– Думаете, он со мной увидится?
– Наверняка увидится.
Генерал Дауэс выругался и сказал, что я напрасно трачу время, которое можно с куда большей пользой провести в гольф-клубе в Сен-Клу. Я снова не послушал этого умного и проницательного человека и, вместо того чтобы играть в гольф, заперся в душном номере и заставил себя написать президенту Вильсону.
«Президенту Вильсону, Париж
27 января 1919 года
Дорогой сэр!
Я хотел бы встретиться с вами и поговорить как мужчина с мужчиной.
Забудьте о том, что я великий князь. Помните лишь, что я русский, чья единственная цель – помочь своей стране.
Веря в Божественную справедливость, я вижу в вас не только президента Соединенных Штатов, но и подлинного христианина, который стремится установить на земле вечный мир.
Я не принадлежу и никогда не принадлежал ни к какой партии. Если бы меня попросили назвать свои политические предпочтения, я бы сказал, что всегда был либералом и всегда видел решение всех наших бед во всемирной победе здравой демократии, построенной на евангельских принципах.
Я жил не менее активной жизнью, чем любой человек; пережил три войны и три революции, на протяжении полугода находился под арестом большевиков. В течение всего времени я имел возможность наблюдать многочисленные способы, с помощью которых меньшинство обманывает большинство и таким образом увеличивает угрозу для будущего человечества.
Вы, сэр, сегодня занимаете положение, в котором не находился ни один человек на протяжении всей истории христианства. Народы всего мира смотрят на вас с надеждой; их спасение зависит от вас. Вот почему я обращаюсь к вам. В ваших силах помочь ста шестидесяти миллионам русских основать поистине свободную Россию, свободную от неравенства как в прошлом, так и в настоящем. Однако, если вы сохраните молчание, им придется выживать в обстановке нравственного и физического краха.
Не откажите мне в моей просьбе. Не сомневаюсь, вам интересно будет послушать то, что я должен сказать. Я прошу всего несколько минут вашего времени.
Еще раз – позвольте заверить, что я пишу не как великий князь, но как русский человек.
Искренне ваш,
Александр».
Два дня спустя я получил следующий ответ на мое письмо:
«Великому князю Александру
Отель „Ритц“, Париж
28 января 1919 г.
Дорогой сэр!
Президент просит меня подтвердить получение вашего недавнего письма и поблагодарить вас за него. Он с радостью увидится с вами и обсудит положение в России, если представится такая возможность, но в настоящее время он так занят на мирной конференции, что у него совсем не остается личного времени и он по необходимости отказывается от встреч такого рода.
С искренним сожалением,
Искренне ваш,
Гилберт Ф. Чейз, личный секретарь президента».
Должен признать, я не слишком удивился, как и мои американские «советчики»! Они многозначительно улыбались и спрашивали:
– Вы, конечно, понимаете, что это означает?
– Понимаю. Это означает, что президент не хочет меня видеть. В какой-то степени я его не виню. Зачем ему компрометировать американское правительство, встречаясь с кем-то из Романовых?
– Как вы можете быть таким наивным! – На меня смотрели с сожалением и упреком. – Прочтите, пожалуйста, еще раз вот эту строку!
– Читаю. Там написано: «…он обязан отказаться от встреч такого рода».
– Обратите внимание на слова «такого рода». Неужели вы не понимаете, что это значит?
– Будь я проклят, если понимаю.
– Это значит… полковник Хаус! Полковник Хаус! Теперь понимаете, наивный вы человек? Это значит, что все встречи такого рода президент поручает полковнику Хаусу.
– Но почему секретарь президента не мог написать об этом прямо?
