— Я решу эту проблему.

— Зачем тебе это?

— Нин, у нас может получиться семья.

— Ты хочешь семью?

— Хочу…

— И ребенка тоже хочешь?

— И ребенка хочу.

— Разве я могу тебе его обещать? Найди себе женщину помоложе, — снова эта нервная улыбка кривит губы.

— Я уже нашел.

— Я не рожу тебе ребенка! — голос срывается, становится хриплым.

— А разве я тебя об этом прошу? — Рука Паши тянется к моему лицу. Большой палец оглаживает скулу. Паша смотрит мне в глаза, не моргая. — Давай усыновим или удочерим. Ты же любишь детей? — Его палец аккуратно стирает слезу, бегущую по моей щеке.

— Ты же меня совсем не знаешь.

— Мне достаточно того, что я вижу. Разведись… — Паша берет мою правую руку, пропускает свои пальцы сквозь мои, сжимает.

Мое сердце стучит медленно и глухо. Эти удары отражаются биением пульса в висках. У меня нет слов. Он смотрит мне в глаза, и я теряюсь. Не знаю, что ему ответить.

— Хорошо, — отвечает кто-то за меня, но моими губами. Он подхватывает вторую руку и целует ее жесткими горячими губами, оставляя ожег на тыльной стороне ладони.

— Ну вот и поговорили, — произносит, одновременно заводя двигатель автомобиля. — Поехали в город. Покажу тебе квартиру.

— Зачем? — словно очнувшись ото сна, выпаливаю я.

— Как зачем? А… Нужно было сказать словами. Переезжай ко мне!

Я отрицательно мотаю головой и выдергиваю свою кисть из его ладони.

— Нет, это очень быстро… Я не хочу.

— Ладно, — отняв руки от руля, Паша показывает, что сдается. — Быстро, так быстро. Мы можем не торопиться.

Я одобрительно киваю, уставившись на свои колени.

Удивительно быстро мы возвращаемся назад. Дождь снова усилился. На нашей улице нет электричества. Свет вырубила гроза. Такое случается постоянно. Фары освещают заезд, и мерный стук моего сердца пускается в быстрый галоп. Около моих ворот стоит машина Максима. Улицу озаряет вспышка огромной молнии. За ней следует нарастающий грохот грома. Мы останавливаемся. Максим выходит из машины, осторожно ступает в грязь своими безупречно начищенными туфлями. И я забываю, как дышать, потому что Паша тоже выходит из машины.

Все случилось очень быстро. Еще одна молния. Они говорят что-то друг другу. Еще один раскат грома. И Макс лежит в грязи без сознания. А потом мигалки скорой помощи и реанимация. Успела ли я поверить в то, что я смогу быть счастливой? Нет, не успела. Больно ли мне за него? Нет, не больно…

— Мам… Я третий день не могу дозвониться до папы. Я понимаю, что вы в ссоре… Но ты не могла бы съездить к нему? У меня нехорошее предчувствие. На прошлой неделе я с его секретарем разговаривала. Она говорила, что уже несколько раз ему скорую вызывала. Он сознание терял прямо на работе. Папа сказал, что она преувеличила, и он просто переутомился тогда. А сейчас я и до нее дозвониться не могу! Вообще ни до кого дозвониться не могу! Съезди, пожалуйста…

— Марусь, папа в больнице. Не хотела тебе говорить… Не нужно тебе нервничать.

— Что случилось? Мама! Разве можно молчать о таких вещах. Сердце, да? Когда мы в последний раз общались — голос у него был неважным, но я решила, что он так переживает ваше расставание, — не перестает тараторить Маша.

Вот как ей сообщать такие новости? Макс действительно в больнице. И между ним и Пашей действительно вышла потасовка. Но причина его нахождения в клинике никак не связана с ударом, который он получил от Паши. Я своими глазами видела то, как Паша ударил его в живот, а потом наклонился и, удерживая его за шиворот пиджака, что-то сказал ему. А когда отпустил, Макс свалился на землю, словно мертвый.

Всю дорогу я как мантру повторяла: «Ты не виноват! Он сам упал! Я свидетель.». Паша же молча следовал за каретой скорой помощи, совершенно не реагируя на мои причитания. В крови Макса обнаружили алкоголь в огромном количестве. Само то, что он умудрился проехать такое расстояние за рулем, да еще и в дождь, было чудом. То, что он держался на ногах, было не менее удивительно. А на утро меня, как законную супругу, ждал диагноз и, соответственно, истинная причина потери им сознания.

