— Кажется, температура спала, — говорит девушка, кладя запястье мне на лоб, а затем проводя рукой по шее, чтобы пощупать пульс. — Как ты себя чувствуешь?

Заставляю себя оторвать взгляд от ее груди и смотрю вверх, чтобы встретиться с самыми красивыми глазами из всех, что я когда-либо видел. Они лесного цвета, большие и невинные, и, черт возьми, они грозят затянуть меня в свои глубины.

— Лучше, — хрипло говорю я. — Как долго я был без сознания?

Она смотрит на меня сузившимися глазами, словно не верит, но не оспаривает мои слова. Вместо этого ее внимание переключается на рану на моей руке.

— Ты то приходил в себя, то терял сознание примерно полтора дня. Лихорадка началась поздно ночью. Сейчас раннее утро. Мне нужно осмотреть твою рану и сменить повязку, но сначала мне нужно забрать свои вещи.

Черт, я так долго здесь? Прист, должно быть, сходит с ума. Я не помню, что случилось с моим телефоном. Девушка выбегает из комнаты, и я уже скучаю по ее теплу, но она быстро возвращается с аптечкой, прежде чем устроиться на кровати рядом со мной.

— Это, вероятно, будет больно, — предупреждает она, ее глаза резко поднимаются и встречаются с моими, и я ошеломлен тем, как она смотрит на меня.

Женщины любят смотреть на меня, часто с желанием, а иногда со злобой или раздражением, но никогда со состраданием. Ничто не сравнится с тем, как этот идеальный ангел смотрит на меня, и на мгновение я забываю о резкой пульсации в руке и затянувшейся боли в голове, вместо этого сосредоточиваясь на боли, нарастающей в паху. Потребность схватить эту девушку и перевернуть ее так, чтобы она лежала подо мной, сорвать с нее короткие шорты и вонзить свой толстый член в ее пизду настолько сильна.

Черт, мои яйца уже болят от необходимости завалить ее на матрас. Интересно, какие звуки вырвутся из этих идеально изогнутых губ, когда я всажу в нее свой член. Будет ли она кричать и царапать мне спину с каждым толчком, или же она обхватит меня за плечи и тихонько заскулит мне в шею, пока я буду заниматься с ней любовью?

Заниматься любовью?

Мысль застает меня врасплох. Я ни с кем не занимаюсь любовью. Все отношения — больше похожие на интрижки — которые у меня были в прошлом, основывались на обоюдном согласии, что это одноразовое мероприятие. Таких случаев было немного, и ни один из них нельзя было считать чем-то таким фантастическим, как «занятие любовью».

Так почему же, черт возьми, я так думаю о своей милой маленькой спасительнице?

— Ты уверен, что все еще не хочешь в больницу? Там о тебе смогут позаботиться гораздо лучше, — спрашивает мой ангел, отрывая меня от мыслей.

— Все в порядке, — уверяю я ее.

Мы оба знаем, что в ту секунду, как я войду в больницу с огнестрельным ранением, они вызовут полицию, и меня арестуют. Прист выписал бы меня еще до того, как меня оштрафовали, но в этот момент я больше думаю о ней. Мысль о том, что я могу принести неприятности этой девушке, заставляет мою грудь болеть. Есть также эгоистичная часть меня, которая хочет, чтобы она заботилась обо мне. Я побывал во многих больницах за свою жизнь, и ни одна не предлагала более сострадательного ухода, чем она.

— Знаешь, я никогда ничего подобного не делала, — шепчет она, и я смотрю вниз и вижу, как ее зоркий взор сосредоточен на моей раненой руке.

— Оказание помощи незнакомцам с огнестрельными ранениями в своей ванной комнате?

Она тихонько усмехается.

— Это тоже, но я имела в виду нарушение закона.

— Никто не должен знать, что я здесь.

— Если ты сам себя не подстрелил, то это сделал кто-то другой, и они, вероятно, сейчас разговаривают с копами.

Или лежат мертвыми на заброшенном складе, но я ей этого не говорю. Не думаю, что она хорошо воспримет правду.

— С тобой ничего не случится, — обещаю я ей, потому что, честно говоря, это все, что сейчас имеет значение. Эта девушка и я никогда не должны были встретиться, но теперь она моя, и я должен ее защищать, и планирую сделать это, используя все, что у меня есть.

