– Если поезд остановится здесь, мы войдем в него, и поедем на другой берег. – Сообщила я своим спутникам.

– Здесь не должно быть железных дорог. – Совсем уж отчаявшимся голосом проговорил Габриэль.

– Да завались ты уже, Марек! Вот заладил, не должно, да не должно…

– Это действительно плохая идея, Ева. – Внезапно вмешалась Сильвия. – Мы же не знаем, кто ездит на этих поездах.

– Вот сейчас и узнаем.

– А если в то время, пока мы будем ехать на поезде, произойдет очередной толчок совмещения, и все исчезнет? Представь, что будет…

– Будем надеяться, что этого не случится.

Три красных глаза осветили сгущающийся сумрак. Их немудрено было испугаться, но то были лишь буферные фонари – “фары” поезда, который, судя по звуку, явно замедлял ход…

Поезд издал оглушительный протяжный гудок, от которого туман вокруг задрожал, а когда этот гудок затих, я проговорила громко.

– Пока еще я главная в нашем отряде, и мы все сядем в этот поезд, а кто не захочет, того я лично утоплю в том замечательном водоеме, и я не шучу сейчас, господа. Коль не желаете сами стать призраками, следуйте за мной.

Поезд соткался из дрожащего тумана. Я молча наблюдала, как тяжелые колеса его медленно перекатываются по стонущим рельсам. Из многочисленных окон исходило тусклое свечение… Я пыталась разглядеть хоть что-то определенное в этих окнах, но видела лишь кое-где неясные тени, иногда похожие на людей, а иногда нет…

На вид – поезд как поезд. Ничего в нем необычного нет, и пахнет он так же, как по моему представлению должны пахнуть поезда – сладковато-горький запах металла, аромат железнодорожной литиевой смазки, и что-то еще… Когда я была маленькой, еще до своей болезни, мне жутко нравилось кататься на поездах. И я постоянно расспрашивала отца буквально обо всем, что видела там и чувствовала… А еще, я представляла в свои семнадцать лет, что когда-то буду путешествовать на поездах вместе с бродягами, которых так любила.

Как же много времени прошло с последней моей поездки на поезде…

– Вперед. – Скомандовала я. – Перед вами не чудище какое-нибудь, а обычный поезд. Вы же сами видите! – После этих слов, дабы подать пример, я первая бесстрашно вошла в вагон.

Никто мне не ответил, но все последовали за мной…

***

Поезд глухо охнул, словно какое-нибудь живое существо, содрогнулся мучительной судорогой, и движение началось… Сила инерции заставила меня слегка покачнуться.

Габриэль, сквозь мутное овальное окошко, заглянул в вагон.

– Гребанный плацкарт. – Прокомментировал он. – С детства ненавижу поезда, а уж плацкартные вагоны в особенности. И… что это за символ? Мне кажется, я видел подобный в клинике.

Я осмотрела символ, который располагался на той же двери, прямо под окошком. Неизвестного значения иероглиф, скорее всего – из древнего алфавита, нарисованный синими линиями на черном круге.

Габриэль Марек прав. Я тоже видела такой символ в клинике Григоровича.

Шестой этаж клиники, предназначенный для персонала. Пепельно-серый круглый вестибюль, из которого двенадцать дверей открывают проход в двенадцать коридоров. И на каждой двери выгравирован определенный иероглиф древнего алфавита. Дверь, которая вела в коридор, предназначенный для проживания членов Аканху, также имела свой знак – очень похожий на этот. Но значение того знака мне было ведомо – Аканху: возрождение. Смысл же этого символа неизвестен… Впрочем, обладателю хорошего воображения, иероглиф, начертанный на тамбурной двери поезда, вполне мог показаться схематичным рисунком плывущей черепахи. Ну точно, плывущая черепаха! Мысленно, я так символ и окрестила…

– Маски не снимать. – Озвучила я свой приказ. – Если на этом поезде действительно ездят призраки, или существа похуже, то быть-может, на первых порах мы благодаря маскам сойдем за своих.

Глупая надежда. Но лишний раз перестраховаться никогда не помешает.

Я схватилась за ручку, и поддавшись с трудом, тамбурная дверь отъехала в сторону…

Габриэль не ошибся. Это был действительно плацкартный вагон, но не такой узкий, как те, в которых мне приходилось ездить в детстве… Те вагоны казались мне невероятно тесными, полными различных запахов, отвратительных и приятных, уютных и не очень. Однако из этого вагона на меня пахнуло… дождем, осенью и прелыми листьями – запахами, которые я более всего ненавидела в этой жизни. Эти запахи были чрезвычайно сильны, и настойчиво пробивались через респиратор моей маски.

