Ирина вжалась в стену. Сейчас она даже не плакала.

– Так вот. Я тебе говорю… Нет, я тебя просто уведомляю, что с этого момента, раз и навсегда, только я решаю: что и как мне делать, с кем дружить и с кем пить водку. И если ты когда-нибудь еще раз посмеешь решить за меня, то…

Здесь Иван осекся, поняв: каким именно будет то самое ТО, он и сам представлял достаточно смутно. Допустим, уйдет из дома. Благо, можно вернуться на квартиру к бабушке, так что с альтернативным жильем проблем нет никаких. А Сашка? А работа, которую он, если честно, любил даже чуть больше родного сына? Ибо только там, в своей каморке, в последнее время он и находил пристанище от вечных семейных дрязг, ночного плача и, чего уж лукавить, от порядком осточертевшей молодой жены. А ведь его работа, как ни крути, напрямую зависела от Иркиного дяди… В общем, от осознания сего замкнутого круга навалилась на Лямку такая тоска, что… Что он просто молча бухнулся на диван и устало опустил голову на колени.

Воспользовавшись внезапной паузой, Ирина стала потихоньку выбираться из кухни. Она понимала, что на сегодня Иван всё – сдулся, утих. А завтра… Завтра, бог даст, все пойдет как прежде. Еще и каяться прибежит. «Все равно, надо будет переговорить с дядей Костей», – подумала она, входя в спальню и склоняясь над детской кроваткой. В этот момент ее мысли как-то сами по себе унеслись далеко от произошедшего на кухне скандала. В конце концов, обижаться на вдупель пьяного мужика – саму себя не уважать.

Тем же вечером, узким кругом отмечая успех, захмелевший Леха Серпухов махал перед своими розыскниками справкой о судимости Дорофеева:

– О, артистов каких вяжем по горячим следам! Ну, Батя! Герой!.. А вы – растяпы! Могло ведь черт-те знает что в квартире произойти!.. Слушай, Бать, и все-таки – как ты его вычислил? Опять не скажешь?

– У меня нюх, – предсказуемо отшутился Батя.

– Да, Батя, что бы мы только без тебя делали! – угодливо вставил Травкин, как бы невзначай подвигая в его сторону локтем пустой пластиковый стаканчик. Батя на правах ветерана трудился сейчас виночерпием.

– То же, что и раньше, – валяли и к стенке приставляли. После чего пускали пузыри и, со слезою всматриваясь вдаль, ожидали, когда вернется мамочка с большой сисей и всех покормит.

– Ну, ты уж того, особо-то не возносись, – попытался вступиться за честь мундира Серпухов. – Знаешь, какой у нас сейчас некомплект в отделе?

– Услышав ответ, я, видимо, должен буду пасть ниц и забиться в конвульсиях?

– Очень смешно. А некомплект в отделе, между прочим, целых три штыка! Я давеча нарочно подсчитал: каждый пашет за себя и ровно за 0,75 «того парня».

– Ну-ну, все мы виновны в смерти Лоры Палмер! – снисходительно констатировал Батя. – Неужели управление кадров меры саботирует?

– Отнюдь. Вот, буквально намедни список выпускников Высшей школы прислали… – Серпухов вынул из бокового кармана пиджака сложенный вчетверо, обсыпанный сигаретными крошками листок и нервно встряхнул им, как сердитый купец в привокзальном ресторане. – Зачитываю по алфавиту: Абдулхамидов, Баграмов, Мултахазибек-оглы, что радует. Далее: Ювараншаев и, наконец, Ягуёбшев!

– Да уж, не приведи, Создатель, на карте найти! – откликнулся на последнее сочетание звуков Травкин.

– Во-во! Выбирай, не хочу! А я не хочу! Мне тут затяжной Ближний Восток не нужен! – сформулировал Серпухов. – А Ягуёбшев этот, чую, в бурке рожден.

– М-да, – согласился с ним Батя. – Не спи, казак: во тьме ночной чеченец ходит за рекой…

Но в целом настроение у собравшегося народа было почти прекрасное. В данном случае «почти» объяснялось досадным косяком в отношении Линчевского, отпущенного на волне охватившей всех эйфории. Сгоряча засветивший подлинную фамилию мнимого гражданина Дортюка, задержанный Дорофеев в этой части тут же ушел в глухую молчанку и помогать оперативникам в возращении сблуднувшего сына категорически не собирался. Ну да хоть по эпизоду изнасилования особо не отбрыкивался, понимая, что при таких раскладах включать дурака особого смысла нет. Дорофеев признался, что подобрал девку на Невском – стояла-голосовала, а у самой, как потом выяснилось, денег только до ближайшего светофора. Вот он с нее по приезде натурой и взял. И, по его словам, все правильно сделал. В следующий раз, когда без денег к незнакомому мужику в машину полезет, авось головой будет думать. А не «Тефаль» за нее. Такая вот немудреная житейская философия. Хотя, по мнению того же Бати, некая доля сермяжной правды присутствовала и в ней.

