А в качестве дополнительного задания я распорядился выстроить большой навес (шагами отмерял участочек соток в пять), крышу навеса покрыть камышом с болота, а когда землю станет возможно копать, то набрать глины и налепить «вот таких» кирпичей. Для кирпичей я даже несколько железных форм с собой притащил и показал, как в них лепить так называемый «прессованный кирпич», используя пока вместо глины снег. И показал, как кирпичи на просушку складывать нужно. А затем сообщил, что к следующему приезду я особых достижений в плане кипричелепки ждать от мужиков не стану, но вот к концу весны под навесом уже высушенных кирпичей должно лежать «вот столько» (указал себе по грудь) — и уехал искать картошку.
То есть уехал я, конечно, вовсе не за картошкой, а просто в город: в такой деревне лично мне даже на одну ночь останавливаться было страшновато. Да и народ в деревне жил, как оказалось, нерусский (хотя и православный, а половина местного населения и по-русски вполне сносно разговаривала), так что чего от них ожидать, я вообще не представлял. А береженого, как известно, и… дева Мария в основном, но именно бережет.
И всячески о береженном мне заботится: например, теперь для поездок я совершенно свободно получал тройки (те самые, с бубенцами), а при поездках в Лепсарь меня сопровождало шестеро казаков, ведущих в поводу сменных лошадей для этой тройки. То есть они — эти шестеро — не рядом со мной ехали, а выезжали заранее, организовывая смену лошадей воле деревушки Румбалова, то есть буквально на полпути — так что дорога до Лепсари у меня занимала буквально пару часов. Зимой занимала, про лето я пока еще не задумывался…
Но это я не задумывался, а вот мудрый товарищ Сталин… то есть Император Всея Руси задумался. И надумал кое-что очень интересное (хотя мне показалось, что слова, которыми императора награждали отдельные офицеры, до меня доносились аж из Донецка): с наступлением холодов все уже проложенные чугунные рельсы с тамошней дороги сняли, Кувалдами их поломали, чугунный лом весь гужевым транспортом перевезли в Арзамас — ну а дальше все «пошло по плану». По императорскому плану: Николай, наверное, в школе арифметику хорошо учил, и быстро подсчитал, что из одного метра чугунного рельса получается три метра стального — а все прочее он счел «мелкими сопутствующими неудобствами». Откровенно говоря, я даже примерно не мог себе представить, сколько лошадей, саней и мужиков было задействовано в этой операции и во что мероприятие обошлось казне. Вероятно, в изрядную копеечку всё это влетело, Егор Францевич разве что не плевался, меня завидев…
А я, загнав компы яхты в режим гибернации, отправился изучать «современную Россию». Все же теперь у меня появились определенные основания думать, что без меня на яхту никто не полезет, а при отключенных компах, холодильниках и прочей электрики можно было напрасно мотор и не гонять. А посмотреть, как народ в стране живет, было необходимо: я же собрался ему радость наносить и счастье причинять — а как это сделать, если неизвестно, как сейчас люди без радости и счастья перебиваются?
Отправился я недалеко… то есть по моим меркам относительно недалеко: через Москву в Нижний Новгород и оттуда в Арзамас. Все же интересно было поглядеть, что там горные инженеры понастроили. И это путешествие, занявшее чуть больше месяца, натолкнуло меня на мысль, что сказки про строительство Николаевской дороги определенные основания под собой имели. Николай ведь не просто так весь чугуний из Донецка в Арзамас отправил, а для того, чтобы побыстрее рельсов для дорог железных наделать и эти дороги на пользу… железнодорожной промышленности запустить. То есть чтобы еще больше рельсов наделать и больше дорог понастроить — и первым делом он приказал выстроить дорогу от Арзамаса к Липецку — в котором уже летом тоже массово чугун должен был выпускаться. Ну как приказал: взял карту, взял линейку, провел линию между городами…
Прямую линию провел. А в Арзамасе мне пожаловались, что «есть шанс приказ императора не выполнить, поскольку по трассе дороги только через Мокшу нужно будет выстроить четыре моста, а народ со стройкой может в срок и не справиться». Я — чисто из любопытства — поглядел на карту с трассой и глубоко задумался: вообще-то с моей точки зрения там только один мост был нужен, а две излучины было легко и по суше обойти, отклонившись от «предначертанной прямой» на пару верст. А если от прямой этой отклонить трассу верст уже на пять, то количество потребных мостов на дороге сокращалось уже на семь штук — но строители «не смели» нарушить указания императора.
