Хикари также присоединилась к ним за столом, тихо поздоровавшись. Не могла же она стоять около стола. Не сказав друг другу ничего, кроме приветствия, они позавтракали. Хикари, схватив тарелку, подскочила со своего места.

– Хикари, останься, пожалуйста, – вежливо сказала мама.

Хикари уж было понадеялась, что получится быстро слинять. Не вышло. Поставив тарелку обратно на стол, она села на стул и постаралась сделать максимально раскаивающееся лицо. Себастьян только закончил с едой. Утерев губы салфеткой, он встал и пошёл в сторону кухни.

– Себастьян, ты тоже… – начала было мама.

– Я тарелку уберу и вернусь, – непринуждённо сказал он, не дав ей договорить.

Как и обещал, он через минуту вернулся и сел обратно, скрестив руки на столе.

– Что вы вчера ночью делали на скале?

– А это важно? – спросил Себастьян, глядя маме прямо в глаза.

От удивления у Хикари челюсть отвисла, благо она быстро взяла себя в руки и захлопнула рот. Да если бы она хоть раз так маме своей ответила, неделю на заднице сидеть не смогла бы. А он так нагло это сказал и, более того, останавливаться на этом не собирался.

Выждав несколько секунд, Себастьян продолжил:

– Если важно, мы гуляли, как ты сама, наверно, догадалась. Давай опустим эти «что вы там делали» и «вы же понимаете, что это опасно». Мы всё понимаем. Это было глупо и необдуманно, и могло закончиться плохо. Ты за нас переживала, и нам за это стыдно. Прости, – отбарабанил он без малейшего намёка на сожаление. – Перейдём ближе к делу. Первое, мы обещаем так больше не делать. Если мы захотим куда-то уйти из дома, мы спросим разрешение. Второе, если ты хочешь нас как-то наказать, наказывай, но не стоит читать нотации – пустая трата времени. Я всё сказал.

Судя по выражению лица, мама такой наглости от него тоже не ждала. Глаза удивлённо округлились, а на лице появилась иная улыбка. Не фальшивая. Её лицо будто говорило «вот нахал», но совсем не злобно. Хикари не могла понять, что означает эта улыбка. Она злится? Или может, её позабавила такая грубость? Мама встала со стула и подошла к Себастьяну. Нагнувшись, она посмотрела ему в глаза. Он выдержал этот взгляд. Она схватила его за нос, раздалось ворчание Себастьяна. В мгновенье её лицо стало серьёзным. Улыбка пропала, будто и не было.

– Я тебя чуть не пристрелила, потому что приняла за «гостя», – тихо сказала она, не отводя взгляда.

– Прости, мам, – на этот раз сожаление было слышно отчётливо.

Он прильнул к ней и коснулся своим лба её лба. На секунду они оба закрыли глаза, а на лице мамы заиграла уже совсем другая улыбка. Расслабленная и… счастливая. Самая редкая из её улыбок. Потом она разогнулась и встала рядом с ним, а он обнял её и уткнулся носом в живот под ласковые поглаживания по голове.

– Мам, а как люди думают? – внезапно спросил он.

– Передача информации осуществляется через слабые электрические импульсы, которые запускают….

– Нет-нет, – перебил он. – Механику я знаю: про нейроны там, синапсы, аксоны, потенциал действия, физико-химические реакции…. Я не об этом. Как эти импульсы, сигналы и реакции превращаются в информацию? И почему всё работает именно так? Почему некоторые, – тут он мельком обернулся к Хикари. – Совершают опасные и бессмысленные поступки? Как эта мысль вообще появляется в их голове? И почему?

– Ну это уже что-то на грани метафизики. – Она хохотнула. – Никто не знает ответа на эти вопросы.

– В смысле «никто»? Может, конкретно ты не в курсе? – Он посмотрел на неё с прищуром. Она вновь оттянула его за нос.

– Это одна из загадок природы, вроде вопроса появления жизни на Земле. Ответа, действительно, никто не знает. Если не веришь мне, пожалуйста, убедись сам. Интернет и любые книги в твоём распоряжении.

– Мысли делают человека человеком. Человечество не может не знать, как они появляются и почему, мам.

Она снисходительно улыбнулась, мол «ну-ну».

– Вы оба мне обещаете больше так не делать?

– Оба. На эту чокнутую у меня теперь есть компромат, потому она тоже не будет так больше делать.

– Сам ты чокнутый, – буркнула она.

– Хикари, вы оба обещаете мне так больше не делать?

– Да. А вы моей маме скажете?

– Пожалуй, нет. Это останется нашим секретом, если вы больше не будите себя так вести. Мы договорились?

– Угу.

Почти две недели она то и дело слушала возмущения Себастьяна. Каждый раз повод был один – он не находил ответа на свои вопросы. Она бы, конечно, могла оставить его ворчать в своей комнате, но уже успела привыкнуть повсюду таскать его за собой, да и вдвоём как-то приятней коротать дни, чем в одиночестве. Хотя компания, думала она, не самая весёлая, но что есть то есть.