Второй за день визит Димы Травкина на квартиру Вики, естественно, ничего не дал. Отправивший его туда Серпухов, по правде сказать, на это и не рассчитывал: надо быть полным идиотом, чтобы после столь невероятного соскока вернуться и занять исходную позицию. Вика пояснила Травкину, что чернявенького парня видела впервые, к Дорофееву он пришел примерно за полчаса до приезда оперативников, и вроде как зовут его Эдиком. А вообще – «не сторож она приятелям Дорофеева», которым, с ее слов, несть числа. Ничего иного выжать из Вики не удалось. За исключением разве что шерстяных носков и банки компота, которые та попросила передать в камеру Дорофееву. Из чего Серпухов заключил, что вертевшийся на кухне пупс был прижит Викой от него, хотя соответствующие странички в паспорте Дорофеева были девственно чисты. Кстати сказать, если Вику умыть-приодеть-причесать, баба получилась бы вполне ничего себе. Конечно, не Клаудия Шиффер, но все же. Так что не очень понятно, с чего это вдруг Дорофеева сподвигло рискнуть пойти на столь непопулярную статью – то ли пьянка, то ли внезапно взбрыкнувшее либидо. В общем, какая-то генитальность бытия.

По возвращении Травкина с Сампсониевского «Эдика», естественно, прокинули по базам. Если предполагать, что парень местный, то на город и область пришлось всего трое Эдуардов Линчевских. Из них по возрасту – только один. И действительно сидел по малолетке – снова Бате зачет. Прозвонились в адрес регистрации. Там сказали, что было такое дело, но уже с год как не живет, съехал, а куда – неизвестно. Собственно, на этом мини-розыскные действия по лже-Дротюку и завершили. А смысл? К изнасилованию парень явно отношения не имел. Что же до «левого» паспорта, дело, в общем-то, житейское: не в этот, так в другой раз спалится. Обидно, конечно: имелись все шансы с одной кавалерийской атаки сразу две палки срубить. Ну да чего уж теперь…

«Каждая несчастная семья несчастлива по-своему», – писал в свое время классик. И в данном случае, зная его непростую биографию, у нас нет оснований ему не доверять.

Ольховская вырулила на Большой проспект и припарковалась у первой попавшейся на глаза кофейни. Целенаправленно искать заведение для вечерней релаксации не хотелось. В зеркало заднего вида она увидела, как вслед за ней схожий маневр повторил серебристый «Тахо», остановившись на корректно-уважительном расстоянии. Невзирая на то, что в данный момент хозяин продолжал париться в камере, а непосредственный начальник лежал под капельницей, система охраны продолжала работать, как отлаженный часовой механизм. Все эти дни люди Саныча ни на минуту не оставляли Полину без отеческой опеки. Поначалу это раздражало, даже бесило, но в какой-то момент Ольховская смирилась с тем, что ее жизнь априори является элементом высокобюджетного реалити-шоу «За стеклом».

Заканчивался очередной день неразберихи, суеты и ставшего обыденно-привычным нервяка. Заканчивался он очередной неопределенностью, причем практически по всем позициям. Разве что проведший все утро в офисе «Золотого слитка» Смолов немного обнадежил, сообщив, что раскопал нечто очень важное. Способное якобы максимально продвинуться по всей цепочке. Другое дело, что Полина не вполне доверяла этому чересчур, как ей казалось, самоуверенному менту, подрядившемуся в добровольные помощники за солидное вознаграждение. Наемник, он и есть наемник.

Ольховская вздохнула, устало откинула челку со лба и принялась рыться в сумочке в поисках помады. В хаосе набросанных в маленький женский мир документов, трех флаконов духов (на разное настроение), записной книжки, двух мобильников и «дико модного» романа некоего Сергея Минаева помада находиться категорически не желала. В конце концов, Полина бросила это бесполезное занятие. Она еще немного посидела в машине с включенным кондиционером и направилась в кафе. В отличие от простых смертных, Ольховская могла позволить себе такую роскошь, как не ставить машину на сигналку. Было кому присмотреть.