Теперь это уже была история. После того, как все его политические противники благополучно оказались мертвыми, чудом вывезенными за Предел, иностранными агентами и ворами, со всем рядом последствий, в конце концов даже до самых бестолковых дошло, когда рот лучше держать закрытым. Сосредоточив в одних руках колоссальную власть и деньги, уничтожив выборную власть в доменах, целиком оставив ее для себя, чтобы там не выбрали не то, что ему нужно, откровенно натыкав туда мурзилок, тщательно подбирая тряпок и ослов и просто застрелив всех политических противников, минимально способных что-то изменить, Животновод целиком посвятил себя демократическим преобразованиям. Мурзилки теперь сидели на всех эльфийских территориях. По сути, они были незаменимым инструментом, выполняя на местах всю требуемую работу. Хартию гражданских прав, венец своего писательского таланта, Животновод писал лично. Он выживал. В результатах выборов не сомневался никто.

В новостях было то же самое: партия «Единого Мира» и борьба с пандемией международного терроризма. Новостные агентства наперебой цитировали Животновода о назревшей необходимости поиска вакцины против него в масштабе вселенной. О причинах терроризма не говорилось ни слова. Все как бы уже были в курсе: имели место силы Зла, охваченные иррациональной манией тотального разрушения, которым противостоял никто иной, как Животновод, первым среди первых, на огненном рубеже прогрессивного разума новой строящейся реальности и новых тысячелетий насмерть бьющийся с мракобесием и чем-то еще. Как становилось понятно из официальных сводок, мир давно бы уже задохнулся под натиском террора, не заступи ему однажды путь воссиявший в ночи меч истории, несомый уверенной дланью, и его носитель, глядящий вперед непреклонно, сжавший зубы и аккуратно причесанный. Правительственное телевидение в этом месте не скупилось на детали. Всё это чем-то напоминало Хиератте голограммы детей, которые военное командование Животновода в период самых горячих дней устанавливало у блиндажей как линию заградительных укреплений. Голограммы должны были оказывать на противника смущающий фактор. Фактор предполагала механика больших чисел. Согласно прогнозам аналитиков, при ведении военных действий с большими потерями – речь шла о математических показателях порядка нескольких миллионов – статистический процент смущения становился весьма существенным и оправданным. Цивилизация насекомых играла по собственным правилам, и к ним не были готовы.

Всё делалось настолько откровенно, что поначалу никто просто не знал, как реагировать. На деле тема для той откровенности была проще, чем выглядела. Поняв, что ввиду совершенных им прежних преступлений для Животновода не будет больше места в рамках открытого мира, теперь он сделает всё, чтобы там не было места и для того, что он контролирует. Как только то же дошло до синдиката его ближайшей кормушки, они уже все целиком работали в том же направлении в режиме паровоза. Не сумев свои проблемы сделать проблемами других, им было не прожить одного дня.

В преддверии юбилея к кинокамерам оказался даже дружелюбно допущенным контингент независимых журналистов от Коалиции открытого мира. Был задан вопрос, как долго следует ждать продолжения оккупации территории Властелина Колец. Животновод выступил с подробным разъяснением о неправомерности подобных определений в русле текущих демократических преобразований. Поскольку это была «не оккупация, а следование пунктам взаимных договорных обязательств». Подписанный же другой стороной нормативный акт, по глубокому его, Животновода, убеждению, наглядно демонстрировал о желании и готовности народа эльфов идти на диалог. «Все устали от крови», – придвинув поближе, заявил Животновод в микрофон. О том, что официальная бумага была подписана мурзилкой, посаженной в башню эльфов самим Животноводом, упоминать сочли ненужным. Больше журналистам микрофон не давали.

Затем шли кадры вручения мурзилке медальки в признание заслуг в деле укрепления мира и взаимопонимания. Мурзилка представляла «правительство народа эльфов». Животновод лично водружал празднично украшенную медальку на шею лауреату, лауреат тепло улыбался, все что-то зачитывали. Медалька отливала дорогим металлом, фантики достопримечательно подчеркивали важность момента. Кинокамера подробно показывала аплодирующие ряды зрителей.