Она играла в приставку, лёжа совсем рядом перед ТВ на коврике, он валялся на диване позади с очередной книгой. Издав звуки умирающего тюленя, он, ворча что-то неразборчивое, положил книгу себе прямо на лицо.

– Ну что, опять? – спросила она, не отворачиваясь от экрана и измученно вздохнув.

– Опять, – буркнул он из-под книжки. – Я живу в мире идиотов, которым интереснее изучать половое поведение птиц или разбираться в иерархии муравьёв, чем выяснить, как работает их собственная голова.

– Получается, твоя мама права?

– Видимо. Не знаю, где ещё могли бы об этом написать. Кажется, я прочитал всё.

– И что будешь делать?

– Буду продолжать искать ответ, что же ещё?

Она предвидела, что он скажет. Казалось, его любопытство не знает границ. И оно не угасает со временем. Даже наоборот – с каждым днём оно разгорается сильнее. «Интересно, а если…». Она поставила игру на паузу и обернулась к нему, ехидно улыбнувшись.

– Себ, а почему у коров шкуры такого цвета? Их легко заметить любому хищнику. Ещё они медленные и неповоротливые. Они хотят, чтобы их съели?

– Ты дура? Какое животное хочет, чтобы его съели? – Он скинул с себя книгу и повернул голову в её сторону.

– Но ведь из-за того, что мы их едим, их так много. Я где-то слышала, что их столько же, сколько людей на планете. А если бы мы их не ели, их было бы куда меньше.

– … Я ж теперь не усну. Ты специально?

– Конечно. – Она громко расхохоталась и вернула внимание игре. – Принеси попить.

– Тебе надо, ты и неси.

– Себ, тебе сложно?

– Не пойду. И что опять за «Себ»?

– Я решила твоё дурацкое имя сократить.

– Нормальное имя. Я не помню, чтобы разрешал тебе его сокращать.

– О, вам, мистер зануда, не нравится?

– Сама зануда и да, не нравится.

– А я всё равно буду тебя так звать. Зачем, вообще, придумали такие длинные имена? Полжизни проведёшь, произнося их.

– У самой-то имечко то ещё.

– Чем тебя моё имя не устроило-то?

– Ты знала, что «хикари» – светлая с японского. Скажи-ка мне, в каком месте ты «светлая»?

– Ой, да какая разница?!

– Это как серого слона фиолетовым называть. У тебя смуглая кожа, тёмные волосы и глаза. Ты никакая не светлая. Идиотское имя.

– Мне моё имя нравится.

– Мне моё – тоже. Зови меня полностью «Себастьян».

– Не буду.

– Я же тебя называю полностью.

– Я всё равно буду звать тебя «Себом».

– А если я тебя буду звать «Хики», тебе понравится?

– Нет.

– Если ты будешь звать меня «Себом», я буду звать тебя «Хики».

– Только попробуй!

– Хики, Хики, Хики….

Поставив игру на паузу, она стремительно прыгнула в его сторону. Он даже не подумал бежать. Удар по рёбрам, но он даже не сморщился.

– О, нет, – сказал он специально фальшиво. – Мне так больно. Помогите.

Она хихикнула.

– Ну раз тебе не больно, то как тебе это? – Она села ему на живот. Ещё и ноги по-турецки сложила.

– Тяжело. Слезь, – кряхтя, сказал он.

– Не-а.

Почему-то теперь просто на неё смотреть ему было приятно. Что-то с той ночи изменилось. К пониманию, что у неё происходило тогда в голове, он не приблизился ни на шаг, однако, кажется, немного лучше стал понимать самого себя. Да и жить стало определенно интересней. Оказалось, мир не так прост, как ему думалось. Есть вопросы, ответов на которые нет. И, как она и говорила, есть вещи, которые одной лишь логикой не взять. Например, сколько ни размышляй о чувствах, ты никогда не поймёшь их, если не испытаешь на своей шкуре. И справиться с новыми эмоциями не так просто, как кажется. Когда в пустой до этого душе вдруг появляется сильное чувство, это сбивает с толку. Словно в руки дают какой-то инопланетный инструмент, а вот инструкций нет. Сиди и сам думай, что теперь с этим делать. Откуда взялась эта странная словно щенячья радость при одном лишь её виде? Почему ему стало комфортнее быть с ней, чем одному? Как теперь себя вести? Он решил выразить это чувство единственным знакомым ему способом. Приподнявшись, он потянулся к ней. Он хотел как с мамой – коснуться её лба. Когда это делала мама, ему было приятно и тепло, так и ей, наверно, должно быть, подумал он. Увидев, что он собрался сделать, она резко ударила его по голове своей головой. Лбы их соприкоснулись хоть и на мгновенье, а потом оба отлетели в разные стороны. Себ обратно на диван, она – назад себя. У обоих набухали шишки на голове.