениях находится его мельница? – поинтересовался я.

– Господина виконта, ваша милость.

– Чем это так вкусно пахнет? – вдруг неожиданно спросил его Луи.

– Рагу из тушеного кролика, ваша милость. Моя жена мастерица его готовить, поэтому лучше во всей округе ее блюда не сыщешь, – начал хвастаться хозяин таверны.

Луи посопел, посмотрел на меня, а потом неожиданно махнул рукой:

– Уговорил. Тащи свое рагу. – Когда хозяин убежал, шевалье спросил меня: – Ты будешь?

– Не хочется, – ответил я, затем повернулся к хозяину, который прямо сейчас ставил перед Луи исходящий вкусным паром горшочек. – У меня тут должен был проезжать мой хороший знакомый. Шевалье Антуан де Парэ. С людьми. Вы должны были их видеть, Анри. Они ехали на турнир.

Этими словами я хотел оградить от излишних подробностей уши Луи де Жуанвиля, который внимательно прислушивался к моим словам.

Анри был не дурак, потому что сразу понял, что я не просто так назвал королевских солдат людьми.

– Проезжали, господин. У нас такие гости редки, поэтому я и запомнил. Сразу после дня святого Германа проезжали. Вина выпили. Дорогу спросили. Это все.

– Вот и ладно. А что еще люди рассказывают?

Так, за едой и за разговорами, наша короткая остановка растянулась почти на час. Впрочем, скучно не было. За это время мы наслушались самых разных историй. Кого только здесь не было. Ведьмы, мертвецы, встающие на кладбище, разбойники с большой дороги. Когда Луи поел, а я купил у хозяина круг колбасы, жареную курицу, вареные яйца и свежий хлеб, так как непонятно, когда и где мне придется есть следующий раз, мы с Луи продолжили наш путь. По дороге движения никакого не было, только изредка встречались крестьяне, которые при виде нас уже издалека срывали головные уборы и низко кланялись. Ради интереса, когда мы проезжали деревню, я зашел в один крестьянский дом. Соломенная крыша, полумрак, земляной пол и неистребимая вонь.

Еще спустя час мы встретили священника, ехавшего верхом на муле. Отец Жюль получил назначение в приход и теперь ехал сменить своего предшественника, умершего неделю тому назад. При этом оказалось, что он едет в то самое селение, куда еду и я. Это был коренастый мужчина мужицких корней, лет сорока пяти, с жестким лицом. По нынешним временам, насколько я мог за это время понять Средневековье, ему здорово повезло в жизни. Отец, будучи старостой деревни, видно, умный человек, выкупил у своего сеньора немного земли, поставил мельницу и постепенно стал богатеть. Два старших сына пошли по его стопам, стали его помощниками в большом хозяйстве, а третьего он сумел пристроить в монахи. Вот теперь тот стал священником и получил свой приход. Он, как ребенок, радовался этому назначению, потому что, как нам сказал, самыми лучшими годами в его жизни он считает те, что провел в родной деревне. Он интересно рассказывал о жизни в монастыре, причем, обладая чувством юмора, смешно описывал разные случаи из жизни монахов. Луи не обращал внимания на болтовню священника, так как любил, чтобы его самого слушали, но мне было весьма любопытно, как живут монахи.

Мы втроем доехали до перекрестка. Священник оборвал свой очередной рассказ на полуслове, стоило нам увидеть длинную процессию, выезжавшую из-за леса. Остановившись, мы принялись наблюдать.

Впереди колонны медленно ехало двое оживленно беседующих вельмож, которых сопровождали восемь рыцарей в сверкающих доспехах, вооруженные мечами и кинжалами, а у их седел висели арбалеты. За ними следовали оруженосцы и пажи. Двое из оруженосцев держали в руках пики, на которых трепыхались флажки с гербами их господ. Хоть Луи и давал мне уроки геральдики, только я не сильно напрягался в изучении этой ненужной для меня средневековой науки. Мне вполне хватало того, что было ясно по ливрейным цветам одежды их свиты, что мимо нас едут два местных феодала, а кто они, меня абсолютно не интересовало, зато шевалье, быстро пробежав глазами по гербам, негромко, но с большим уважением в голосе, сказал:

– Тот, который едет слева, хозяин турнира.

«Вот он какой, именинник-юбиляр», – с усмешкой подумал я, скользнув глазами по мужчине.

В центре кавалькады следовала карета того типа, которую обычно использовали дамы, сопровождающие охоту. Она была только на треть закрыта пологом, хотя конструкция давала возможность закрыть тентом ее полностью. В ней на мягких сиденьях сидело три женщины. Одна из них была средних лет, в роскошном головном уборе с белыми перьями. Ее лицо мне казалось бледным и нездоровым. Напротив нее сидели две молодые девушки. Если одна из них имела просто симпатичную внешность, а то другая девушка была на редкость красива. Большие глаза, чуть припухшие губы, точеный носик, все это в ней идеально сочеталось и смотрелось как замечательная картина в обрамлении густых волос. Ее высокую шляпу украшали кудрявые развевающиеся перья, а платье было сшито из ярко-синего бархата и отделано кремовыми кружевами на шее и на запястьях. Рядом с каретой на лошади ехал молодой человек, дворянин, который любезничал с женщинами.