— Господа, вынужден вас сильно огорчить, — не удержался я. — Точнее, я буду вынужден огорчить императора: он-то думал, что указания дает людям разумным, а оказывается, указания его взялись исполнять люди, даже зачатками разума не отягощенные. Вы что, всерьез думаете, что его величество способен взором пронзать пространство и время, из Петербурга замечает любую канавку на пути в четыреста верст протяженностью? Он вас сюда и послал, чтобы вы сами на месте разобрались, где и как дорогу прокладывать сподручнее и быстрее, а не для того, чтобы вы ч выпученными глазами не задумываясь средства государевы в болотах и реках топили. Так что я прошу вас все же дорогу эту строить как надо, а с государем… я ему скажу, что вы, как люди неглупые и за державу радеющие, все тут делаете как лучше и дешевле. Кстати, а когда дорогу вам велено закончить?
Повеселили меня железнодорожники… хотя опыта-то сейчас вообще нми у кого не было, люди, даже в строительства обычных дорог прекрасно разбирающиеся, просто не понимали, как правильно строить именно железные дороги. Я с этими — очень даже грамотными — инженерами вдумчиво поговорил и узнал, что среди них царило убеждение в том, что по рельсам поезда могут ходить только прямо. Ну, как мог, это ошибочное убеждения я развеял и народ на стройке заметно повеселел. То есть руководящий состав повеселел, а как себя почувствовали те, кому предстояло копать и таскать, я и выяснять не собирался. Потому что точно знал: чтобы устроить себе райскую жизнь и валятся на травке, слушая свирель пастушков ни о чем заботы не имея, нужно вкалывать с утра и до ночи, спины не разгибая…
Обратное путешествие в Петербург у меня заняло времени побольше: все же март наступил, снег более липким стал — впрочем, тройки все же бежали довольно резво. И я дал себе зарок, что больше я гужевым транспортом пользоваться в жизни никогда не буду: провести три недели даже на ровной заснеженной дороге трясущейся как на вибростенде повозке было более чем грустно. Но пока иных средства передвижения нынешняя цивилизация не предоставляла, и приходилось пользоваться тем, что есть. Зато я довольно много узнал о том, как народ живет: вроде из окошка кибитки много и не разглядишь, но и увиденного мне вполне хватило. Настолько хватило, что я сильно засомневался в своей способности хоть что-то всерьез исправить.
Однако пытаться все же стоило: посетив после возвращения в Петербург Лепсарь, я заметил приличные такие изменения. В принципе, сама деревушка внешне изменилась мало, разве что возле домов появились действительно огромные кучи дров. Но вот физиономии у пейзан стали заметно более веселыми. Вероятно в том числе и потому, что я распорядился доставить в деревню пять пудов соли.
А на соль у Николая тоже появились обширные такие планы, да и не только на соли. Но с соли в основном все и началось: посланная Николаем после моего рассказа (хотя и очень неполного) о «богатствах земли Российской» экспедиция в Брянцевку шахту выкопала и до пласта соли докопалась. Место мне было по рассказам отца очень знакомым, а то, что местные казаки уже почти сотню лет там соль варили из нескольких соленых родников, рассказ мой сделало весьма правдоподобным, так что экспедиция туда была отправлена немаленькая. А теперь Николай отправил в Брянцевку сразу целый пехотный полк с задачей до конца лета наладить добычу этой самой соли — а парочка других полков в те же края была направлена «проверить иные рассказы Александра Васильевича». Например, рассказ о неплохом таком месторождении ртути…
