Стул был жесткий и неудобный, как и положено в допросной. Когда я работала копом, я частенько бывала в таких комнатах, правда, с другой стороны стола.

— Тогда какое у вас здесь задание?

— Оно никак не связано с независимостью вашего штата, — сказала я.

— И поэтому ваш самолет вошел в наше воздушное пространство сразу после того, как мы о ней заявили?

— Это совпадение, — сказала я.

— Я не верю в совпадения.

— Зря. Они случаются.

— Допустим, — сказал он. — Тогда зачем вы здесь?

— На территории вашего штата находится крайне опасный артефакт, — сказала я. — Мы здесь для того, чтобы его изъять и уничтожить.

— Что это за артефакт?

— Я не могу вам этого сказать.

— И вы ожидаете, что я поверю в эту историю?

— Нет, — сказала я. — Судя по вашему настрою, совершенно не ожидаю.

— Вы считаете, что я враждебно настроен?

— Я бы не сказала, что враждебно. Просто недоверчиво.

— Все, что находится на территории Техаса, принадлежит республике, — заявил он. — И не вам решать, что тут можно изымать и уничтожать.

— Резонно, — согласилась я. — Просто когда мы отправились в полет, вашей республики еще не существовало, и Техас входил в нашу юрисдикцию.

— С тех пор многое изменилось.

— Вижу.

— Так зачем вы здесь на самом деле?

И так по кругу в течение часа.

ТАКС большую часть времени работало на территории страны, и миссии за ее пределами обычно согласовывались на самом низком уровне, так что у нас попросту не существовало внутренней инструкции на случай, когда тебя будут допрашивать представители власти. А если и была, то мне о ней почему-то забыли рассказать.

Поэтому я говорила правду настолько, насколько только могла, и надеялась, что остальные члены команды поступают так же. Ситуация не казалась мне угрожающей. Просто небольшое недоразумение, которое со временем разрешится и нас отпустят.

— Почему вы продолжаете упорствовать? — спросил майор.

— Потому что я говорю правду.

— Значит, вы вовсе не планировали покушение на нашего лидера и будущего президента республики, которым он станет сразу же после выборов?

— Я даже не знаю, как зовут вашего лидера, — сказала я.

— Его зовут Полковник Уотерс.

— Здорово, — сказала я. — Но мы в ТАКС не занимаемся политикой. И когда выборы?

— В следующий вторник.

— Оперативно, — похвалила я.

— И они состоятся, несмотря на усилия таких, как вы.

— Слушайте, ну серьезно, — сказала я. — Мне нет никакого дела до вашего штата, его свободы и независимости, до недавнего времени я вообще не подозревала, что вам всего этого не хватало. Я здесь по делам конторы.

— О которых вы не можете говорить?

— Ну да.

— Если вы не диверсионная группа, зачем вам оружие?

— На всякий случай.

— Среди прочих вещей мы нашли кейс, внутри которого лежал топор. Можете что-нибудь прояснить по этому поводу?

— Это мой топор, — сказала я.

— Зачем вам топор?

— Я планировала совершить ритуальное убийство полковника Баттерса с его помощью, — сказала я.

— Уотерса, — поправил он.

— И его тоже.

— Что у вас с рукой?

— Неаккуратное обращение с промышленной мясорубкой, — сказала я.

Он покачал головой.

— Не понимаю, на что вы рассчитываете, Кэррингтон. Может быть, у вас есть могущественные покровители там, внизу, но на границе республики их влияние заканчивается.

— Никого нет, — сказала я. Единственный человек, который худо-бедно подходил под это определение, уже был мертв. А больше у меня там и знакомых-то не было.

— Тем более, не понимаю.

— И что вы предлагаете? — спросила я, желая перейти к конструктиву.

— Вашу участь может облегчить только чистосердечное признание, — сказал он.

— В чем именно?

— В диверсионной работе на территории республики.

— Вы и правда думаете, что диверсионную группу доставляли к вам в шта… республику на бизнес-джете? — спросила я. — Типа, более незаметного способа мы там придумать не смогли?

— Возможно, вы торопились.

— Куда торопиться-то? До вторника еще куча времени.

— Это не смешно, Кэррингтон.

