Нарушая привычную геометрию урока, Доватор прошел по проходу:

— Вас как зовут?

— Геннадий.

— Можно, я рядом с вами посижу?

— Пожалуйста.

Доватор опустился в середине крайнего ряда на полупустую парту.

— Давно я не сидел за партой, знаете, как-то приятно, а вам, наверное, надоело.

— Еще как!

— Эх вы, люди, мыши и лошади… Вам надоела школьная дисциплина. Надоели взрослые, которые регламентируют ваше время. Хочется на простор, в пампасы или хотя бы на журфак университета, можно еще на геологический. Их выпускники, судя по кинофильмам, жизнь проводят в романтических командировках. А если прокол, можно временно пойти в лаборанты, в крайнем случае на завод. Ну а девушки — в манекенщицы. Правильно я излагаю?

— Вполне квалифицированно.

— А я пришел вместо школьной дисциплины предложить дисциплину более жесткую и требовательную. Вместо пампасов — океан, с которым вы по-настоящему встретитесь, может быть, через шесть лет. Впрочем, после первого курса будет у вас морская практика. Но это будет вряд ли Рио-де-Жанейро, Стокгольм или Лондон.

Правда, теперь наш флот стал океанским, однако если мечтать о коралловых островах, то лучше становиться океанологом, а на худой случай идти на торговый флот. Подводная лодка не «Кон-Тики» и не яхта, которая, послушная воле владельца, шатается по океану. Но море есть море, и оно вам даст то чувство общности судьбы, которое рождает настоящую дружбу. С настоящей дружбой вы встретитесь еще и в училище.

— Вы всерьез считаете, что тот, кто носит бескозырку или морскую фуражку, умеет лучше дружить, чем остальная часть человечества?

— Считаю именно так. Тут многое от традиции, от общности душ тех, кто службой избрал море. Кроме того, долгая совместная учеба, длительные дальние походы. — Доватор попрочнее уселся за партой.

За спиной голос Геннадия:

— А почему именно дружбу вы считаете главным в жизни человека? Любовь тоже нужна, если не для военно-морской службы, то для счастья.

— Согласен. Но любовь нужно защищать. Ваша ответственность за девушку, когда вы идете с ней темным переулком, вам ясна, а если говорить о более широком понимании защиты, то для этого и существуют армия и флот. И этому надо отдать не один вечер, а жизнь. Впрочем, если вы собираетесь постоянно защищать дорогого вам человека, это тоже требует всей жизни.

— Вот видите, а вы зовете нас в училище. Там увольняют с субботы на воскресенье, а всю неделю наши девушки остаются беззащитными. — Широкоскулый юноша весело обвел глазами класс и, явно рассчитывая на эффект, добавил: — Беззащитными, да еще в Москве.

— Последние дни доживаем вместе и тут человека заново узнаем. Эх, товарищ морской офицер… — сказала Таня.

— Меня зовут Юрий Евгеньевич.

— Эх, Юрий Евгеньевич, если бы вы к нам пораньше приехали, может, жизнь бы у нас в классе по-иному пошла. Вася не бил бы нас портфелем по голове, столь своеобразно проявляя свое внимание. Вы не думайте, они не из-за девушек, они из-за себя флота боятся. Там же им придется мужчинами быть, а не балаболками. Зря вы к нам пришли, Юрий Евгеньевич, у нас не тот народ собрался.

— Не стоит, Танька, так легко идти на обобщение, — раздался голос Геннадия.

— И что делает с девушками морская форма, — прохныкал широкоскулый Вася, — прямо звереют. — Нарочито тоненький голосок при мощной фигуре обычно вызывал в классе смех, но тут никто не засмеялся.

Настоящий разговор пошел в коридоре. Ребят интересовали подробности. Казалось, они завтра должны принимать присягу. Геннадий молчал, но слушал внимательнее всех.

У директорской двери Доватор помедлил: «Странно, почему сразу такая резкая антипатия, словно мы с ней давно знакомы и я ее чем-то обидел. А вот Гена и Таня за меня. И подруга Танина за меня. Она не будет поступать в училище, но хорошо, что она за меня».

— Как прошла беседа? — поинтересовалась директриса. Когда она сидит за своим столом, незаметно, что она маленького роста.

— Хорошо, — ответил Доватор и спросил, как занимается Геннадий. — Такой черноглазый блондин, немного узкоплеч.

