— Что вы! — испуганно сказал Юрий Евгеньевич.

— Прокол, мама, прокол. И потом, какой из Юрия Евгеньевича ЮП, он как-никак инженер-лейтенант. Понимаете, мама главный режиссер Театра юного полярника. У нас вся школа — сплошные актеры, знаменитость на знаменитости. Но вот беда, ребята кончат, и надо спектакль восстанавливать.

— Вы, Алеша, тоже играете?

— Что вы! Я сцены боюсь, но под давлением общественности исполню роль осветителя и завхоза. А вы не рисуете?

— Немного рисую.

— Здорово! Лялька точный глаз на нужных людей имеет. Гримера сюда тоже она привела.

— Я, Алеша, совсем чуть-чуть рисую.

— Ну, это мы еще посмотрим.

Дома Доватор пододвинул стул к подоконнику. «Уж если меня берут подмастерьем к театральному художнику, то надо потренироваться. Попробуем сначала БЧ изобразить в аксонометрии, а потом пойдут варианты».

Утром комната была припорошена страничками из блокнота. Доватор спал, положив голову на подоконник.

Корпус дрожит от работы пневматических молотков. Юрий Евгеньевич останавливается, телом ощущая эту дрожь, бормочет: «Рождение в грохоте» — и входит в кают-компанию.

Широкий стол, знакомые синьки разложены на столе. Напротив БЧ почти в полном составе. Нет только Столбова, он с монтажниками. По другую сторону человек согнул в кресле обтянутую синей робой сутуловатую спину.

— Встать, смирно! — командует Карпенко. — Боевая часть на беседе. Беседу ведет представитель НИИ.

— Вольно.

Представитель НИИ оборачивается:

— Виктор Николаевич.

— Очень приятно. Юрий Евгеньевич. Продолжайте, пожалуйста.

Виктору Николаевичу лет тридцать. Он, легко поигрывая карандашом, с удовольствием продолжает объяснение. Видно, приятно еще раз подытожить проделанную работу.

«Вот для сегодняшнего дня меня и заставляли сдавать черчение, а матросам сложнее, чем мне. Правда, Чернилов кончал техникум». Юрий Евгеньевич пододвинул к себе плотный лист бумаги и, внимательно слушая Виктора Николаевича, начал набрасывать в аксонометрии ту часть лодки, в которой располагалась БЧ.

«Да, а если с этим блоком будут какие-нибудь неприятности, то чинить его сможет только щуплый Гриценко, остальным туда не пробраться».

Юрий Евгеньевич на секунду представил себе тесноту подводной лодки, и, может по неопытности, ему показалось, что действовать в условиях, так четко изложенных на чертеже, будет мучительно трудно, если еще повреждена осветительная система.

Юрий Евгеньевич представил себе еще снисходительную неторопливость Столбова и врожденную нерасторопность Чернилова. «Клемаш поступил мудро, выбрав работу в управлении».

А Виктор Николаевич говорит уверенно, искренне считая, что все придуманное в НИИ ух как должно радовать людей на флоте. Это раздражает Доватора. Разглядывая аксонометрию, он вспоминает слова Бати: «Доведенная до предела рациональность должна выглядеть всегда прекрасно».

«Доведенная до предела», — повторяет про себя Юрий Евгеньевич. — Пожалуй, тут маленько недотянуто до изящества. Попробую предложить свой вариант. — Юрий Евгеньевич еще раз кидает взгляд на чертеж. — А если чуть-чуть изменить расположение панели и поставить еще одну переборку?»

— Виктор Николаевич, можно вас прервать на минутку?

— Пожалуйста, — чуть покровительственно разрешает Виктор Николаевич. — Вам что-нибудь неясно?

— Пока ясно. Но у меня разыгралась фантазия. Представьте себе: тревога, вышли из строя освещение и эта панель. А младший матрос Гриценко сломал руку. Кроме него, сюда, — Юрий Евгеньевич решительно провел карандашом по чертежу, — никто втиснуться не сможет. Потом, путь до боевых постов длинноват. БЧ не изолирована от остальных служб, а в походе… Вы можете возразить, что я связываю быт и расположение оборудования, но ведь в новой квартире мебель хочется расставить поудобнее.

— Прежде чем предлагать вам такую компоновку, мы в НИИ рассматривали вопрос со всех сторон и утверждали оптимальный вариант. Вы предлагаете иное?

