— Простите, а эта квартира…

Женщина выкатив глаза подскакивает с места.

— Мужа моего квартира! Вам то до нее какое дело?

— Да нет, никакого… Просто дети в последнее время проживали в бараке под снос. Мальчик проговорился как-то, что раньше в квартире они жили.

— Мало ли что он говорил! Если не согласны на мои условия, я вас больше не задерживаю, — проходит к двери, демонстративно распахивая ее.

— А муж ваш где говорите?

— На работе! — вспыхивает она. — Все! До свидания! Больше мое предложение не актуально. Разбирайтесь сами! Меня судьба этих выродков не волнует! Да и вам, никакого счастья ваше благородство не принесет. Думаете, возьмете деток, а они вам в благодарность будут цвести и пахнуть как цветы на клумбе! Ошибаетесь! От осинки не родятся апельсинки! Знаете, чем их мать по юности промышляла?

Слушать дальше эту истеричку нет никакого желания, поэтому быстро обуваюсь и выхожу в обшарпанный подъезд. По пути закуриваю. Свежий вечерний воздух окутывает с головы до ног. Скрип, режущий уши, заставляет повернуть голову в сторону детской площадки. Дочь Валентины покачивается на старой облезшей качели. Плачет, что ли? Издалека не разглядеть. Перед ней на корточках сидит отец. Узнаю его по полосатой футболке, в которой он был вчера, и лысине на затылке. Направляюсь к ним. И правда плачет. Крупные слезы текут по щекам. Мужик треплет ее за коленку, успокаивает. Увидев меня, поднимается, выпрямляется в полный рост. Тяну руку. Он протягивает свою в ответ. Киваю головой в сторону. Отходим. Предлагаю сигарету. Не отказывается.

— Я думал, она шутит… — произносит и смотрит на балкон, на котором нарисовалась его жена.

— Так вы в курсе?

— Послушайте, не все так просто! Вы думаете мне их не жаль! Я бы взял… Я ведь их мать в наркологию три раза запирал, жил с ними пока она лечилась. Но у меня ведь тоже семья! Не хочет жена! Встала в позу! Я уговаривал ее, взять хотя бы Лизу. С пацаном не справлюсь. Шпана…

— Я не просил забирать их фактически, нам достаточно было бы номинальной опеки, чтобы по документам все было чисто. Интернат не санаторий, вы же понимаете это?

Кивает, косится на балкон, на котором продолжает стоять Валентина.

— К ним уже прикипела одна женщина. Я же вам объяснял. Нам нужно было буквально три-четыре месяца. Получали бы вы пособия на них, это время, никто бы у вас деньги отнимать не стал бы.

— Я попытаюсь еще раз с ней поговорить, — стреляет глазами в жену.

— Нет! Теперь не надо. Разберусь как-нибудь по-другому. Кстати, а где они раньше жили, когда был жив их отец?

Мужик теряется, снова бросает взгляд на балкон.

— Здесь и жили, — говорит отвернувшись в сторону. — Мы выкупили их часть… Татьяна сама цену назвала. Это квартира моих родителей. Принадлежала нам с братом в равных долях. Но поскольку отца Сашка досматривал, жил в ней он. Когда батю парализовало, он Таньку на трассе подобрал. Привез ее сюда. Она смотрела за стариком. Сначала так жили, потом Женька появился, расписались. Батя помер года через полтора. Пока Санек жив был, они вроде не плохо жили. Она, конечно шаболда и погуливала от него, пока тот в рейсах был. Но брат любил ее, наверное, поэтому терпел. Лизка может и не его вовсе, а вот Женка точно его. Похож сильно. Им свет отрезали за неуплату. И она к нам пришла. Мы с Валькой всю жизнь по квартирам маялись… Она не хотела за моим отцом ходить, вот и скитались… Подумали и решили выкупить часть. До сих пор кредит платим.

— Ясно…

— Сколько она просила?

— Триста.

— Как раз…

— Ладно, спасибо за информацию.

— Я попробую еще раз с ней поговорить.

— Не надо, — тяну руку. Мужик пожимает ее в ответ.

Остался последний вариант, мне Серега его подсказал. Откидываюсь на спинку сидения, завожу машину.

Звонок от Нины застает меня уже в квартире. Хлопаю по выключателю, сбрасываю обувь, принимаю вызов и валюсь на диван.

— Паш! Я придумала! — взволновано произносит она.