– Господи! – Услышала я голос Анки за спиной. – Этого быть не может! Почему я ощущаю запах одеколона, которым пахло от моего отца?! И… О нет! – Она запричитала в отчаянии. – Пожалуйста, Ева, пойдемте в другой вагон! Вы сочтете меня безумной дурочкой, но здесь пахнет так, как пахло в моем подвале…

– Успокойся, Анка. Я чувствую совсем другие запахи – те, которые мне более всего неприятны.

– Здесь пахнет тимьяном. – Тихо проговорил Роман. – Моя бывшая девушка часто добавляла его в пищу. С тех пор, мне не очень нравится запах этой пряности.

– Воняет, как из того оврага. – Это уже сказал Габриэль. – Черные щупальца пахли точно так же…

– Каждый из нас сейчас чувствует запахи, которые для него наиболее отвратительны, или страшны. – Подытожила Сильвия.

– Еще один повод не снимать маски в этом чертовом поезде. – Сказала я. – Другой вагон мы искать не будем, поедем в этом. Мне кажется, кто-то попросту хочет напугать нас.

– Или что-то… – Добавил Роман.

Вдруг до меня донесся звук: будто бы огромный кусок сырого мяса шлепнулся на пол. В следующий момент я увидела, как с другого конца вагона, прижимаясь брюхом к полу, в нашу сторону ползет невероятных размеров голый толстяк.

– Ого… – Выдохнул Габриэль.

Толстяк полз довольно быстро, шустро перебирая объемистыми руками и ногами. Лицо у него было вполне человеческое, хоть и заплывшее жиром. Толстяк смотрел будто бы сквозь нас, и отчаянно шептал что-то своими мясистыми серыми губами.

– Он выглядит голодным. – Усмехнулась я. – Посторонитесь ребята, мне кажется, эта свинья просто проползет мимо.

Так оно и вышло. Натужно пыхтя, и не переставая шептать, толстяк быстро прошмыгнул мимо нас, и скрылся в тамбуре. На полу вагона после него остался влажный блестящий след.

– Отвратительно. – Пробормотал Роман. – Просто отвратительно. Если эта туша попадется нам, когда мы будем покидать поезд, можно я вскрою ее, Ева?

– Да, пожалуйста… Но только ты должен сделать это, не привлекая к нам внимания. Понял?

– Ага.

Пассажиров в вагоне было совсем немного. Однако те немногие, которых мы увидели, оказались весьма занимательными…

В одном из отделений сидела старуха. Она ничуть не походила на призрака. Лицо ее, хоть и жутко старое, выглядело удивительно живым, с яркими хитрыми глазами, и веселыми морщинками… Эта старуха была одета в темный плащ, с вышитыми на нем голубыми птицами, и черный берет, густо изукрашенный белыми символами, относящимися все к тому же древнему алфавиту. Рядом со старухой, на столике, сидела крупная дымчатая кошка. Действительно крупная, таких больших я еще не видывала… Между старухой и кошкой располагалась шахматная доска, с высокими изящными фигурами в форме рыб и морских чудищ. Посейдон, конечно же, был королем. А королевой – какая-то русалка с волнистыми волосами…

На сиденье, рядом со старухой, я увидела множество пластмассовых кукол, похожих на грязных голых младенцев. Словно дети, наблюдающие за игрой… Мёртвые дети, ведь ни одна из этих кукол не была целой. Кому-то недоставало руки, кому-то ноги, а кому-то и головы. Некоторые куклы были лишены глаз.

Когда я со своим отрядом проходила мимо, старуха с кошкой посмотрели на нас, после чего возвратили свои взгляды к шахматной доске. В том, что эти двое действительно играют, я убедилась после того, как кошка ловко передвинула одну из фигур лапой, а старуха, глядя на это, нахмурилась…

В следующем отделении, но уже по правую руку от нас, расположилась целая семья. Муж, жена, дети – мальчик с девочкой. Эти уж точно являлись призраками, ведь, как и положено призракам, были полупрозрачными. У всех у них вместо глаз были пришиты пуговицы – у отца темные, у матери красные, у мальчика голубые, а у девочки ярко-желтые…