— Почему люди постоянно мне такое говорят?

— Вы играете с огнем.

— И какой счет?

Он вздохнул.

— Возможно, несколько дней в камере сделают вас по сговорчивей.

— Кстати, о камере, — сказала я. — Со мной сидит девушка…

— Шпионка федералистов, — сказал он.

Ой, как тут все запущено.

Когда я вернулась в камеру, Джессика перебралась на второй ярус. Видимо, ее проняло, когда она видела, с каким трудом я туда забиралась в прошлый раз.

— Как все прошло?

— Довольно паршиво, — сказала я. — Ты и правда шпионка федералистов?

— Кого?

— Вот именно так я и подумала.

— Они чо, меня не отпустят?

— Не знаю, — сказала я. — Не сегодня.

— Вот суки.

— С этим я, пожалуй, соглашусь.

Я скинула кеды и улеглась на койку.

— Слушай, а чо ваще происходит? — спросила Джессика.

— Техас провозгласил независимость, — сказала я.

— И чо это значит?

— Что он теперь сам по себе. Не часть большой страны, а сам себе страна.

— Круто, — сказала она и тут же засомневалась. — Или не очень?

— Не знаю, — сказала я. — Смотря для кого. Кто-то обогатится, кто-то обеднеет, кто-то получит власть, кто-то потеряет влияние, но большинству будет абсолютно без разницы. Если, конечно, не начнется гражданская война.

— С кем?

— Со всей остальной страной.

— А такое правда может быть?

— Может быть все что угодно, — сказала я.

— И моего парня могут отправить воевать?

— Ну да, — сказала я. — Он же военный. Кого еще-то, если не его?

— Вот задница, — сказала Джессика.

— Тут я снова с тобой соглашусь.

Кто же мог подумать, что провозглашение независимости Техаса настолько осложнит нам рабочие процессы? Надо отдать полковнику Уотерсу и его товарищам должное — даже если не они сами спровоцировали эту ситуацию, то воспользовались ей они крайне умело. Момент был выбран идеальный — страна обезглавлена и стоит на пороге хаоса, никто не знает, кто должен принимать решения, грех такой неразберихой не воспользоваться.

Надо было лететь сразу. Мы в любом случае застряли бы в республике, но тогда у нас хотя бы был шанс добраться до Блокнота. А что бы мы делали, если бы он оказался устойчив перед ударом моего топора? Как бы его отсюда вытаскивали?

Знает ли Уотерс о Блокноте? Его ли это план, или ему «помог» какой-то рядовой сторонник идеи независимости, о котором Полковник даже не слышал? И в чем конкретно заключается этот чертов план?

— Боб?

— Угу.

— У тя дети есть?

— Дочка, — сказала я.

— И сколько ей?

— Два месяца.

— Ого. И с кем она сейчас?

— С няней и бабушкой.

— А мужик твой?

— Там все сложно.

— Свалил в туман, да?

— В каком-то смысле, — согласилась я.

— Все они сволочи, — сказала она. — Кроме моего парня. Хотя и он тоже тот еще тип.

Я промолчала.

— Ты и правда диверсант?

— Ты ж меня видела, — вздохнула я. — Какой из меня диверсант?

Хотя, диверсию ради диверсии я могла бы устроить. Вызвать свой топор, разнести им половину тюрьмы… Правда, это было бы последнее представление в моей жизни, потому что меня наверняка бы пристрелили, и на сцену бы вышла она…

Ну, ты знаешь…

Кормили в гарнизонной тюрьме фигово. Все, что могло быть пережарено, было пережарено и имело привкус прогорклого масла, все, что могло быть переварено, было переварено до состояния однородной каши. Вдобавок, еда доходила до нас совершенно остывшей. Но поскольку у нас отобрали все гаджеты, окна в камере не было, а тусклая лампочка под потолком горела постоянно, приемы пищи были практически единственным мерилом времени.

Время шло. Я старалась не думать о том, как переживает мама по случаю очередной моей пропажи, как там поживает Морри, с которой я еще не расставалась на столь долгий срок, и, в последнюю очередь, о том, какая фигня сейчас творится в коридорах власти, что высших, что нижних.