— Что ты придумала? — от ее голоса тепло разливается за грудной клеткой.

— Я могу устроиться на работу в интернат!

— Кем?

— Да кем угодно! Хоть уборщицей! Это ведь временно. Зато я буду рядом с ними. Паш, она так сладко дремлет. Она спит спокойно! Не дергается, не подскакивает, даже улыбается во сне. Хотя на перевязке бинты опять сдирали так, что у меня волосы на всем теле шевелиться начинали.

— Это плохая идея, — в полудреме произношу я. Рубит страшно. Двое суток без сна.

— Почему?

— Потому что мы не потянем больше троих детей. Я не потяну… — бормочу себе под нос.

— Почему троих?

— Завтра расскажу… Нин, я отключаюсь. Ты можешь разбудить меня в шесть? Звони до тех пор, пока не возьму трубку, на будильники я не надеюсь.

— Могу конечно! Но почему троих, Паш?

— Завтра, Нин. Все завтра…

Я плаваю в полудреме. Мозг не хочет отключаться полностью. Не могу разлепить веки, но перед глазами яркие картинки, как мы все вместе гуляем около того озера за моим дачным участком. Лизка катается на самокате, Женька на велике. А Ванька почему-то держит за руку Нину. Держит крепко, не отпускает и идет между нами.

Мокрый шершавый язык вылизывает мой подбородок, от этого мерзкого ощущения сон, как рукой снимает, резко сажусь на диване, держа на вытянутой руке мелкую поскуливающую крысу.

— Забыл я за тебя, чудовище, — опускаю песеля на пол.

Иду в кухню. Он, мелко перебирая лапками, стучит когтями по ламинату. Меня в очередной раз передергивает. Ну почему она не завела какого-нибудь добермана или ротвейлера? Немецкая овчарка тоже неплохая собака. Ну почему крыса?

Луи набрасывается на корм, разбрасывая вокруг миски его добрую часть. Недоразумение… Качаю головой. Жду, пока он наестся и напьется. Цепляю поводок. Ну что ж, мы в ответе за тех, кого приручили.

— Пойдем гулять, уродец…

— Я тебе уже говорил! Нужно сделать так, чтоб он сам захотел с ней развестись!

— Легко сказать. Он везде уже подмазал. Три месяца им на подумать дали… Два еще ждать, а потом еще минимум месяц, прежде чем нас распишут.

— Позвони Гурову! Чего ты тормозишь!? Ты его Спиди-гонщика по фрагментам собрал, он тебе по гроб жизни обязан теперь.

— За своего отпрыска он меня уже отблагодарил, — толкаю колесо машины носком ботинка. — Не хочу я с ним связываться. Я и эту благодарность скрепя сердце принял.

— Ему тачку подогнали, а он морду кривит.

Серега не понимает одного. Связываться с такими людьми себе дороже. Я не выбирал пациента, мне на скорой его привезли. Я и так себе на горло наступил, принимая этот подарок. «Таким людям лучше не отказывать, — предупредил меня его человек и вручил ключ от БМВ.».

Не то, что бы я его боялся, но связываться не хотел. Отказ принять машину этот человек счел бы за оскорбление. А врагов мне не надо. И так не жизнь, а сплошная нервотрёпка. Эта машина стоит, как моя квартира. Сам я бы в жизни ни купил бы себе ничего подобного. Ездил на своем видавшем виды Хендае и горя не знал. Теперь катаюсь вокруг заправки и жалею, что продал Туксон. Коллеги поглядывают с завистью, а я ее уже на продажу выставил. Не нужна мне такая машина. Лучше землю куплю в каком-нибудь приличном коттеджном поселке, поближе к городу. Уже присмотрел пару участков. В квартире мы не поместимся. Дом нужно строить.

— Чем больше всего дорожит ее муж? — не успокаивается Серега.

— Должностью своей, наверное… Не семьей это точно.

— Вот именно… должностью. Не тупи! Позвони! Этот гусь же уже очухался немного? Его припугнут, тем что с креслом своим попрощаться может, он сам процесс развода ускорит. Давай уже активнее, активнее, — жестикулируя подгоняет меня Серега. — Звони сейчас! А я пока Рябовой позвоню.

— Кому?

— Я тоже между прочим связи имею. Эта тетенька распишет вас в течении недели, а может и быстрее. Три месяца ждать собрался, — качает головой.