— Да. Если здесь мы установим две переборки, в середине получится маленькая каюта. В ней два человека в непосредственной близости от боевого поста. На появившейся стенке мы укрепим панель, подходы к ней становятся доступны. Кроме того, пост может быть загерметизирован.

— Подождите, подождите. Тут есть рациональное зерно. А если вот так?

Через два часа Юрий Евгеньевич поднялся из-за стола и с уважением и некоторой завистью посмотрел на лист бумаги, на котором Виктор Николаевич заканчивал вариант новой компоновки. А тот, оторвавшись от листа, еще раз взглянул на плод их коллективного творчества и грустно засвистел:

— А теперь, коллега, нас ждут неприятности. Претворение в жизнь новой идеи сопряжено с ними. Без командира лодки у нас ничего не выйдет. Думаете, он поддержит?

— Поддержит, — неуверенно сказал Доватор.

— Зеленый вы еще. На него тоже жмут сроки. Ну ладно, пойдем.

Колесо времени, похожее на колесо старых пароходов, поскрипело и повернулось, и начались хождения. Юрий Евгеньевич даже подумал, что, знай он заранее, сколько их будет, дерзкая мысль тронуть утвержденный во всех инстанциях вариант не шевельнулась бы в его голове.

В одном Юрий Евгеньевич оказался прав: командир лодки посопел над чертежами, выслушал аргументацию, поглядел на лист с аксонометрической проекцией и сказал:

— Изящно вышло.

Кавторанг употребил слово, которое часто произносил Батя, и это было похвалой.

К счастью, почти все «инстанции» в этот момент находились тут же на Севере. У Доватора слегка перепутались в голове дни недели, но наконец последние бумаги подписаны. Оставалось немногое: начать и кончить и уложиться в те же самые жесткие сроки, которые отводились раньше на монтаж.

Теперь дни уже не путались, они сливались в один. Спор о том, умны или глупы дельфины, стал далеким и детским. Проблема, насколько тщательной должна быть уборка, тоже отодвинулась куда-то в дальний угол. Взаимоотношения с командой складывались примитивно просто: работали вместе и до упора, словно монтаж вообще был делом не завода, а самой команды. Так прошли три недели…

От крыльца видно море. От крыльца видны сопки, уже плотно прикрытые снегом. Доватор подумал, хоть здесь и мало солнца, зато лыжный сезон что надо. И сразу вспомнил Урал и то, как они с Батей идут вниз по вихляющей просеке.

Впереди белое полотно плотно окантовано соснами, и надо не прозевать поворот. Кренились лыжи, крепление врезалось в валенки. Внизу, повизгивая от нетерпения и страха, подпрыгивали одноклассницы… Впереди Батя. Снег за его спиной вскипает буруном. Доватор догоняет его по уже проложенной лыжне, чуть поворачивает в сторону, и потом они идут рядом по пологому склону.

— Почему вас так давно не было видно, Юрий Евгеньевич? — Доватор повернулся. Татьяна Сергеевна старательно постукивает по крыльцу сапогами, сбивая подтаявший снег. — Вы сегодня отдыхаете?

— Отдыхаю.

— Тогда идемте. Лялька очень интересуется, когда же наконец придет лейтенант Юра, которого Булька укусила. Алексей тоже… А вот и он, легок на помине.

— Юрий Евгеньевич, здравствуйте. Юрий Евгеньевич, выручайте.

— Попробую.

— Давайте сразу в Дом офицеров, я один с декорациями зашиваюсь намертво.

— Алеша, имей совесть.

— Мам, имею. Мы пойдем, мам.

— Это уж как Юрий Евгеньевич.

— Идем, Алеша. Только учти, из меня лишь подмастерье.

— Жду ужинать. Алеша, проследи.

В комнате пахло красками. На подрамнике загрунтованное полотно, набросок углем.

— Говоришь, один работаешь, а тебе милая девушка помогает, — Юрий Евгеньевич кивнул на холст.

Алексей вздохнул и повернул подрамник к стене:

— Помогает или мешает…

— Не ты первый, не ты последний этот вопрос решаешь. Поссорились?

— Не знаю…

— Какие нужны декорации?

— К «Ромео и Джульетте», — грустно сказал Алексей.