— Максим, нас все равно разведут… Так зачем затягивать этот процесс?

— Я уже сказал тебе, что развод ты не получишь! — Макс одним глотком осушает бокал. И развернувшись уходит на кухню. Следую за ним. Макс наливает из бутылки вторую порцию.

— Максим!

— Я отправлю Гену за твоей собачонкой. Пусть живет здесь. Я не против. За вещами съездим в выходные.

— Ты не можешь решать за меня, где мне жить!! — не удержавшись толкаю его в грудь. Макс, как скала стоит на месте и смотрит на меня сверху вниз. А я дав волю эмоциям начинаю колотить его грудь кулаками. — Отпусти меня! Оставь меня в покое!

Я держалась целый день. Естественно, я предполагала, что нас не разведут одним днем. Но малюсенький огарочек надежды все же тлел в моей душе. И мне отчаянно хотелось верить, что сегодня я стану свободной.

— Отпусти! — Макс удерживает мои запястья. — Ненавижу тебя! Ненавижу! Всю жизнь ты мне испоганил, сволочь! — продолжаю попытки вырваться из его захвата. Но его кисти словно металлические браслеты сковали мои запястья, и я чувствую себя раненой птичкой крылья которой запутались в сетке.

— А ты мне, нет? — он наклоняется и цедит сквозь зубы прямо мне в лицо. — Ты мне жизнь не испортила!?

Мое лицо обдает горячее дыхание, густо наполненное алкогольными парами.

— Отпусти! — отворачиваю лицо в сторону, продолжая настаивать на своем.

Но его хватка не слабеет, а наоборот крепнет. Он толкает меня к кухонному острову и заваливает на него. В спину впивается что-то острое. Вероятнее всего это вилка, лежавшая на столешнице, она вонзается мне между лопаток. Макс наваливается сверху. Наклоняется к моему лицу. Мы почти что соприкасаемся носами. Смотрит на меня потемневшими глазами. Его взгляд прожигает и буквально физически ранит меня, заставляя сердце ускориться и начать перекачивать кровь интенсивнее. Пульс грохочет в висках. Осознание того, что я боюсь его, кипятком окатывает с головы до ног.

— Сука… Как же я тебя ненавижу, — выплевывает мне эту фразу в лицо.

В моем желудке образуется пудовая гиря, которая своим весом пригвождает меня к холодной каменной столешнице. Мне никогда не было так страшно, как сейчас. Он перехватывает мои запястья одной рукой, а второй обхватывает мою шею и сдавливает ее так, что из глаз брызгают слезы. Он продолжает сжимать мое горло и сверлить меня своими жуткими глазами. Я вижу свое искаженное страхом лицо, отражающееся в линзах его очков и понимаю, что моя жизнь после сегодняшнего дня больше не будет прежней. А может и не будет никакой жизни вовсе? Кисть на моей шее сжимается сильнее.

— Какая же ты дрянь! Ты как заноза, как проказа, как самая херовая вредная привычка. Пустила в меня свои корни и ничем тебя не вытравить… Дрянь!!

— Отпусти, — хриплю сдавленным горлом, по пищеводу гуляет тошнота, из глаз реками бегут горячие слезы, затекают в уши. Он коленом раздвигает мои ноги и отпустив мое горло, задирает юбку, которая с треском рвется, делая разрез бесконечным. Я судорожно хватаю воздух ртом. Руки над головой занемели. Он больше не держит их так крепко, как держал до этого, но тело меня не слушается. Продолжает лежать на каменной поверхности в миг ставшей горячей.

— Не надо, — одними губами шепчу я. Но Максим меня не слышит…

Несколько минут кошмара показались мне вечностью. Горло саднит, из глаз не перестают бежать слезы, нос хлюпает так, будто бы у меня ядреный непреходящий насморк. Я сижу на полу подпирая спиной кухонный гарнитур. Рядом со мной лежат его очки. Я все же попыталась еще раз дернуться. Очки, валяющиеся на полу, есть результат моего бесполезного сопротивления.

— Я на тебя заявлю…

Голоса почти нет, он осип от удушья.

— Не заявишь, — спокойно произносит Макс закуривая третью по счету сигарету. Он открыл дверь на балкон, прохлада, царящая в комнате, постепенно заменяется теплым летним воздухом.

— Ты понимаешь, что ты сделал?

