Проведя вечер в ее обществе и вспоминая ее глаза, цвет лица, смех, ее способность создавать вокруг себя уют, мы приходили в отчаяние при мысли о ее близкой помолвке. Я отдал бы десять лет жизни, чтобы она не вошла в церковь к венцу об руку с высокомерным Сергеем. Мне было приятно думать о себе как о ее «кавалере-слуге», и я презирал снисходительную манеру Сергея обращаться к «тете Элле», преувеличенно грассируя по-петербургски и называя ее «дитя мое».
Слишком гордая, чтобы жаловаться, она прожила с ним около двадцати лет. Не поза или рисовка, а истинное милосердие побудило ее навестить убийцу ее мужа в его камере перед казнью в московской тюрьме. Ее последовавший вслед за тем уход в монастырь, ее героические, хотя и безуспешные, попытки руководить царицей и, наконец, ее мученичество в плену большевиков – все это дает достаточно оснований, чтобы причислить великую княгиню Елизавету Федоровну к лику святых. Нет более благородной женщины, которая оставила отпечаток своего облика на кровавых страницах русской истории.
Дядя Павел, великий князь Павел Александрович, был самым симпатичным из четырех дядей царя, хотя и был несколько высокомерен – черта характера, заимствованная им у брата Сергея благодаря их близости. Он хорошо танцевал, пользовался успехом у женщин и был очень интересен в своем темно-зеленом с серебром доломане, малиновых рейтузах и ботиках гродненского гусара. Беззаботная жизнь кавалерийского офицера его вполне удовлетворяла. Великий князь Павел никогда не занимал ответственного поста. Его первая супруга – принцесса Греческая – умерла в молодости, и во второй раз он женился на разведенной жене одного полковника, дважды нарушив традиции царской фамилии, так как великие князья не могли жениться на особах неравнородных, то есть не принадлежавших к владетельным домам Европы, а женщины, состоявшие в разводе, не имели приезда ко двору. Ввиду этого он должен был покинуть пределы России и переселиться на неопределенное время в Париж. Мне лично думается, что великий князь Павел, встречаясь в своем вынужденном изгнании с выдающимися людьми, от этого только выиграл. Это отразилось на складе его характера и обнаружило в нем человеческие черты, скрытые раньше под маской высокомерия. Во время мировой войны он командовал Гвардейским корпусом на германском фронте, но на государственные дела никакого влияния не имел.
Ничего более нельзя прибавить ко всему тому, что я уже имел случай говорить о великих князьях Георгии и Михаиле Александровичах – двух братьях императора Николая II. Георгий был самым одаренным из всех троих, но умер слишком молодым, чтобы успеть развить свои блестящие способности, Михаил был на одиннадцать лет моложе государя. Он очаровывал всех подкупающей простотой своих манер.
Любимец родных, однополчан-офицеров и бесчисленных друзей, он обладал методическим умом и выдвинулся бы на любом посту, если бы не заключил своего морганатического брака. Это произошло тогда, когда великий князь Михаил Александрович уже достиг зрелости, и поставило государя в очень трудное положение. Император желал своему брату полного счастья, но в качестве главы императорской семьи должен был следовать предписаниям основных законов. Великий князь Михаил Александрович женился на госпоже Вульферт (разведенной жене капитана Вульферта) в Вене и поселился в Лондоне. Таким образом, в течение долгих лет, предшествовавших войне, Михаил Александрович был в разлуке со своим братом и вследствие этого никакого отношения к делам управления не имел.
Перехожу к двоюродным дядям государя. Их было одиннадцать. Это, во-первых, два сына великого князя Константина Николаевича, третий, Вячеслав, скончался в молодости, а четвертый, Николай, провел свою жизнь в ссылке в Туркестане. Старший из них, великий князь Константин Константинович, был талантливым поэтом и очень религиозным человеком, что до известной степени как суживало, так и расширяло его кругозор. Он был автором лучшего перевода шекспировского «Гамлета» на русский язык и любил театр, выступая в главных ролях на любительских спектаклях в Эрмитажном театре Зимнего дворца.
