Определенно, это был тот самый садик их Дома на болотах, но выглядел он немного странно. Во-первых, почему-то была зима, и на Гарри периодически обрушивались с деревьев кучки мокрого снега. Вместо кустов выродившихся роз по краю сада в снегу угадывались обрезанные и укутанные пленкой пеньки смородины, их Гарри прекрасно знал, так как Дурслеи каждую осень поручали ему проделать то же и с их смородиновыми кустами. Старая липа, растущая на краю сада перед калиткой, почему-то была чуть ли не вчетверо меньше. А сам дом, когда Гарри обернулся к нему, оказался намного новее, с новым крыльцом, и занавески на окнах были не белые, а голубые. Ничего не понимая, Гарри, однако, приметил, что ему, несмотря на то, что он стоял по колено в снегу, совсем не холодно, хотя он все еще ощущал странную скованность в левой руке, на которую брызнуло неизвестное вещество. Подойдя к освещенному окну, Гарри поднес руку к лицу и увидел на ней остатки серебристо-белой субстанции...
Какой же я идиот!
Это же был... Мыслив!
Гарри сразу узнал странную серебряную субстанцию, брызнувшую ему на руку. Года полтора назад он уже видел точно такую же в Мысливе Дамблдора. Значит, эта каменная чаша была Мысливом профессора Эвергрин? И он теперь находится внутри? Получается, то, что он видит вокруг - ее мысли и воспоминания?
За окном послышался какой-то шорох, и Гарри, не боясь, что его увидят, заглянул в окно. В доме по лестнице спускались двое мужчин. Через минуту дверь открылась и на пороге в квадрате желтого света от бра, висящего возле вешалки, показались два темных силуэта. Один из них замер, нервно комкая в пальцах платок, другой прижимал к себе черный саквояж. Ветер раздувал полы серого пальто.
- Джерри, ты же понимаешь, что здесь ничего нельзя было поделать, - тихо сказал он. Гарри, зная, что его все равно не увидят, подошел вплотную к ним и с интересом рассматривал обоих мужчин. - Это должно было случиться рано или поздно, и ты это знал. С Элейн это произошло позже, чем даже я представлял себе. Крепись, Джерри, у тебя же есть дочь, ей понадобится твоя помощь.
Гарри взглянул в бескровное лицо высокого мужчины, с которым разговаривал врач и тут же понял, что именно его он видел на фотографиях, стоящих в гостиной на рояле. Большой и сильный человек, он выглядел, как воздушный шар, из которого выпустили весь воздух. Плечи его судорожно дрожали, видно было, что этот день для него - самый страшный в жизни. Он посмотрел вслед доктору, бредущему через снежные наносы к машине за калиткой, и медленно закрыл дверь. Гарри, изловчившись, проскользнул в холл под его рукой.
Внутри дома немногое изменилось, подумал Гарри, разглядывая все ту же массивную мебель и большой темный диван. В углу дивана застыла маленькая фигурка. Девочка лет десяти с волосами, собранными в забавные светлые хвостики, дремала, устроившись щекой на потертого плюшевого медведя. Губы ее периодически шевелились, точно она молилась. Возле нее, положив ладонь ей на плечо, откинулась на спинку дивана пожилая женщина в тусклом платье и с побелевшими дрожащими губами. В этой женщине с неопрятным узлом волос на затылке и в дырявой вязаной шали Гарри с удивлением узнал миссис Фигг. Да, это несомненно, была она, только лет на двадцать моложе. Увидев, что в комнату входит хозяин, она стремительно поднялась.
- Джеральд?..
Он не ответил и вместо этого упал в кресло, закрыв лицо руками, его пальцы мучительно впились в волосы. Девочка, разбуженная движением миссис Фигг, спросонья подняла голову, открыла еще замутненные сном огромные синие глаза и пролепетала:
- Мамочка?
Миссис Фигг присела рядом с девочкой, обняла ее, и так тихо, что даже Гарри, стоящий в двух шагах, еле услышал ее, сказала:
- Мама умерла, Валери...
Валери смотрела на миссис Фигг во все глаза и молчала, видимо, не зная, что сказать.
Огромные мускулы Джеральда Эвергрина отчаянно напряглись, когда он отнял руки от лица и обхватил подлокотники кресла. Он стремительно вскочил, бросился к дочери, поднял ее на руки и зарыдал, зарываясь лицом в дрожащие хвостики.
- Папа, почему?.. - заплакала девочка, и тут Гарри вдруг обнаружил, что комнаты вокруг него больше нет, только серый, клубящийся туман. Потом туман рассеялся, и его с силой бросило на колени. Он уткнулся носом в дверцу шкафа, на которую падал солнечный свет из окна. Гарри повернул голову к отдернутой гардине. Была весна.
По-видимому, прошло довольно много времени, занавески были уже белыми, а липа за окном прилично подросла и отчаянно тянула цветущие лапы к начинающему зарастать садику. Послышался топот копыт, и Гарри увидел, как к калитке верхом на пегой лошади подъехала девушка лет восемнадцати. Она спешилась, набросила поводья на колышек и, насвистывая что-то, влетела в дом. У нее, похоже, было прекрасное настроение.
Гарри с интересом разглядывал сильно подросшую с прошлого воспоминания Валери Эвергрин. Сейчас она была лишь немногим старше его самого. Высокая, удивительно привлекательная, с длинными грациозными ножками и большими синими глазами. На красную, расстегнутую на груди рубашку падал ворох золотистых волос с вплетенными в них глиняными бусинками, с руки свешивался такой же замысловатый хипповский браслет. Она довольно потянулась и сбросила сапоги для верховой езды в угол. Гарри услышал, как она взлетела наверх, потом какое-то время из ванной раздавалось немножко фальшивое пение (он захихикал - Валери пела арию Марии Магдалины из мюзикла "Иисус Христос - суперзвезда"), а потом она так же быстро пробежала мимо него, чуть не задев Гарри своими длинными, еще мокрыми после купания волосами. В руках у нее была стопка книг и листов бумаги, а глаза сверкали от нетерпения. Гарри прошел следом за ней на кухню и увидел, как она, уткнувшись в учебник по криминальной психологии, пытается налить себе чай. Почти все попало мимо чашки, но не обращая на это внимания, Валери разложила книги прямо на чайных лужах и принялась увлеченно что-то конспектировать, изредка прихлебывая чай и не попадая в рот булкой - видимо, книги были ей настолько интересны, что она не замечала ничего вокруг.
Гарри сел напротив и стал разглядывать ее. Странно, но ему показалось, что кроме прически с семнадцатилетнего возраста в ней почти ничего не изменилось: Валери была все такая же быстрая, полностью увлеченная делом, совершенно не приспособленная к домашнему хозяйству, судя по горке грязной посуды в раковине.