Опухоль лобной доли, головного мозга. Макс о своем диагнозе знал и от операции отказался. Доктор говорил, а я медленно оседала на диван. Он обследовался в этой клиники. Скорая по просьбе Паши привезла Макса в его больницу. На вопрос: «Почему он не хочет оперироваться?». Нейрохирург ответил, что Максим планировал лечение в США. Но у него, как выяснилось, ни так уж и много времени. Вчерашний приступ подтвердил, что времени у него нет совсем…

— Доченька, я рядом с ним… Ты можешь не переживать. Папа говорил тебе правду. Он очень много работает сейчас. Переутомился…

— Ты вернешься к нему?

Ну зачем? Ну зачем ты мне задаешь этот вопрос, Машенька!? Спроси, о чем угодно, только не об этом.

— Марусь, пока папа в больнице, я буду его навещать. Когда он поправится, мы решим все наши незакрытые вопросы.

— Мам, я не прошу тебя вернуться к нему насовсем. Я же не слепая и не глупая. Я понимаю, что ты с ним мучилась всю жизнь. И понимаю, ради кого ты это делала. Но он же мой отец, и я все равно люблю его, не смотря ни на что. Не бросай его, пожалуйста, сейчас… Пусть он поправится. Ему нужно свыкнуться с мыслью, что вы больше не вместе.

— Не переживай… Я его не оставлю.

— Мам, прости.

— За что?

— За то, что я тебе не помощник в этой проблеме. Я поговорю с Толиком, может, после рождения ребенка, мы сможем приехать хоть ненадолго. Я очень соскучилась, мам, — дочка плачет, а у меня сердце разрывается.

Кое как успокоив непрекращающуюся истерику Маруси, я снова собираюсь в больницу. Завтра мне нужно закрыть свой больничный и выйти на работу. Поэтому сегодня, мне кровь из носу нужно поговорить с мужем. Паша сообщил, что его перевели из реанимации в палату интенсивной терапии, пообещал провести меня к нему.

Я не собираюсь к нему возвращаться. Уверена, что он попытается манипулировать мной, теперь уже афишируя своим диагнозом. Но я твердо решила, что буду стоять на своем. Я хочу развестись, и точка. Я ему не сиделка и не собираюсь ей быть. У него достаточно денег, чтобы нанять человека, который будет за ним ухаживать. Когда я успела стать такой черствой?

Чисто по-человечески мне жаль его. Ему всего сорок девять. Паша младше его на каких-то четыре года, но мечтает о семье и даже ребенка завести не прочь. А жизнь Максима почти закончена. Как страшно звучит эта фраза — почти закончена. Она может означать, что человеку остался месяц или два, может быть, год. Смерть может забрать его в любой момент. Он может просто отключиться за рулем, который ему теперь противопоказан, может умереть во сне, а может мучиться в агонии и без сильнодействующих лекарств не сможет даже вздохнуть.

Завожу машину, выезжаю за ворота. И вместо того, чтобы поехать коротким путем, поворачиваю не направо, а налево. Дабы сделать небольшой крюк и проехать по улице, на которой живет Лиза.

Каждый вечер пробегаю глазами по сообщениям в чате. Сегодня Лиза прогуливает. Сообщение было написано с номера ее матери уже в двенадцатом часу. Обычно родители заканчивают свои переписки до девяти.

Последние дни и так выдались на редкость тяжелыми. Поэтому я старалась гнать от себя эти переживания. Но не убедиться в том, все ли у нее в порядке, не смогла.

— Чего сигналишь!? — на крыльцо вышел заросший мужчина. На вид не алкаш, но очень близок к нему. Прямо движется в этом направление в довольно ускоренном темпе.

Я высунулась из машины, а за тем вышла из нее и подошла к калитке. Мужчина пропал из поля зрения. Вероятно, спускался с крыльца. Звонкий лай небольшой дворовой собачонки, сопровождающей своего хозяина по дорожке к калитке, подтверждал, что сейчас я познакомлюсь с сожителем загадочной матери Лизы.

— Добрый день, — поздоровалась я с мужчиной, приоткрывшим калитку и взмахнувшим головой в немом вопросе. — Не могли бы вы позвать Татьяну?