— Вон он! — возбужденно чуть ли не выкрикнул Елдаш.

Боброк пшикнул на своего напарника и стал делать частые вдохи-выдохи. Вот князь остановился у заваленного сухого дерева, которое с таким трудом повалили и притащили десятник с бывшим боярским ратником, вот Юорий раскрылся и смотрит на вершину холма…

Глухой звук сорвавшейся с крючка тетивы запустил финальную часть плана покушения на Юрия Владимировича Ростовского. Массивный болт самого мощного арбалета, который только был найдет в оружейных комнатах Кучкова, устремился навстречу с плотью князя. Еще нужно не только попасть, но и пробить шубу, которая неизменно была на Юрии в переходах. А там…

Любое попадание в плоть должно стать смертельным для Юрия Владимировича. Наконечник болта был измазан вонючей субстанцией, взятой у полуразложившейся крысы. Так что заражение неминуемо. А тут такой уровень медицины, что без шансов. Тем более, когда ранение будет получено в двух-трех днях пути до Ростова, а в дружине лекарей не сыщется.

— Есть! — сказал Елдаш, когда увидел, что арбалетный болт, пущенный Боброком попал князю в район груди и ростовской властитель слетел со своего коня.

Парень так увлекся просмотром последствий от выстрела десятника, что не заметил, как Боброк достал нож. Воин-инок Братства накинулся на своего нерадивого, уже бывшего напарника, и ловко перерезал ему горло. После Боброк вложил нож, с острия которого капала кровь убитого Елдаша, ему же в руку, чтобы сложилось впечатление самоубийства, оставил свой разряженный арбалет, перехватил оружие парня и, захватив белые материи, рванул прочь.

Боброк старался идти по тем следам, которые же были оставлены на снеге, чтобы меньше чего указывало на присутствие тут еще кого-то кроме воина боярина Кучки, который «отомстил князю, убив того, но и, чтобы не попасться в руки княжьих людей покончил с собой».

Жалко было оставлять коня Елдаша, но это необходимо, не поверят же в то, что мститель прибыл сюда пешком. Жалко было и потерять хороший, мощный арбалет, но это неотвратимо, чтобы хоть сколько отвести подозрение на участие в акции Братства. Потому бедолагу Елдаша и тащил Боброк с собой на операцию.

Подгоняя себя, десятник бежал прочь. Уже должны были забраться на холм княжьи люди. Еще полминуты-минуту и они могут отправится в погоню, даже если и будут уверены в той версии произошедшего, котораяинсценировалась и предоставлялась для просмотра и принятия на веру.

Кони стояли примерно в полверсты от места акции, так что пришлось поднапрячься. Боброк себя утешал тем, что у него должна быть лучше физическая подготовка, чем у его противников. Тем более, следы были путанные, они с Елдашем ходили в разные стороны, но по одиночке, так что не сразу преследователи и выйдут на нужный след, если только их поведет не сам Господь Бог. Но он же на стороне Боброка?

Через пять часов скачки, на ходу меняя коней, чтобы те не исдохли от усталости, Боброк позволил себе передохнуть. Чуть овса было на одном из коней, так что животные чуточку подкрепятся, да и у самого десятника лежало добротное, подкопченное сало с травами, еще идобрая краюха хлеба. А жизнь-то удалась!

*………….*………….*

Дорога назад казалась мне исходом евреев из Египта. Но тут было иное: исход, или попытка исхода, племени мерь со своих земель. Может я что-то и не так сделал? Смотрю на этих людей, старост, простых крестьян, они чуть ли не боготворили Степана Ивановича Кучку, искренне рыдая, что боярин погиб, а после искренне радуясь, что осталась жива его дочь Улита и младший сын боярина Яким. Любили тут Кучку, и не особо понятно почему. Может то, что свой, из мери?

При этом люди крестились. Да, слышал я и поминание богов, кстати чаще славянского Велеса, но и крестились же. Так что край вполне свой, православный.Некоторые старосты со своими семьями присоединялись к нам по пути, конечно с моего разрешения. Разбавить на своих землях черемисов и беженцев с юга, я посчитал хорошей идеей. Как прожить только, прокормиться? Так уже почти что сто телег ехало, еды в них было немало. Ну а надо, так средств на то, чтобы купить по почти что любой цене провизию, у меня хватало.