Он с большим тактом нес обязанности президента Императорской Академии наук и был первым, кто признал гений биолога Павлова. Он писал поэмы, драматические произведения и рассказы, подписываясь псевдонимом К. Р., и его талант признавался даже органами печати, враждебными существовавшему в России строю.
В лейб-гвардии Измайловском полку он создал свои знаменитые «Измайловские досуги» и, таким образом, заменил обычные кутежи офицерских собраний интересными вечерами, посвященными современной русской литературе. Хорошо разбираясь в тайниках души русского простолюдина, великий князь Константин Константинович значительно преобразовал методы воспитания молодых солдат. Для него не было большего удовольствия, как провести утро в казармах, где он занимался с ними «словесностью». Будучи в течение многих лет начальником Главного управления военно-учебных заведений, он сделал многое, чтобы смягчить суровые методы нашей военной педагогии.
Все это следовало также приветствовать. Казалось бы, что такой гуманный и просвещенный человек, как великий князь Константин Константинович, был бы неоценимым помощником государя в делах управления империей. Но, к сожалению, Константин Константинович ненавидел политику и чуждался всякого соприкосновения с политическими деятелями. Он искал прежде всего уединения в обществе книг, драматических произведений, ученых, солдат, кадетов и своей счастливой семьи, состоящей из жены – великой княгини Елизаветы Маврикиевны (принцессы Саксен-Веймарской), шести сыновей и двух дочерей. В этом отношении воля великого князя была непреклонна, и потому престол лишался в его лице ценной опоры.
Его младший брат, великий князь Дмитрий Константинович, был убежденным женоненавистником и страстным кавалеристом. «Берегись юбок», «Война с Германией неизбежна», «Я хотел бы, чтобы вы посмотрели моих годовиков». Другие темы Дмитрия Константиновича не интересовали. Всю свою жизнь он остался холостяком, но зато имел превосходных лошадей. Что же касается войны с Германией, которую он предсказывал за пятнадцать лет, то слабость зрения, перешедшая к 1914 году в почти полную слепоту, заставила его остаться в тылу, проклиная свою судьбу и занимаясь подготовкой кавалерии.
Из всех членов императорской семьи великий князь Николай Николаевич, старший сын моего дяди великого князя Николая Николаевича-старшего, имел самое большое влияние на наши государственные дела. Два важнейших акта в истории России – Манифест 17 октября 1905 года и отречение императора Николая II 2 марта 1917 года – следует приписать полнейшей аберрации политического предвидения великого князя Николая Николаевича.
Когда я пишу эти строки, мною руководят отнюдь не горькие чувства. Вражда между ним и моим братом, великим князем Николаем Михайловичем, относится к потонувшему уже миру. Оба они умерли и вошли в историю. Я далек от мысли умалять его редкую честность и добрые намерения. Людьми типа великого князя Николая Николаевича можно было бы пользоваться с большим успехом в любом хорошо организованном государстве, при условии чтобы монарх сознавал ограниченность ума этого рода людей.
Мой двоюродный брат, великий князь Николай Николаевич, был превосходным строевым офицером. Не было равного ему в искусстве поддерживать строевую дисциплину, обучать солдат и готовить военные смотры. Тот, кому случалось присутствовать на парадах Петербургского гарнизона, имел возможность видеть безукоризненное исполнение воинских уставов в совершенстве вымуштрованной массой войск: каждая рота одета строго по форме, каждая пуговица на своем месте, каждое движение радовало сердце убежденных фронтовиков. Если бы великий князь Николай Николаевич оставался на посту командующего войсками гвардии и Петроградского военного округа до февраля 1917 года, он всецело оправдал бы все ожидания и сумел бы предупредить февральский солдатский бунт.
Оглядываясь на двадцатитрехлетнее правление императора Николая II, я не вижу логического объяснения тому, почему государь считался с мнением Николая Николаевича в делах государственного управления. Как все военные, привыкшие иметь дело со строго определенными заданиями, Николай Николаевич терялся во всех сложных политических положениях, где его манера повышать голос и угрожать наказанием не производила желаемого эффекта.