После того как стих громкий хохот, вызванный моим вопросом, мне сообщили, что, во-первых, из меня не выйдет хорошего политика, а во-вторых, мне следует сейчас же договориться о встрече с полковником Хаусом. Я наотрез отказался следовать их совету. Прежде я уже встречался с добрым полковником Хаусом на каком-то приеме и понимал, что «тайное совещание» с ним не улучшит ни его всемирно известной репутации современного сфинкса, ни моего в чем-то сомнительного положения как политика. Я навсегда покончил с написанием писем и просьбами о встречах. Единственным влиятельным лицом на Версальской конференции, с которым мне хотелось бы увидеться, оставался Артур Бальфур, министр иностранных дел Великобритании. Я хотел встретиться с ним не столько ради того, чтобы «открыть ему глаза» на Россию – для задачи такой сложности потребовались бы многочисленные «открыватели глаз», – сколько с целью прямо спросить его: «Что я такого сделал, что мне запрещено въезжать в Англию?» Я получил письмо от королевы-матери, которая выражала свое крайнее неудовольствие моим «нежеланием» посетить Мальборо-Хаус, «даже на несколько дней». Поскольку в переписке с ней я истощил свой репертуар лжи во спасение, мне хотелось заручиться помощью Бальфура в создании алиби на будущее.
«Мистер Бальфур предпочел бы встретиться с вами в номере своего отеля», – довольно высокомерно сказал его секретарь, которого, очевидно, раздражала моя решимость нарушить спокойствие его хозяина. Я ответил, что мне все равно, где состоится наша встреча, лишь бы прославленный философ и государственный деятель увиделся со мной. За пять минут до назначенной встречи я пришел к нему в отель и назвал свое имя дежурному портье. Поднявшись в лифте на тот этаж, где жил Бальфур, я увидел долговязую, небрежно одетую фигуру министра иностранных дел Великобритании, который бежал по коридору к «пожарному выходу». Вначале мне хотелось окликнуть его, но потом я передумал. В конце концов, у всех нас есть свои странности; возможно, Бальфур просто любит бегать по коридорам парижских отелей. Впрочем, красное и недовольное лицо его секретаря свидетельствовало о другом.
– Мистер Бальфур глубоко сожалеет, но из-за конференции крайней важности он не сможет переговорить с вашим императорским высочеством. Он поручил мне передать ему, слово в слово, все, что вы пожелаете сказать.
Бедняга заикался и мямлил. Думаю, ему было немного стыдно за своего хозяина. Я улыбнулся и направился к двери. – Разве вы ничего не передадите мистеру Бальфуру? – почти умоляюще спросил секретарь.
– Да, – ответил я, – непременно. Передайте, что в его возрасте лучше пользоваться лифтом.
Глава III
Нумизмат расплачивается по счетам
1
Нет лучше лекарства от воображаемых бед, чем необходимость сражаться с бедствиями подлинными. Я горевал бы не один месяц, думая о Бальфуре, Вильсоне и Лансинге, если бы не управляющий отеля «Ритц», мой портной, мой галантерейщик и мой сапожник. Всем им я задолжал деньги. Они хотели, чтобы я расплатился. Вот подлинное бедствие, которое перевешивало политику победоносных союзников по отношению к России.
Я не мог получить деньги в Париже, городе, где я всегда давал, а не брал. Я мог бы получить деньги в Лондоне, но правительство Великобритании не пускало меня туда. Поэтому пришлось думать, причем думать быстро; каждое утро мне приносили кипу счетов, сопровождаемых письмами, составленными в приятных выражениях, однако не оставляющих сомнений в твердой решимости их авторов получить долг. Если бы в то время кто-то вошел ко мне в номер и увидел странного вида схемы и таблицы на моем письменном столе, остаток жизни я, скорее всего, провел бы в клинике для умалишенных. Мои схемы и таблицы выглядели примерно так:
«1. Дорийцы из Гераклеи (Херсонес) и ионийцы из Милета (Феодосия). Около 650 г. до н. э. Написать толстому итальянцу в Женеву. Возможно, покроют ¼ счета „Ритца“.
2. Готы (250 г. н. э.), гунны (376 г. н. э.), хазары (около 740 г. н. э.). Сбыть будет трудно. Бостон? Послать телеграмму в конце недели? Надеюсь, этого хватит, чтобы расплатиться за два новых весенних костюма.
