Жертвоприношение Как мне понять загадку Исаака? Всегда задумчив, тих, и одинок, И молчалив. Жил в ожиданье знака Средь волн пустыни, таинства дорог. Кому обязан жизнью, зная с детства, Мечтал о встрече и молил о ней, И веры драгоценное наследство Впитал, как губка, с первых детских дней. В пустыне, меж колодцев и верблюдов, Жил Бога глас, взыскующий в ночи. Ждал Исаак, когда свершится чудо, Пустыни ветер словом зазвучит. Он в тридцать семь поднялся на вершину, Безмолвно лёг на жертвенный алтарь. Бог есть любовь, зачем Он жертву сына Потребовал, как требовали встарь? В последний миг предложена замена, Ответ небес на преданность отца. Но как измерить испытанья цену Страданием любимого лица, Вместившим нежность, боль, любовь, сознанье, Что всё вершится волею Его, Сиянье веры, трепетность желанья, Тщету надежды, страх поверх всего. Над Мориа диск солнца зябко стынет. Душа в оцепененье замерла. Был жертвы акт исполнен, понят, принят… Но Сарра в этот вечер умерла. Исход
Пришёл нисан, и зябкий свет луны В полночной тьме колышет занавески, Трубит шофар, преграды сметены, Рабам на волю вручены повестки. Уже свершились казни, и в Мицраим Возврата нет. А будущее? Или станет раем, Иль превратится в бред. Но ровная симметрия долины, Прорезанная мутной лентой Нила, Уныла, словно кирпичи из глины, И как спина надсмотрщика постыла. Похлёбка с мясом, солнца злобный жгут, С рождения исчислена дорога. А над Синаем грозно тучи ждут, Когда придём мы, чтоб услышать Бога. От рабской повседневности в душе Привычек, слов, поступков, отношений Уводит в неизведанность Моше, В пустыню для исканий и свершений. Шма, Исраэль! Раздался трубный глас. Мы Тору приняли однажды и навеки. Но сколько рабства ещё было в нас, Как долго оно тает в человеке. Одни уйдут к язычникам служить, Другие боги уведут их за собою, Но клятвы той трепещущая нить Оставшихся сплетёт одной судьбою. Сквозь Вавилона блуд, сквозь Рима спесь К печам Освенцима протянется тропинка. Машиах если всё ещё не здесь, Неужто непонятно, где заминка? Борьба не кончена, ещё ярится зло, И, значит, миру вновь нужны солдаты, Те самые, которым повезло Жизнь заслонить собою в сорок пятом, На грозный суд из пекла той борьбы Они придут, когда Ему угодно. Ты видишь, Адонай, мы не рабы. Мы выполнили клятву. Мы свободны? Опять весна, опять пришёл нисан, Вновь свет луны колышет занавески. Кто для свободы был рождён, от сна восстань, Ещё не все разобраны повестки! На распутье Опять весна, опять пришёл нисан, Вновь Песах плавно переходит в Пасху, И тот, кто требовал: «Иди за мной, восстань!» — Меняет облик, излучая ласку. Сквозь тьму веков пригрезится едва Дрожь ночи звёздной, тихий шум Кидрона, Оливы серебристая листва Во рву ночном, над пропастью склонённом. В том мире, где всесилен римский меч, Волнуется одна лишь Иудея. Здесь головы летят с упрямых плеч, Когда сердца об истине радеют. Народ жестоковыйный, вас из всех Избрал Господь, и нам нельзя расстаться. Ведь опираться можно лишь на тех, Кто в состоянии сопротивляться. Спрячь в ножны меч, кто на решенья скор, Пройдут века, но не придёт решенье. Не силой разрешится давний спор Меж воздаяньем и меж всепрощеньем. Любое чудо можно совершить, Лечить больных и накормить голодных. Но как рабов в свободных превратить, От ненависти для любви свободных? Пройдя путь крестный муки и любви, Он ввысь ушёл, сомнений не рассеяв, Поклявшись, что ничем не искривил Пути, завещанного словом Моисея. Не изменить явился, а исполнить Завещанный от пращуров закон — Одной любовью только мир наполнить. Но вновь набатом – колокольный звон. Дорога надежды Среди язычников лишь верою храним, Египет, Вавилон, Афины, Рим Прошёл еврей, гоним, но не покорен, Он жил, любил и умирал по Торе. «Бог – жизнь моя, прохлада в летний зной, — В душе звучала проповедь пророка. — Ходи смиренномудрым предо мной, Люби людей и избегай порока». Но за грехи сожжён Иерусалим, Разрушен Храм, заброшена дорога. И вновь народ рассеян и гоним В изгнанье. И вершится воля Бога. Вот Павел пламенный (в отрочестве Шаул), Из слов Христа пожар любви раздул. Такой горячей, пламенной любви, Что стали храмы строить на крови. А вот печать пророков, Мохаммет, В любви и верности Аллаху дав обет, Клинком и словом радуя сердца, С восторгом бьёт гяуров до конца. Покорны все, и лишь один народ Аллаха и Христа не признаёт. Унижен, втиснут в гетто, как в тюрьму, Зачем-то верен Богу своему. Но вот пришли иные времена, Начертаны иные письмена. – Долой господ, богов, мы не рабы! Мы рождены для счастья и борьбы! Оставьте Храм, скорей спешите к нам, Обряды ваши – древний ветхий хлам. И разве ваш ревнивый старый Бог, Когда вас распинали, вам помог? Но если справедливость в мире есть, Её добудет «совесть, ум и честь». Идите к нам, у нас одна дорога. И соблазнились, и не стало Бога. И сотни тысяч, лагерная пыль, Сошли туда, где не растёт ковыль. И стоном переполнилась земля. Взывали: «Бо…» – а выдыхалось – «…». А в это время в западной стране Другие песни пели по весне: «Долой химеру совести, страна Права тогда, когда она сильна. А милосердья вздорные идеи К нам завезли мерзавцы-иудеи. Пора весь мир от них освободить. Кто слаб, тот не имеет права жить». И миллионы превратились в дым, И воздух стал от ужаса седым. Пройдя сквозь печи, в небо изошли Пророков дети, странники земли. С тех пор прошло уже немало дней, И с каждым днём становится ясней: Без Бога нет ни правды, ни ума, Нет выбора – пустыня иль тюрьма. Но если тридцать с лишним сотен лет Живёт народ, что сохранил Завет, И вновь обрёл Израиль, как и прежде, Быть может, в мире место есть надежде… |