— Просто трахнул свою жену… Недавно я узнал, что она любит пожестче. А я то столько лет маялся… Все переживал, да боялся потревожить ее тонкую душевную организацию, — Макс тушит очередной окурок в пепельнице. — А оказывается ее просто нужно было как следует отодрать, — говорит закуривая, не понимаю какую уже по счету сигарету. — Представляешь, как я обманывался! Чуть ли не святой ее считал, — наклоняется ко мне и выпускает сизую струю дыма прямо мне в лицо. — А она оказывается такая же как все… Что смотришь? Думала я не узнаю?

Стараюсь не вдыхать противный дым, но он все равно просачивается мне в ноздри. Проглатываю склизкий ком застрявший в горле, но он не помогает мне протолкнуть обратно, подкатывающую к горлу тошноту. С трудом поднимаюсь с пола и намеренно наступаю босой ногой на его очки. Оправа гнется, линзы трескаются. По стенке иду в ванную и только успев затворить за собой дверь опускаюсь на пол перед унитазом. Меня рвет горькой желчью, от боли царапающей горло, слезы не хотят унять своего непрерывного течения.

Макс заходит в ванную и склонившись надо мной, собирает мои растрепанные волосы на затылке. Меня продолжает выворачивать и у меня просто нет сил сбросить его руки со своей головы. А когда я делаю попытку, хотя бы просто качнуть ею, дабы избавиться от его неуместной заботы. Он больно тянет меня за волосы, заставляя голову запрокинуться.

— Ты что беременна?

Его глаза больше не темные, а просто мутные и водянистые.

— Это из-за тебя… — голосовые связки по-прежнему не слушаются.

— Да ты что, дорогая! Из-за меня этого быть не может… Есть в нашей с тобой истории конечно случай, когда ребенок получился от одного единственного раза, но не так же быстро. Пусть пройдет хотя бы три-четыре недели. Или сколько там нужно подождать? Хотя нам ведь с тобой уже этого не нужно… Какие дети? Да, Ниночка! — убирает прилипшую прядь с моей щеки. — Завтра съездишь к врачу, если это, — кивает на унитаз, — результат твоего загула. Избавишься… Поняла?

— Какой же ты ублюдок…

— Я такой, каким ты привыкла меня представлять. — Отпускает мои волосы делает попытку помочь мне подняться. Отталкиваю его руку, поднимаюсь сама.

— Ты мне отомстил? Не могу понять логики твоего поведения. Если ты в курсе того, что у меня появился мужчина. Зачем все это? Неужели тебе мало твоих баб? — голос потихоньку возвращается, как и способность мыслить. Пытаюсь задвинуть все произошедшее куда-нибудь подальше на самую дальнюю полочку своего сознания. Мне не избавиться от Макса так просто… Очевидно, что он не собирается отпускать меня в свободную жизнь.

— Давай так, — его взгляд продолжает ощупывать меня с головы до ног, похабная улыбка искажает уголок его тонких губ, — сегодня ты частично вернула мне супружеский долг. Частично… — противная улыбка легкой судорогой пробегает по его лицу. — Ты прекращаешь свои шашни и возвращаешься домой.

— Что ты такое говоришь? Мы разводимся! У меня появился другой мужчина!

— Как видишь, я не брезгливый в отличии от некоторых…

— Ты больной!!

— Да, мое состояние сложно назвать здоровым. Что поделать если одна опухоль за двадцать с лишним лет, как следует разрослась во мне, а удалять ее уже поздно. Неоперабельна… — его ноздри вздрагивают, глаза вновь темнеют и мои внутренности наливаются свинцом. Снова эта неподъемная тяжесть не позволяет мне сдвинуться с места.

— Что ты несешь?

— Больше я повторять не буду, надеюсь ты меня расслышала с первого раза. Приведи себя в порядок и выходи. У меня есть к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться…

— Ублюдок! Скотина! Это все из-за тебя! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Я неистово молочу руками и ногами по двери, пока Макс разговаривает с кем-то в соседней комнате по телефону. В один момент я опускаюсь на присядки и начинаю хохотать. Нелепая параллель всплывет в моей голове. В юности я не любила свое имя. С детства считала его каким-то старомодным. И лишь с возрастом я смогла его принять и даже заметить в нем что-то красивое, звучное. Много раз я спрашивала у бабушки, почему не Елена, не Светлана или не Людмила. Она посмеиваясь отвечала, что мой ветряный папаша был влюблен в Наталью Варлей. И поэтому дал мне имя его любой героини из советского кино. Только жизнь моя оказалась далека от доброй наивной комедии. Я готова убить Макса за то, что он сделал сегодня, и за то, что он сделал почти год назад.