— Где я буду жить? — меня нагнала Улита, лихо управляющаяся с конем и то и дело, но достававшая меня расспросами.

— Мой дом должны отстроить. Там две горницы я выделю тебе и брату с теткой Марфой. Пока так, а там решать будем, — сказал я.

— Я за старого князя-воеводу не пойду, так и знай. Сватай меня к кому иному! — чуть ли взвизгнула девица.

— С чего именно я должен тебя сватать? Не проще ли тебя придушить? — говорил я, уже преизряднораздражаясь Улитой.

Раздражение было, но при этом имело место возбуждение от общения и созерцания девицы. Хотелось отослать Улиту куда подальше, одновременно, ее не хотелось покидать. Странное, конечно, мое отношение к девке. Как пелось в одной песне из будущего «я люблю и ненавижу». И пусть о любви говорить не приходится, но влечение было явным. И как жить под одной крышей? Чувствую я так могу наглотаться этого наркотика — общения с Улитой, — что спрыгнуть «с иглы» без ломки не получится.

— Мне мыльня нужна. У тебя мыльня есть? — спрашивала девица, а у меня начали всплывать образы…

— Должна быть. Уходя в Кучково повелел поставить, — отвечал я.

Может и не такая она уже и важная кобыла, чтобы ее не оседлать? Да и к девственности в этом времени не так, чтобы сильно строго относятся. Все еще христианская мораль с множеством запретов не стала доминировать, женщины более-менее свободны, как и нравы. Это после, ко времени Ивана Грозного, женщин должны будут запереть на своей половине дома и чтобы не показывались на глаза, пока муж не призовет для утех своих. А сейчас бабы все еще говорливые, гонорливые, да строптивые, если только не познали голод.

— В баню мужики и бабы могут одновременно ходить. Это не зазорно. Без этого… ну что между мужем и женой происходит… конечно, но вместе мыться можно. Вон и тетка Марфа с отцом моим вместе мылись, а они брат и сестра. И я с братьями мылась. Так что знаю, как там у вас, мужей, все устроено, — Улита засмеялась.

Ведьма, не иначе. Ведь она мастерски играет моими эмоциями, не осознанно, интуитивно, используяприродные таланты. Как тут не поверишь в высшие силы, если уже при рождении такие вот Улиты получают сверхспособности повелевать мужчинами? И понимаю, что не будь я уже познавшим целую жизнь человеком, так уже стал бы покорной игрушкой в цепких пальчиках молодой еще, незамужней, девушки. Мне-то и сейчас нелегко устоять.

— Я вижу, я чую, что люба тебе. Это мой дар, чуять, как ко мне относятся. Но ты… Ты сопротивляешься, почему? — тон Улиты, вдруг, стал очень серьезным.

Такая перемена в тембре голоса, поведении, могла и с толку сбить. Чего там… И сбила. Так что я посчитал за верное взять паузу и несколько помолчать, приходя в себя. Шла атака женскими чарами во всем направлениям.

— А у нас может быть будущее? — предельно серьезно, будто разговариваю не с великовозрастной, но все же девчонкой, а с мудрой женщиной, говорил я. — Мы убьем друг друга, так как я не покорюсь, а ты слишком строптивая. У нас будет безумная близость, мы будем страстно относится друг другу, но это не семья, это… сумасшествие.

— Ты говоришь, как старик, — буркнула Улита и отвернулась. — Если люба тебе, то не отдашь никому!

Вот так. И пойми этих женщин! Две, хоть и три жизни проживи и все равно не сможешь предугадать, что в женских головах, или где у них, в каких частях тела, мысли роятся. То дня два рыдала с перерывами на то, чтобы сказать, что я не достоин ее, хотя я и не набивался в «достойные». После вот… чуть ли не признание в любви.

Прибыли мы домой только через полторы недели после того, как вышли из Кучково, хотя тут идти-то всего ничего. Пришли, а Владово, словно грандиозная сплошная стройка. Нужно будет обязательно выделить Ефрема, который остался на хозяйстве, да сына Крота, который так же развил бурную деятельность.