«Мы заверяем мировое сообщество, – заверял Животновод в микрофон, – что ни одна попытка нарушения целостности Федерации Нации не будет оставлена нами без внимания. Это внутриполитический вопрос. Любая попытка вмешательства третьей стороны встретит с нашей стороны молниеносный ответ. Он будет подобен молнии. С той же решительностью мы будем пресекать любые акты, направленные на разжигание межрасовой, межэтнической и межнациональной разобщенности нашей большой, многонациональной страны. Терроризм мы объявляем нашим врагом номер один…»

Конец декларации миру утонул в аплодисментах, которые благополучно перешли в овации (все встали). Хиератта подумал, что как легко говорить о молниеносности и о том, как все будет, точно зная, что никто не собирается вмешиваться.

По случаю юбилея заканчивалось возведение монументов «Дружбы народов» и «Нации-Освободителя».

Нации, освободителю от терроризма и тирании, были посвящены также несколько фотоэкспозиций и одна картинная галерея. Торжественное возложение цветов у подножия почти достроенной Нации Свободы транслировали в прямом эфире. Рослая фигура в военной форме, олицетворявшая Нацию с лицом, напоминавшим все миролюбивые силы, в одной руке сжимала нечто, олицетворявшее орудие возмездия; на другой держался младенец Иисус. Злые языки утверждали, что то, что сжимали рукой, больше напоминало национальное оружие освободителя, оглоблю, но раздел комментариев был немедленно закрыт. Большой Аяяй работал, не покладая рук.

Хиератта смотрел на экран без всякого любопытства и эмоций. Это был криминальный элемент, которому нечего терять. Выгодно извращая катастрофы прошлого и бесстыдно выворачивая настоящее, навязывая свои пожелания истории миров и подгоняя свой абсурд под реальность дня, напряженными глазами высматривая в истории самые наиприятные для себя параллели, лихорадочно шарахаясь в поисках требуемых аналогий и тут же счастливо их находя, откровенно подменяя понятия, причины и следствия, его усилия всегда отвечали самым утилитарным целям. Животновод, потея, трудился над конструкцией оправданий, и, значит, ему уже не уйти. Так думали все.

На деле всё оказалось не так просто. Его одутловатое свиное рыло и маленькие свиные глазки стали каноническими, как дымящие башни промышленных предприятий на фоне башен эльфов. Изображение объявлялось иконой в ретроспективах нового поколения. Поздравительные открытки с этой картинкой издавались массовым тиражом как символ единения миров. Ходили сплетни, что специально приставленное лицо из личных телохранителей сопровождало его при посещении уборных в целях собирания за ним в специально предусмотренные полиэтиленовые пакеты фекалий для последующей передачи в сферу юрисдикции органов государственной       безопасности, с тем чтобы исключить возможность несанкционированного медицинского диагноза. Конечно, случайным очевидцам было интересно, что там можно делать вдвоем. Самые острые на язык моментально собрали по этому поводу анекдот. Вопрос: «Как такой опыт профессиональной деятельности следует осветить в резюме?» – Ответ: «Экскрементуально подходит на должность». По мнению наблюдателей, тот и в самом деле временами выглядел так, словно принимал стероиды с чем-то, подавляющим иммунную систему. Говорили, что у него рак не то крови, не то чего-то еще, все ждали, что вот-вот что-то случится, что после сидения на одном месте на протяжении стольких десятилетий что-то должно произойти, ему осталось недолго и его психогон объясняется этим. Еще рассказывали, что, когда какая-то фирма объявила, что знает место его будущего захоронения, люди со всего мира и нескольких континентов стали занимать очередь, чтобы посетить и оросить проект своей мочой. Всего один подонок в кресле «президента», опьяневший от безнаказанности, сделал столько зла, что даже страны, гордые своей нейтральной историей, перестали быть нейтральными. Но он как сидел, так и продолжал сидеть. Мир только ждал. И никто не знал и не мог сказать, какогó это: когда вся планета с тоской ждет, когда же это случится, когда же ты один, наконец, умрешь и сделаешь ее счастливой – сделаешь ее чище…