— Все выглядит нормально, но нам все равно нужно внимательно следить за признаками инфекции. Вчера вечером ты сказал, что тебя ударили по затылку. Я не видела больше никаких признаков сотрясения мозга за ночь или сегодня утром, и твоя голова не кровоточит, но мне все равно стоит ее осмотреть, — говорит она, собирая все обратно в аптечку, и я хватаю ее за руку и останавливаю.

— Я хочу знать имя девушки, которая спасла мне жизнь.

Она мило моргает, глядя на меня, как будто мысль о том, чтобы обменяться именами, никогда не приходила ей в голову.

— Ты прав. Я Холли Джексон.

— Холли, — повторяю я за ней, и имя легко слетает с моего языка.

— А ты?

— Рипер.

— Как тот парень в плаще, который приходит забирать души после смерти? — говорит она с легким смехом. — Это действительно твое имя?

— Большинство людей в ужасе, когда узнают, как меня зовут.

Она хихикает, ее глаза светятся от смеха.

— Что ты сделал, чтобы получить это имя? Украл кучу душ благодаря своему красивому лицу? — Улыбка сползает с ее губ, и щеки быстро становятся розовыми. Я вижу, что она смущена своими словами. — Я… Я не…

— Значит, ты считаешь меня красивым, — говорю я, крепче сжимая ее руку, когда она пытается вырваться.

— Какого черта ты такой сильный, когда получил огнестрельное ранение и травму головы? — Бормочет она, дергая руку. Я старался не причинить ей боли, но отпускать не собирался.

— Ты мне не ответила, Холли.

Я провожу взглядом по ее лицу, наслаждаясь тем, как она заливается краской.

— Боже, какой ты самовлюбенный, — говорит она, глядя на меня, и уголки моих губ дергаются в улыбке от ее свирепого выражения лица. Черт возьми, я давно так себя не чувствовал. У меня давно не было повода улыбаться, но эта девушка пробуждает во мне ту сторону, которую я считал мертвой.

— Ладно, ты симпатичный. А теперь отпусти меня.

Я отпускаю ее, но только для того, чтобы обхватить за талию и притянуть к себе. Она задыхается, когда приземляется ко мне на колени, и я знаю…

Знаю, что должен быть осторожен. Ради нее и ради себя. Ради нее — потому что не хочу напугать ее настолько, чтобы она решила, что застряла с психом, хотя это, пожалуй, правда. А ради себя — потому что голова раскалывается. Но все равно не мог остановиться.

И все же, похоже, я не могу достаточно долго придерживаться здравого смысла.

Я хочу ее.

Я жажду все в этой девушке, и все же я знаю, что не могу ее получить. Она бы убежала куда подальше, если бы узнала, какой я мужчина, но мне хочется насладиться ее миром, хотя бы на несколько минут. Погрузиться в ее чистоту и насладись невинностью.

Она — редкая душа, не испорченная этим грязным миром.

Это как вынырнуть за глотком воздуха, после долгого времени, проверенного под водой.

Холли — мой глоток свежего воздуха.

— Что ты делаешь? Ты же делаешь себе больно, — ругается она, проверяя, не навредили ли мои движения чему-нибудь, но я хватаю ее за подбородок и заставляю посмотреть на меня. Ее зеленые глаза вспыхивают чем-то вроде любопытства, когда смотрят на меня, и мне приходится сдержать стон от их вопиющей невинности. Я думал, она хоть немного испугается моих действий, но, очевидно, нет.

Какого хрена она вообще настоящая?

— Я все еще не уверен, что не выдумал тебя в своей голове. Я все время думаю, что лежу на том складе, истекаю кровью, а ты — ангел, пришедший забрать меня в ад.

— Почему сразу в ад?

— Я нехороший человек, Холли, — честно говорю я ей, разрывая зрительный контакт, чтобы провести взглядом по ее телу. Ее соски выступают сквозь ткань, и стон поднимается по моему горлу с потребностью наклониться и провести ртом по упругим пикам.

Господи, я не просто плохой человек. Я гребаный негодяй, раз возжелал эту девушку, которая спасла мне жизнь. Хотеть ее так, как это делаю я, — это болезнь, но ничего не могу с собой поделать. Хочу похоронить себя внутри Холли, и, судя по тому, как она за мной наблюдает, испытываю искушение сделать именно это.