— Знаю, — сказала директриса и полистала журнал.

Оказалось, Геннадий учится прилично. Хотелось еще спросить, как зовут Танину подругу и каковы ее оценки, но Юрий Евгеньевич понимал неуместность подобного вопроса и, поблагодарив, вышел из кабинета.

В вестибюле никого не было. Школа опустела мгновенно. Как они торопятся… А потом со щемящей тоской будут вспоминать эти коридоры.

Капитан-лейтенант Юрий Евгеньевич Доватор неторопливо вышел из подъезда. Два хвоста в такт покачивались на углу. Юрий Евгеньевич сбежал по ступенькам, мгновение поколебался и пошел следом. Девушки обернулись и скрылись за углом.

Юрий Евгеньевич шел неторопливо. Откуда мне так знакомо это лицо? Но какое мне дело до этой милой десятиклассницы?

Девушки стояли за углом, чуть косясь друг на друга.

«Засада», — подумал Доватор и улыбнулся. Таня улыбнулась в ответ и спросила:

— Можно с вами побеседовать в неофициальной обстановке?

— Можно.

Пошли втроем. Школа скрылась за поворотом. Тротуар широкий и пустой. Девушки молчали, и Доватор молчал, потом не выдержал:

— Таня, как зовут вашу подругу, — и, не удержавшись, добавил: — Которая меня отправила на второй этаж искать директорский кабинет?

— Ее зовут…

— Меня зовут Женей, а вам…

— Вот вы и познакомились, а я пойду, — сказала Таня и пошла быстро, быстро, и хвост у нее совсем не качался.

— Меня зовут Женей. На второй этаж я вас отправила, чтобы вы сразу не удрали. Если бы у нас, как в старой школе, было четыре этажа, я бы вас сразу на четвертый отправила… Меня зовут Женей, а вы только за других храбрый. Вы обрадовались, что Генка может вас послушать. А в него Вера из восьмого «Б» влюблена. Он уедет в ваше военно-морское училище, так никогда и не узнает об этом, а даже если узнает, что ей делать, пока он там учиться будет?

— Если они полюбят друг друга…

— Если полюбят. Они уже полюбили. Или, по-вашему, это только в тридцать лет бывает?

— В разное время бывает. Только вы говорили, Гена ничего не знает.

— Не знает, но любит…

— Что ж, будут ждать друг друга.

— Ждать? — Женя резко остановилась. — Ждать!.. Она будет ждать и бегать к почтовому ящику, а он ей то ли пришлет письмо к празднику, то ли не пришлет. Но вдруг ей принесут корзину с тюльпанами.

— На такой жест курсантской стипендии не хватит… — капитан-лейтенант Доватор замер. «Почему она говорит про тюльпаны? Я когда-то Белой шапочке тюльпаны… Нет, просто совпадение…»

— Значит, тюльпанов не будет, пока он не станет каким-нибудь капитаном?

— Сначала не будет, но после училища они смогут быть вместе.

— Поженятся? Почему вы боитесь прямо сказать?

— Я не боюсь. Могут пожениться.

— А вы женаты? Простите за такой вопрос.

— Нет… Почему вы злитесь на меня, Женя?

Женя резко остановилась, чуть наклонила плечи. Лицо у нее побледнело, и на этом побледневшем лице выступили веснушки.

«Как много веснушек», — подумал Доватор.

— А если меня из-за вас соломенной невестой зовут? — Рот дрогнул, и на глазах показались слезы.

— Женя, что вы, Женя?

— Я ничего, я сейчас… Уйдем отсюда куда-нибудь.

В подъезде широкие подоконники. Женя сидела, прислонившись к стене, и держала Доватора за пуговицы тужурки.

— Я вас теперь никуда не отпущу. И у меня будет ваш адрес, и вы тоже будете бегать к ящику. Вот увидите, будете.

Юрка Доватор стоял растерянный. Все было непонятно, потому что Женя уж никак не могла быть Белой шапочкой, ведь для нее земля не крутилась в обратную сторону. И, ничего не желая понимать, Доватор держал в ладонях эти тонкие плечи, и не хотел их отпускать.

Все было хорошо, только сдвинуто во времени и потому должно было скоро кончиться. И чем скорее это кончится, тем легче будет жить дальше и ему и Женьке… Легче. И Юрка перестал быть Юркой, стал взрослым капитан-лейтенантом Юрием Евгеньевичем Доватором и сказал: